ГРАММАТИКА ДЕТСТВА

Вера Харченко: «Начинаешь с внимания к детской речи – а становишься великодушнее к ребенку»

Живая речь детей – это не «юмор в коротких штанишках», а чистый и яркий свет творчества в постижении мира. Так считает Вера Харченко, доктор филологических наук
из Белгорода, автор «Словаря современного детского языка».Конечно, исследование детского языка не новость, и кто из нас не наслаждался работой Корнея Чуковского «От двух до пяти». Правда, исследователи обычно выбирают определенный аспект, например детское словотворчество или мотивацию слова, но в словаре Веры Харченко – вся палитра
детского языкового «выживания» и экспериментирования.И удивительное дело: пристально наблюдая детскую речь, решая, казалось бы, сугубо лингвистическую задачу, автор выходит на глубокие педагогические обобщения и рассказывает нам о том, о чем мы не склонны задумываться. 

– Как у вас родилась эта идея?

– То, что «открыто» в детской речи, во взрослой закрыто. В нашем сознании работают заполненные матрицы ожиданий слова, и яркую детскую инновацию мозг отметает раньше, чем мы ее хорошенько поймем. Так что если кто надумает фиксировать речь ребенка, должен иметь под рукой средства записи. Чем больше записываешь, тем больше слышишь. Сначала я стала записывать сына, потом – второго сына, а сейчас – внуков, восьмилетнего и пятилетнего. Работа над картотекой продолжается уже 30 лет.
Самая последняя запись в ней вчерашняя: А мозг знает, какие мне сны показывать? Ребенок спрашивает о том, над чем сегодня работают нейрофизиологи: мозг «знает», во время сна он приводит в порядок свои «файлы», потому и утро вечера мудренее. Потому и побездельничать иногда полезно, потому и надо ребенка перед сном успокоить, простить, погладить по головке, порадоваться с ним завтрашнему дню.
Так что когда занимаешься каким-то делом, находишь всегда и то, чего не искал.

– То есть вас ожидали и педагогические открытия?

– Начинаешь с внимания к детской речи – а становишься великодушнее к ребенку, появляется благодарность ему. Детский язык может раскрыть то, что может быть в языке, то есть выйти на потенциальные смыслы и формы. Так мы лучше понимаем себя – прислушиваясь, мы выходим из капсулы выматывающего самоотражения, мы слышим настоящее. Это и есть то, что мы можем взять у ребенка, – эвристика речи, точные наблюдения, даже афоризмы: Как умно ни живи, всегда можно жить еще умнее… Ты, баб, устала, потому что ты мало работаешь. Вот я не устаю. Я много работаю. Бегаю, например.
Но афоризмы скорее случайность, а системно и полновесно то, что своей речью дети возвращают нам свежесть восприятия. Чехов восхищался фразой мальчика: Море было большое! Из моей картотеки: А почему нет песен про змей? …Они теперь вразрознь (игрушки). Рассказываю, как в детстве меня ударило током, когда до новогодних лампочек на полу дотронулась. – А потом сразу оттронулась? Перед прогулкой: Я эту шапень надену.

– Для чего вообще ученые изучают детскую речь? Что может дать детская речь взрослым?

– Если говорить с позиции ученого, то, во-первых, детское слово не случайно. Часто оно совпадает с архаикой языка и с языком поэзии, об этом писали. В моей картотеке таких совпадений много: водоземные (земноводные), льзя (можно), бела (белка) или утреет – у ребенка и у Блока, Гумилева. Детское слово совпадает со словом других славянских языков – теплометр, с диалектными словами – молоковный. То есть детская речь дает возможность изучать потенциальное в языке. По моей картотеке оказалось возможным также установить хронологию последних ошибок, когда то или иное слово впервые прозвучало в речи ребенка и когда зафиксирована последняя ошибка. Где-то его сознанию надо три-четыре месяца, чтобы освоить слово в идеальном его употреблении, где-то меньше. Сейчас я поставила перед собой почти провальную задачу: поскольку в последние годы подряд записываю одних и тех же респондентов, хочу отследить «годовые кольца» изменений. Благодаря этому можно будет увидеть, какую сложнейшую работу осуществляет детское сознание сразу на всех участках языкового фронта.

– Вводя понятие «детский язык», вы закрепляете за ним право на существование в качестве отдельного лексического множества, входящего в корпус русского языка. Чем это оправдано?

– Да, перед нами именно язык. За тридцать лет непрерывного сбора материала выкристаллизовались общедетские слова и словоформы. Особенности детской этимологии: Завис(т)ливый – это когда компьютер зависает. Своеобразные модели освоения грамматики – я исследовала, например, контаминацию, нелинейное движение речи: А на рисовании вы что рисуете? – Да когда что угодно (когда что + что угодно).
Несправедливо не считать это языком. Все дети говорят одуван, но даже общедетскому слову не находится ячейки в толковых словарях. Приобняла – не-ет, это потенциальное слово. Красивое смугло-алый рассвет у Бориса Екимова, но в словарь его не включают, это-де речь. В результате мы имеем прекраснейший язык и беднейшие словари родного языка. Не одно и то же – «детская речь» и «детский язык»: меняется название объекта – меняется и отношение к нему со стороны исследователя. А в перспективе – отношение всего социума к детям.

– Большинство взрослых, услышав неправильность, спешат поправить ребенка. Не прерывают ли они процесс словотворчества? Может быть, не стоит поправлять речь детей?

– Взрослая речь окружает ребенка уже в утробе мамы. И далее она звучит постоянно. Поэтому если даже совсем не поправлять ребенка, все равно он на­учится говорить правильно, точнее, будет говорить так, как говорят окружающие его взрослые. Усвоение языка – это и обучение в материнской ласковой школе, и запечатление почти на бессознательном уровне. Но неправильности неизбежны, ведь нам достался язык потрясающей сложности. Говорим карандашей, но абзацев, городов, нянь. Почему – ребенку не объяснить. А слово путь: почему путем, а не путью, почему пути, а не путя? Из моей картотеки: Давай вот так об дом обпри, обпери.
Но напрасных усилий не бывает, и наших маленьких соотечественников ждет награда. Зарубежные ученые пришли к выводу, что именно русский язык – идеальное средство развития мышления. Заметим: ребенок очень мило справляется с любыми лингвистическими трудностями, потому что живет в любви, с удовольствием пребывает в игре. Только слово услышал – тут же начинает его «дрессировать», прогонять по всем мыслимым и немыслимым контекстам. Ребенок играет с языком, демонстрируя нам его удивительные смысловые богатства: Коровка им надавала молока... Давай, кто быстрее меня побежит: ты или я… Там немного грязно и немного негрязно… Когда мы с мамой возили доски для балкона, мы выдались (все рассказали)... А помнишь, я любил этого цыпленка? Он заводился и шел. А без заводнения не шел… А это газировка? А ты ее любишь? А она тебе не отшипела пальцы? А мне один раз отшипела – из моей картотеки.
И еще: мои аспиранты (а у всех у них есть собственные респонденты среди детей) заметили, что случаев олицетворения, словотворчества больше летом, чем зимой. Солнышко и свобода работают на раскрепощение языка, на творческое отношение к слову.

– Какие процессы характеризуют современный детский язык?

– Мне пришлось исследовать концепт, которого в детской речи ранее не было: «Динозавры». Столь много словоупотреблений оказалось на эту тему, видимо, это поддерживается индустрией игрушек, журналов, фильмов. Второе: осведомленность в брендах. Четырехлетнему Саше во время поездки в Казань дарю машинку. «Пежо!» – тут же слышу уверенно произнесенное название, не приходившее мне на ум во время покупки. Я уверена, что с этим мальчиком будет все в порядке, с ним много общаются в семье. А вот по большинству примеров нас здесь подстерегает опасность: если ребенок знает компьютерную лексику, свободно гуляет по интернету, многое схватывает из телепередач, то может создаться впечатление его продвинутости, но если книг, прочитанных вслух, и занятий, неспешных, доброжелательных, домашних, он недополучает, это не показатель развития. В общем, взрослое слово в устах ребенка не должно нас успокаивать. Стоит растить человека, знающего, что и как сказать – так, чтобы было услышано сердцем.
Чем больше слов знает малыш, тем больше «говорит» ему окружающий мир. Одно дело трава, другое – полынь, пырей, спорыш, лютики, подорожник, одуванчик, осот огородный, а у реки – чистотел, а у берега в воде – роголистник. Чувствуете, как взыграло разнообразие жизни, как «заговорил» пейзаж? Это то, что мы должны дать ребенку – дать язык, дать как можно больше слов через чтение вслух и щедрые, без регламента разговоры. Чем сложнее мир, тем больше слов необходимо для исполнения нашей миссии на земле. Это как точки на воздушном шаре: надувается – и точки удаляются, значит, точек необходимо больше, еще больше.

– Куда потом исчезает это богатство языка дошкольника? Почему к первому классу дети будто торопятся стать как все?

– «Как все» – это не страшно, это защитная реакция. Инерционное поведение комфортно и безопасно, а вот пассионарное не каждому по силам. И потом, главное – ребенок в этом возрасте нацелен именно на освоение правил и образцов. Это потребность возраста. А дальше – исследования показывают, что к 10–11 годам все дети переживают новый взлет творческого отношения к слову. Меня восхитило, когда в пятом классе учительница моего сына запретила начинать сочинение об осени словами «Наступила золотая осень».

– Что может сделать неравнодушный взрослый, чтобы сохранить независимость речи ребенка – ведь в конечном итоге это независимость мысли?

– Надо, чтобы ребенок говорил. Много, часто говорил с нами, взрослыми. А значит, в отношениях с детьми должно быть больше глубины, доверия, взаимного интереса, прочности. Меня волнует, когда я спрашиваю внука: «Ты думаешь?», а он отвечает: «Я не думаю! Это так и есть!» Но все будет нормально, если нет дефицита общения. Я прочитала в одной книге: «Как бы мы любили детей сейчас, если б могли предвидеть, что их ждет завтра, с какими трудностями будут они справляться!»

Беседовал Алексей ОЛЕЙНИКОВ