МЕМУАРЫ ДЕТСТВА

Репетиции энтузиастов

Банка конфитюра

Сорок с лишним лет назад телевидение на умы молодежи так сильно не влияло, как сейчас, – просто не было у многих телевизоров. Но мы тоже мечтали стать артистами. У школьников, ко­торые учились вместе со мной в 7 классе, была мечта: попасть на районный смотр художествен­ной самодеятельности.
Тогда каждо­му артисту на дорогу выдавали командировочный рубль, а на этот рубль в райцентре можно было упиться лимонадом и, если повезет, полакомиться мороженым или шоколадным пирожным. В селе такие деликатесы в те времена продавали только ранним утром во время выборов в Верховный Совет.
Строгий кастинг артистов проводила пионервожатая, и трудно сказать, почему повезло мне и Коляну, соседу моему по парте. Выбрав нас «для сценки», пионервожатая отправила меня и Коляна в драматический кружок, который был в сельском клубе, – «за репертуаром».
Заведующий клубом Иван Герасимович долго рылся в подшивках журнала «Сельская самодеятельность» и наконец отыскал инс­ценировку на два действующих лица: председа­тель колхоза, 45 лет, с усами; заведующий молочнотоварной фермой, лысоватый мужчи­на, 38–40 лет, с бегающим взглядом.
В инсценировке (так называл пьесу сам Иван Герасимович) шла речь о махинациях этих руководителей, которые закупали на стороне молоко и сдавали его государству как бы надо­енное от колхозных коров. Вначале афера у них шла неплохо и колхоз шел в передовиках по сдаче молока, но однажды по ошибке они закупили не молоко, а кефир. Начали сдавать кефир государству – тут их и разоблачили. Завклубом пьеса понравилась, он читал ее с чувством и выражением, в нескольких местах даже засмеялся. Мы с Коляном тоже хихикали, хотя, конечно, ничего в делах сельских махинаторов не поняли.
Признаюсь, но я не знал тогда, что такое кефир. Примерно, конечно, знал, что он из мо­лока сделан, а вот пробовать его не приходилось. В селе кефир не про­давался, ну а в городе деревенские продукты селяне в то время не покупали – это считалось даже неприличным.
Но как бы там ни было, поступков героев пье­сы мы не поняли и не пытались этого сделать. Началось распределение ролей. Завклубом критически осмотрел наши щуплые фигурки, потрогал мою инвалидную трость и сказал:
– Усы наклеить, получится из тебя председатель, поранен­ный на фронтах. – Затем взгляд Ивана Герасимовича оста­новился на Коляне. Он несколько минут мол­чал (а что молчать-то, нас всего двое) и наконец важно определил:
– А ты будешь заведовать фермой!
И мы уселись за стол переписывать свои слова, после чего завклубом выдал нам безо всякой расписки реквизит: полувоенную фуражку защитного цвета и дерматиновый портфель для меня, белый поварской халат – для Коляна. Как режиссер драматического кружка Иван Герасимович показал еще и бегающий взгляд заведующего фермой. Для этого он отвел голову и глаза в крайнее ле­вое положение, а затем, выкатив глаза, резко повернул голову в крайнее правое положение – эти движения головой были повторены несколько раз подряд.
Репетировали мы с Коляном после занятий в школе раза два-три, он крутил головой, как учили, при этом слова вылетали у него изо рта, как пули, а я, стараясь не смеяться, читал голосом диктора радио Юрия Левитана роль по тетрадке.
И вот наш театральный дуэт поехал на попутном «Уазике» в райцентр. Пионервожатая втиснула нас кому-то на колени, ей самой ме­ста просто не хватило. Впрочем, мы с Коляном, зажав по вожделенному рублю, этого и не заметили.
Уже два дня лил майский дождь. «Уазик» мота­ло по проселочной колее, два раза приходилось всем пассажирам выталкивать вездеход из грязи.
Районный дом культуры находился в старом парке, недалеко от него был заезжий дом наше­го совхоза, своего рода гостиница, где нас и оставили. Рядом стоял маленький каменный магазинчик, туда мы и заскочили с Коляном по пути в РДК. Вот тут я и увидел чудо: жестяную блестящую банку с красным яблоком на этикетке, продукт венгерских садов, который и назывался не по-русски: конфитюр. Цена была божеская, 1 рубль 36 копеек, примерно столько и было в моем кармане. Но тог­да прощай лимонад и прочие радости!
Колян торопил, и я долго не раздумывал. Банка опустилась в дерматиновый порт­фель, откуда пришлось вытащить и надеть фу­ражку и поварской халат. Ничего, идти ведь недалеко. Усы накрасили на ходу и не успели войти в дом культуры, как нас сразу послали на сцену.
Сцена оказалась огромной, яркое освещение слепило, зрители стояли в проходах и дверях – развлечений в ту пору было не так много.
Все слова инсценировки сразу вылетели из головы, но это ладно. Лишь только мы показались на сцене, как банка конфитюра с грохотом выпала из расстегнувшегося портфеля и покатилась к зрителям! Ручка у древнего портфеля оторвалась!
Колян бросился за банкой, поймал ее и стал засовывать в портфель. Я остолбенел с открытым портфелем в руке. Зрители от громкого удара банки об пол замерли в ожидании представления. И они его получили сполна!
Я в полной тишине понес ахинею о молоке и молочно-кислых продуктах, но это было не нача­ло пьесы и не ее конец, это была полнейшая отсебятина, которую я говорил громким и четким голосом Юрия Левитана. Колян в это время глазами, ли­цом, головой и всем туловищем начал изоб­ражать «бегающий взгляд».
Зал, который состоял в основном из таких же дере­венских пацанов и девчонок, взвыл от хохота. Никто из них правила поведения в театре не читал, и все выражали свои чувства ис­кренне. А как еще себя вести, если наше выступление свелось к непрерывному падению банки, ее ловле и засовыванию в портфель, непередаваемому «бегающему взгляду», выученному Коляном, и моему бесконечному речитативу о кефире.
Ионеско и Виктюку такое и не снилось, думаю я сейчас. А тогда… на бис нас вызывали несколько раз, мы только кланялись, руки были заняты злополучным портфелем и букета­ми мокрой сирени – девчонки наломали ее тут же, в парке.
…«Уазик» за нами не заехал. Колян поехал ночевать к тетке в город, а я, попив кипятка и переночевав в углу заезжей избы, утром отправился на развилку дорог ждать попутной машины. Дождь не переставал идти, попутная машина, а это был самосвал с углем, появилась через три часа. В кабине были уже четыре человека, я залез в кузов, поверх угля. По размокшей дороге домой добрались только к вечеру.
Мама, увидев меня, запричитала. Но я гордо достал из портфеля гостинец – банку конфитюра, честно зарабо­танную артистическим ремеслом.
И тут произошло самое ужасное, что было в этой истории: конфитюр оказался обычным яблочным повидлом!

Пионерский заговор

Внук спрашивает, что я делал, когда был маленьким. И я ему честно отвечаю: «Я был пионером». И рассказываю разные истории, кроме этой, конечно.
…Тогда в космос полетела первая женщина, ткачиха из Ивановской области Валентина Терешкова, и наша школьная дружина тут же взяла ее имя. И как раз тогда, помню, моему пятому классу, а по пионерской иерархии – отряду имени пионера-героя Лени Голикова дали задание подготовить и принять в октябрята второклассников.
Принимали в октябрята в те времена перед осенними каникулами на праздник Великой Октябрьской социалистической революции, на торжественном сборе в клубе, после чего школьники ставили большой концерт, так что народу собиралось видимо-невидимо.
Мы должны были рассказать второклассникам о Дедушке Ленине, а потом принять их в ряды внучат Ильича, в октябрята, то есть пришить им на парадные школьные гимнастерки и фартуки красные звезды. Тогда еще стандартных значков-звездочек с кучерявым Володей Ульяновым не продавали, и мы их вырезали из картона, а потом обтягивали кумачом на уроках труда.
Учительница второклассников хотела, чтобы мы блеснули молодецкой выправкой перед лицом школьного и сельского руководства, и наше выступление было прорепетировано раз пятьдесят. Этого не забыть: пятиклассники выстраивались шеренгой, по очереди выкрикивали правила октябрят, а потом, развернувшись, шли к шеренге второклассников. В левой руке у каждого звезда, в правой – иголка с ниткой. За 10 секунд нужно было пришить звездочку, не задев кожи своего подшефного. Стоило кому-то из малышей вскрикнуть – от укола иглы или просто так, как все повторялось сначала. Всем ужасно хотелось домой, но учительница второклассников была строга и неумолима, и даже туалет – «только после репетиции!». Репетиции эти проводились ежедневно, «до полной автоматизации движений».
Трудно сказать, то ли строгость учительницы, то ли наше мальчишеское хулиганство послужило причиной создания тайного плана заговора, который нам удалось осуществить на празднике. А исполнителем нашего злодейства стал совершенно безобидный второклассник Петька Карасев, которого мы убедили в необходимости взять ответное слово от внучат Ильича и рассказать «этот стишок». «Стишок», надо сказать, не мы придумали, скорее, взрослые, а детвора подхватила, но нас от него просто распирало.
В общем, было так: сразу после блестящей речевки и синхронного пришивания звезд Петька попросил со сцены директора школы, сидящего в зале в первом ряду с сельским начальством, разрешения прочитать стих про Валентину Терешкову. Директор, уже размякший душой от революционных ста грамм, принятых перед концертом, великодушно разрешил.
Учительница второклассников не могла возразить, но решила все же проконтролировать выступление Пети и где нужно подправить. Он вышел вперед с красной звездой на левой стороне груди и звонким голосом начал:
– Валентине Терешковой!
– Валентине Николаевне Терешковой! – поправила учительница.
– За полет космический! – это высказывание прошло без комментариев с ее стороны, при одобрительном покачивании головы.
– Подарил Хрущев Никита!
– Хрущев Никита Сергеевич, – добавила Наталья Захаровна, – член ЦК КПСС… – Учительница начала перечислять многие титулы главы государства, но Петька ее не дослушал, он звонко повторял:
– Член, ЦК, автоматический, член, ЦК, автоматический…
Хохот зала еще не затих, а на лбу бывшего уже Карася ярко и навеки высветилась новая кличка: Член ЦК.
…Когда мы собираемся вместе с бывшими выпускниками школы, угощение ставит Петр Михайлович, владелец нескольких цветочных магазинов и оранжерей. Его первый тост всегда одинаков: «За Валентину Терешкову!»
Ведь тогда директор школы с треском сорвал звезду с груди октябренка, потом Петьку не приняли в пионеры, в комсомоле он тоже не состоял, в институт не прошел, а в армии Петька ковырял навоз в армейской оранжерее, где и набрался всех цветоводческих премудростей. Он стал цветоводом-профи, притом очень состоятельным человеком, в отличие от всех нас, прошедших по коммунистической лестнице.
Петр часто говорит, что готов отвезти Валентине Николаевне машину роз, адрес бы только узнать.