«Наблюдайте за падением сосулек!»

Когда у вас Великая Депрессия, ничто так не поддерживает, как пакетик имбирных пряников, подаренный хорошими друзьями. Друзья еще могут поддержать вас веселой песней, хотите вы этого или не хотите. Туська и Юлька скачут вокруг, безостановочно выкрикивая куплет и тряся над моей головой бутылкой с газировкой. Поневоле приходится включаться, переходя на прямой плагиат:
«Синий стоит восемь центов,
Желтый стоит девять центов,
Красный стоит только три.
Осторожней режь смотри!
Эх! режьте, братцы, режьте! Режьте осторожно!»
– Ух ты! – кричит Юлька. – Кого резать-то? Кассиров, да?
– Ура! – кричит Туська. – Будем резать! Будем бить!
– Люди, вы звери, – вздыхаю я. – Не кассиров, а билеты. Это песенка кондукторов. Они ездили в трамваях, отрезали разноцветные билетики и продавали их пассажирам.
– А-а-а… – тянет Юлька. – Ну да. Кассиров нельзя резать. В милицию могут забрать.
– О-ой! – Туська тормозит на скаку, вдохновленная приятным воспоминанием. – А у нас Костика недавно чуть в милицию не забрали!
– Что? – интересуюсь я. – В смысле – за что забрали?
– Чуть не забрали! – поясняет Туська. – Он пароль забыл.
– На явочной квартире?
– На своей. Для сигнализации. Он домой пришел, а охрану не снял. Пароль забыл. И приехала милиция, представляешь? И чуть его не забрала!
– Ну, насчет «чуть не забрала», это вы, пожалуй, хватили, а что это за липкая гадость, которой вы меня поливаете?
– Про-пил! Бен-зол! – скандируют они хором.
– Что-что? Кто вам это сказал?
– Кос-тик! – скандируют они.
Ну как можно в таких условиях наслаждаться Депрессией? Правда, через четверть часа они обе плюхаются на диван и тянутся к шкафу с альбомами по искусству. На дорогой мелованной бумаге так хорошо отпечатываются следы от липких пальцев, что лучшего и желать нельзя.
– Это кто, Адам и Ева, да?
– Да. Видишь, их из Рая выгоняют…
– Кто выгоняет? – сразу же становится серьезной Юлька.
– Ангел с огненным мечом. Вот он – видишь?
– Он не сам! – поясняет Юльке Туська. – Ему Бог велел их выгнать.
Я жду, что Юлька спросит: за что? Но она не спрашивает. Видимо, по собственному опыту знает: раз выгоняют, значит, есть за что. Она спрашивает другое:
– А обратно им можно?
– Можно, – неожиданно отвечает Туська. – Только они не могут войти. Они пароль забыли.
– Какой пароль? Для входа?
– Да. И теперь никак не могут вспомнить. А без пароля их не пускают.
– А кто им пароль-то сказал? – интересуюсь я. – Ангел?
– Да. То есть нет. Бог сказал. Потихоньку, на ушко. Чтобы ангел не слышал, что он им говорит. А потом уже не на ушко, а громко: а ну уходите отсюда вон! А потом тихонько: придете, скажете пароль, и ангел вас пустит.
– И они ушли. И жили где-то долго-долго. Потом думают: давай уж вернемся. Подошли к воротам. Подошли, а там ангел с мечом. А они пароль забыли, оба. И Адам, и Ева. И ангел их не пустил.
Юлькина мама, появившись из кухни, вздыхает: «Ну вот, с таких лет уже начинаются вольные интерпретации священных текстов. Туська, лучше не выдумывать, а рассказывать, как было на самом деле. Как в книжке написано, так и рассказывать».
– А знаешь, – говорит Юлька, – на самом деле не только в Рай нельзя. Еще много чего нельзя. Нельзя близко к домам ходить, потому что сосульки. У нас на доме даже висит – знаешь? – такая бумажка: «Обращайте внимание на падение сосулек!»
– Не так, - поправляет Туська. – «Наблюдайте за падением сосулек!»
И мы идем на улицу наблюдать за падением сосулек. А это, братцы мои, совсем не то, что наблюдать за восходом луны, цветением вишен или падением курса валют. Даже и сравнения никакого нет.
Стараясь максимально соблюдать технику безопасности, мы издалека смотрим, как они истекают сверкающими каплями, а иногда и вправду срываются и с глуховатым треском падают на мостовую, разлетаясь при этом острыми осколками. Каждое падение встречается сдержанно-восторженным визгом.
– Как будто вазу хрустальную бьешь, да? – мечтательно вздыхает Юлька. – Или люстру!
На углу возле арки парень лет двух-трех отобрал у дворника Настоящую Лопату и теперь в сосредоточенном упоении возит ею по асфальту. Родители топчутся рядом, невозмутимый дворник курит, привалившись к стене сгорбленной оранжевой спиной. Когда мы проходим мимо этой жанровой сценки, Туськино лицо выражает нежную снисходительность, а Юлькино – лютую зависть.
Рядом, под той же аркой, мается здоровенный ньюфаундленд с сосульками на пузе.
– Ну Басенька, – умоляет его хозяйка, – ну как это – домой? Мы же еще часа не гуляем! Ну давай еще кружочек вокруг дома – и все. Ладно?
По лицу ньюфаундленда видно, что у него тоже Великая Депрессия. Надо будет при случае познакомить его с моей Собакой.
– Смотри – вон на том здании тоже сосульки! – говорит Туська и тычет пальцем куда-то вверх.
– А что такое – здание? – спрашивает Юлька, послушно задирая голову.
– Это дом, – не очень охотно поясняет Туська, занятая какими-то своими мыслями.
– Какой дом? Всякий?
– Нет. Не всякий. Только если он большой и красивый.
– А миро-здание – это какой дом? Это где магазин «Мир»?
– Нет... Это – другое…. Это когда дом – ну, такой… совсем большой. Как тот дом, который у метро, здоровенный такой, стеклянный… Или не такой. Еще больше. Как церковь.
– Церковь меньше!
– Ага, меньше! Зато потолок там какой – помнишь? Даже не видно, когда он заканчивается! И ангелы там, под потолком…
– Нарисованные?
– Настоящие!
– С мечом?
– Конечно. А ты как думала?
– А чего ж я их тогда не видела?
– А их плохо видно. Приглядываться надо. И то не всегда можно разглядеть.
– А почему?
– Тетя Наташа говорит – акустика плохая…