СИМОН СОЛОВЕЙЧИК. СТАТЬИ ДЛЯ СВОЕЙ ГАЗЕТЫ

Закон заслуженного собеседника

Двадцать с лишним лет назад, в 1972 году, в одном из номеров журнала «Новый мир», в самом конце его, появились напечатанные мелким шрифтом письма академика Алексея Алексеевича Ухтомского – он жил с 1875-го по 1942 год и умер в Ленинградскую блокаду. В этих письмах мы впервые прочли о законе заслуженного собеседника. Я помню, как я был потрясен. Передо мной открылась самая глубокая тайна воспитания детей. Я увидел в словах Ухтомского оправдание всей своей жизни. Ну конечно, я тоже так думал, но не понимал, в чем дело. Самое трудное в жизни – отношения с людьми. Существуют сотни социологических исследований на эту тему. Но только Ухтомский открыл тайну. Она оказалась простой и в то же время очень трудной. Чтобы принять идею ученого, необходимо что-то сделать со своей собственной душой, поправить свое духовное зрение – ну точно так же, как поправляют зрение, надевая очки или вставляя линзы.
Я читал и перечитывал эти драгоценные строчки, я вглядывался в людей по-новому, я чувствовал какое-то обновление жизни – или нет, скорее свое обновление – и очень удивлялся, что нигде в литературе и в газетах не было ссылок на письма Ухтомского. Никто публикации не заметил.
Постепенно острота нового восприятия пропала, но не совсем. Открытие Ухтомского вошло в меня навсегда.
О книгах можно судить таким образом. Представьте себе часы с одной стрелкой. Эти часы даны нам на всю жизнь. Каждая прочитанная книга или подвигает стрелку вперед, или нет. Значительные книжки двигают стрелку на целых три или четыре минуты, а есть такие потрясающие книжки, что и на полчаса. Письма Ухтомского сильно продвинули невидимую стрелку внутренней духовной жизни вперед.
В издательстве «Петербургский писатель» вышла толстая книга А.Ухтомского «Интуиция совести», собрание писем и заметок ученого. Книга толстая, больше 500 страниц. Я проглотил ее в две ночи. И хочу рассказать о ней, потому что тираж всего 2000 экземпляров. Я читал книгу варварским способом – с карандашом, безжалостно подчеркивая важные мысли, при этом чем больше я углублялся в книгу, тем чаще приходилось мне браться за карандаш, пока я не стал подчеркивать целые страницы. Я решаюсь поделиться здесь с читателем хотя бы некоторой частью из того, что захотелось подчеркнуть в этой необыкновенной книге.
Но сначала несколько слов о жизни Ухтомского. Родился Ухтомский в небедной семье; дед его, например, построил народную школу, а отец ее поддерживал. Детство он провел в Рыбинске, учился в гимназии, потом в Нижегородском кадетском корпусе, потом в Духовной академии. Его воспитывала тетка, Анна Николаевна, тетя Аня, о смерти которой он горевал всю жизнь. Полгода он провел в Иосифо-Волоколамском монастыре, а затем поступил в Петербургский университет, сначала на восточный факультет, потом на естественное отделение физико-математического факультета, а с 1922 года бессменно заведовал кафедрой физиологии животных.
То есть он прошел все – и военное обучение, и духовное, и филологическое, и естественно-научное. Совершенно уникальная судьба.
Случилось в жизни ученого многое. Даже тюрьма случилась.
Но Ухтомский всегда находил в себе силы противостоять самым дурным обстоятельствам жизни; он постоянно помнил удивительное слово Иоанна Златоуста: «В мире все течет, и нет в нем настоящего вокруг нас. Что же в нем пребывает? Будущее!»
И в самом деле, чем горше жизнь, тем милосерднее должны мы быть. Хотя бы общением. И даже то, что мы о многом умалчиваем, иногда равно милосердию. Нужно «оградить себя молчанием» – пишет Ухтомский. «Приходилось читать, что египетские пустынники приходили друг ко другу посетить один другого, но «при этом не нарушали молчания, а посидев один у другого и сказав привет и пожелание братским поклоном, уходили опять к себе. Так вот, что бы ни случилось еще впереди, надо бывать друг у друга самым главным – сознанием общности делания».
…«Мнение брата о тебе, вера брата в тебя – обязывает тебя и фактически двигает тебя в ту сторону, в которую он тебя идеализирует...» ­– так подходит Ухтомский к главной своей мысли – к творческой идеализации, которую он считает «основною тайною человеческого общежития».
Боюсь, что читатель не сразу поймет мысль Ухтомского; но будем хотя бы внимательны к ней: «Жизнь, построенная на идеализации, вполне противоположна жизни, построенной на искании своего личного. В одном случае человек говорит: «Ты ничем не лучше меня – такое же порочное и маленькое существо, как и я, и поэтому я не хуже и не ниже тебя, и да царствует наше равенство в правах»! В другом случае человек говорит: «Ты прекрасен, и добр, и свят, а я хочу быть достоин тебя, и вот я буду забывать все мое прошлое ради тебя, буду усиливаться дотянуться до тебя, чтобы стать ”равным тебе в твоем добре“!»
Так начинает действовать великий талисман «творческой идеализирующей любви, которая прекрасна для всех: и для любимого – ибо незаметно влияет на него, – и для тебя самого – ибо ради нее ты сам делаешься лучше, деятельнее, добрее, талантливее, чем ты есть!»
Но, скажут, не так-то это и легко – идеализировать человека. Это оттого, пишет Ухтомский, «что судить с задворков проще и успокоительнее для себя, – это тайное оправдание себя самого и своих задворков: а идеализация другого обязывает и самого того, кто идеализирует, ведет к труду, к самокритике!».
«Дьявол-клеветник опорочивает мир и людей, подыскивает на них обвинения, издевается над идеализацией, объявляет ее ошибкой и вместе с тем убивает и разрушает!.. И из друга-ученика человек незаметно превращается в клеветника и предателя! Вот трагедия из трагедий человеческой души! Ее необходимо понимать и учитывать в жизни, дабы избежать той же беды для себя!»
Если же этой беды избежать удается, если мы перестаем заниматься «самоутверждением и самозащитою», мы выходим на другой уровень жизни. Человек перестает быть принципиально одиноким существом, «которое задыхается и не может выбиться к свету из своих так строго очерченных границ!». Но это и есть «настоящее, подлинное, на всю жизнь незабываемое счастье»: в напряженные и мучительные моменты подъема и труда человек хоть временно выходит из себя и видит то, что выше его.
Позже эта же мысль пришла в голову американцу Эриху Фромму; он писал, что единственная возможность выйти из клетки, из-под кожи, из самого себя – это встреча с другим человеком. И осознание этого другого как до конца другого человека, добавил М.Бахтин. По Бахтину, понять другого как исключительно другого может только гениальная личность. Но отношения человека с человеком всегда требуют гениальности хоть в какой-то степени.
Все великие думают об одном и том же. Об отношении человека к человеку. Ухтомский считает, что главное – это не ощущение, как думали психологи и физиологи его времени, а цельные вещи, целые сложные переживания. «Они-то и занимают нас, как непререкаемые данности, которых мы не можем изменить, как бы мы ни хотели того. Стало быть, действительными реальностями являются для нас цельные интегралы опыта»... Интегралы опыта – это то, во что отлилась совокупность впечатлений, приуроченных к определенной доминанте, которую мы пережили со всею ее историею для нас».
И тут Ухтомский делает следующий важный шаг: доминанта на лицо. Человек переворачивается и делается неузнаваемым «с того момента, как однажды сделает это открытие, что вне его есть и дан ему человек такой же самостоятельный, как он, такой же ценный, как он, и такой же единственный, как он, такой же ничем и никем не заменимый, как он.
Лицо ведь тем и отличается от вещи, что оно ничем и никем не заменимо».
Человек выходит из крепости, в которую он заключен на всю жизнь, выходит на свободу, обнаруживает, что вокруг него не только вещи, но и лица. А ведь и вправду: вещи все одинаковые, а лица все разные! Вещь послужит – и ее выбрасывают, заменяют; а лицо ничем не заменимо. Эта простая мысль приходит в голову далеко не каждому. Лев Толстой описывает в начале «Юности», как поразила его мысль, что на свете есть много людей, которые живут своей жизнью и даже не знают о нем и его семье. Нужен переворот в душе, чтобы научиться видеть лицо другого. «...Маленькие и слабые человечки, которыми переполнены города, могут прожить всю жизнь, зная о лице человеческом только понаслышке, никогда не ощутив, что значит «лицо человеческое!..». Пока реально не откроет человек равноценного себе человека вне себя, сам он не будет человеком; и пребывает, несмотря на возможный лоск, культурность и науку, все еще антропоидом!
Но с того момента, когда однажды откроется человеку, что значит, что есть вне его равноценное ему лицо человека, он сам начинает преображаться в человека! Все в его жизни и он сам преобразится».
И вот наконец самый важный вывод из всего учения о доминанте. Ухтомский пишет: «Старинная мысль, что мы пассивно отпечатлеваем на себе реальность, какова она есть, совершенно не соответствует действительности. Наши доминанты, наше поведение стоят между нами и миром, между нашими мыслями и действительностью». Поэтому «лицо другого человека открывается таким, каким я его заслужил всем моим прошлым и тем, что я есть сейчас». «Я могу сказать про себя, что избалован в жизни тем, что встречал удивительных людей по скрытым душевным силам и качествам. И совсем неверно будет сказать, что я видел их удивительными и прекрасными, а они не были такими. Нет, они именно были удивительными и прекрасными, только все это было скрыто от глаз других людей и толпы, слишком занятой индивидуалистическими интересами, постройкой индивидуалистического счастьица...» «Мы в своих буднях и в будничном воззрении на жизнь и людей, которые нам кажутся «привычным и все тем же», и не подозреваем, как праздничен и бесконечно ценен и содержателен для нас человек...»
После всех перемен, которые произошли в нашем сознании, многим стало казаться, что вместо насаждавшегося коллективизма теперь следует развивать и подчеркивать индивидуализм. Но потеря своего «я» в общей массе и сосредоточение на своем «я» в индивидууме одинаково страшны и одинаково опасны для личности. Существуют формулы: «Человек человеку – волк», «Человек человеку – друг, товарищ и брат», «Человек человеку – бревно» (и такая горькая формула есть).
Ухтомский предлагает совсем другую формулу: «Человек человеку – собеседник», причем такой собеседник, который и делает человека человеком, позволяет ему выйти из внутренней крепости, то есть делает его свободным даже от собственного «я».
«Вы чувствуете, – пишет Ухтомский, – что тем самым вносится в наше мышление совершенно новая категория – «категория лица», которая обыкновенно игнорируется в системах логики, в теориях познания и философских системах... Мысль и жизнь с упором на лицо другого – это уже не философия, не самоуспокоенная кабинетная система, а сама волнующаяся, живая жизнь, ”радующаяся радостями другого и болеющая болезнями другого“!»
И дальше очень важная мысль, которую Ухтомский даже подчеркивает: «Ни общее и социальное не может быть поставлено выше лица, ибо только из лиц и ради лиц существует; ни лицо не может быть противопоставлено общему и социальному, ибо лицом человек становится поистине постольку, поскольку отдается другим лицам и их обществу».
Начав выписывать, не могу остановиться: «Если у меня в жизни было и есть что-то хорошее для встречаемых людей, то это хорошее, по-видимому, в том, что я глубоко и до конца верю в великий смысл жизни и в людей; и в том, что я соблюл в себе благоговение к человеческому лицу, которое выше всего и неповторимо, а обязательства перед ним вечны...»
Итак, «мир для человека таков, каким он его заслужил, а человек таков, каков его мир!.. Каковы доминанты человека, таков и его интегральный образ мира, а каков интегральный образ мира, таково счастье и несчастье, таково и лицо его для других людей». «По возможности все видеть, все знать, ни на что не закрывать глаза и удержать при этом радость бытия для друзей и приходящего собеседника... Это – настоящее счастье, к которому стоит стремиться и ради которого стоит понести всякий труд!» «Очевидность и правда могут очень расходиться между собой... Очевидность доступна нам всегда и везде; правда – в редкие минуты душевной ясности».
Закон заслуженного собеседника. В каждом человеке есть что-то худшее и что-то лучшее. И если ты заслужил, если ты сам человек, то всякий оборачивается к тебе лучшей своей стороной. Он не кажется тебе лучше, чем он есть, ты не сквозь розовые очки смотришь на него, а он на самом деле лучше, чем принято думать, он на самом деле прекрасен!
Но не в этом ли глубочайшая тайна воспитания? Ухтомский об этом не пишет. Он о педагогике ничего не говорит. Но что происходит при встрече ученика и учителя?
Если учитель заслужил хорошего ученика, если он видит в ученике хорошее, то ученик поворачивается к нему хорошей своей стороной, и так, постепенно, он приобретает опыт быть хорошим. Неуклюже сказано: «опыт быть хорошим», согласен; но это бесценный опыт. Постепенно, со временем, он становится сущностью ребенка, ученика. И так люди становятся лучше.
Мы воспитываем вовсе не примером, как принято считать в научной педагогике, а отношением, собеседничеством, сотрудничеством. Мы воспитываем в той степени, в какой сами заслужили. Все собеседники, все встречные люди, все люди вокруг нас заслужены нами. И если рядом с нами дурной человек, то нам не на кого жаловаться. Мы сами заслужили его.
...Вот как жизнь устроена. Живешь, живешь и вдруг узнаешь нечто очень важное, что должны были сказать тебе еще в детстве, к чему должны были приучать с детства. Но выражу надежду, что хоть один преподаватель педагогики в педагогических наших институтах воспримет эти мысли русского ученого и положит их в основание своего курса. Вы только представьте себе, какие учителя придут в школу будущего, если все они будут знать закон заслуженного собеседника и следовать ему!

«ПС», № 95, 1996 г.