СИМОН СОЛОВЕЙЧИК. СТАТЬИ ДЛЯ СВОЕЙ ГАЗЕТЫ

Урок на весах времени и удачи

Педагог не тот, кто учит; такого народу на свете полно. Педагог тот, кто чувствует, как ученик учится. У которого в голове и светло – потому что он учитель, и темно – потому что он ученик. Только понимая, чувствуя эту темноту, можно пробиться через нее и вывести ребенка к свету – осветлить его ум, просветить его.
Душу другого человека, душу ребенка чувствуют многие люди и каждый хороший учитель; но у великого педагога дар понимания детского ума. Ему не нужно сравнивать человеческий ум с компьютером, чтобы увидеть ход и движение слабой детской мысли. Он следит за ней и понимает ее сердцем.
…Напомню читателям об одном из основных противоречий, над которыми уже давно бьется педагогическая наука и которое описывается двумя словами: обучение и развитие, ОР.
Как соотносятся обучение и развитие? Что чему должно предшествовать? Что куда впрягать, где здесь лошадь, а где телега?
Традиционная школа веками ставила на первое место обучение. Знает – не знает? Умеет – не умеет? Все было подчинено внедрению определенной суммы знаний в голову ученика: урок, задание от сих до сих, ответы, экзамены, тесты. Естественным последствием такого подхода стали зубрежка и муштра.
С начала века началось сражение за свободную школу. Произошла перемена педагогических богов. Если раньше молились богу «учение», то теперь над педагогическими умами стал властвовать бог «развитие». Это была реакция на зубрежку старой школы. У нас развивающая школа, развивающее обучение связаны с именем Л.Выготского, и не случайно книги этого большого педагога и психолога переводятся с русского языка на европейские, а конференция, посвященная Выготскому, собирает педагогов со всего мира. Выготский – это свобода учителя и ребенка, Выготский – это новые возможности, Выготский – это конец зубрежки. На Западе, как и у нас, к таким идеям очень чутки. Выготский стал знаменем новой школы.
Но, как всегда бывает с любой значительной мыслью, новое направление, возникающее в борьбе со старым, поначалу излишне агрессивно. Все прежнее объявляется ошибочным, все новое – единственно правильным. Началось смешное гонение на ЗУНы – на знания, умения и навыки. Формула «так называемые ЗУНы» (или «пресловутые ЗУНы») кочует из статьи в статью, из доклада в доклад. ЗУНы стали меткой: кто за ЗУНы – тот против нас, отстал, реакционер, авторитарист, погубитель детей. Кто против ЗУНов – тот наш, тот с нами.
И никто почему-то не задумался – ну как же это? Как же школа – без знаний? Школа – без навыков интеллектуальной работы? Учитель известной экспериментальной школы на вопрос, а грамотны ли его ученики, с гордостью ответил мне: «Нет, они у нас неграмотные». И посмотрел на меня с сожалением: отстал человек, не понимает новейших достижений педагогики – неграмотный ученик. Но очень развитой. Грамотный, но вчера. Неграмотный, но развитой. Ну о-очень неграмотный. Но сегодня. Строго по Жванецкому.
Конечно же школа должна развивать ребенка, конечно же именно развитие должно быть ее целью.
Но какое же развитие без знаний и умений, какое же творчество без мастерства, без тонкого понимания технических сложностей, без фундамента?
Обучение и развитие – противоречие, которое так просто не снимешь. Обучение часто останавливает развитие, отупляет ученика; развитие без обучения невозможно. Но как в социальных науках, так и в педагогике мы научились лихо расправляться с противоречиями, объявляя их несуществующими. Раз – и готово, и все проблемы решены: сначала развитие, потом обучение – куда как хорошо. И прогрессивно. Да еще и по Выготскому. А Выготского – знаете? – во всем мире читают.
Из того факта, что приобретение знаний в прежней школе требовало многолетней зубрежки, сделали вывод, что и вовсе не надо знать и уметь. Развитые дети сами добудут все, что надо им для жизни.
При этом не заметили, что одинаково развитых на свете нет; что в самой наиразвивающей школе дети все-таки получают неодинаковое развитие, потому что при всей важности школьных занятий способность к развитию – природное свойство. И не заметили, что одно дело учить маленьких детей, когда игра и забота о развитии, несомненно, выходят на первое место, и другое – учить сформировавшихся старшеклассников, которым, хоть для учения, хоть для развития, надо осваивать массу материала и у которых подчас нет желания учиться.
Ведь не случайно же прекрасные и умные теории развивающего обучения разрабатываются уже много лет, но я еще не слышал о школе, где оно главенствует на уроках в восьмом или десятом классе.
...Давайте наконец попытаемся сообразить, что же именно плохо в прежней школе знаний и умений, чтобы не выплеснуть с водой и ребенка.
Шаталов, например, отвечает на этот вопрос совершенно неожиданным образом.
Он говорит: время.
Плохо не то, что упор на знания и умения, а то, что на приобретение совершенно необходимых знаний и умений тратится огромное количество детского времени, а точнее – все школьное время.
Но если разделить два процесса? Быстро, энергично, бодро и победно дать детям знания, без которых нет науки (в тех науках, где точные знания), внушить ученику уверенность в его силах и способностях – а потом массу времени тратить на творческие задачи, на развитие способностей, на общее развитие.
Ведь это же неправда, что ученик до всего должен доходить сам. Мы пользуемся телевизором, не зная его устройства, – и что? Какая беда? И мама не читает курс астрономии в ответ на вопрос сына о том, что такое Солнце. Большую часть всех знаний ребенок получает в готовом виде, и не сразу наступает время, когда он перестает автоматически спрашивать «что это? почему?», а начинает действительно задумываться над вопросами жизни.
И Шаталов – за развитие, за развивающее обучение, но за такое, которое не противопоставляется знаниям и умениям. Мировую проблему «обучение – развитие» он, вступая в спор с самим Выготским, решает так: сначала – обучение, быстрое и экономное, и лишь потом – творчество и развитие. Тогда творчество и развитие становятся доступными всем детям.
Артист сначала учит роль наизусть, механически, лишь затем начинается художественное ее освоение. И в фигурном катании сначала покажи школу с ее обязательными элементами, а затем идет художественная программа. Так во всех видах искусной человеческой деятельности.
Важно лишь одно: чтобы период школы, освоения азов не затягивался навсегда – вот где возможность избавиться от вечной зубрежки, не избавляясь заодно от знаний и умений.
Ребенок в полтора года говорит «ма», «па», «бу» – бабушка. Но он понимает очень многое, ему можно сказать «встань, садись, возьми» – встанет, сядет и возьмет. В два с половиной года он станет болтунишкой, потому что живет в языковой среде.
Но сначала язык. Сначала дайте детям язык – тогда и развитие пойдет вперед.
Шаталов так и поступает. Он быстро и напористо дает своим ученикам чужой язык – язык математики. Потом он и сам становится ярым приверженцем педагогики развития.
Еще и еще раз напомню, что Шаталов не занимается с малышами и не претендует на то, что его методы годятся для тех предметов, в которых не существует строгих «да» и «нет». Это предупреждение необходимо, потому что мы живем в век развитой демагогии. Если человек что-то делает, то никто не хочет разбираться в том, что он делает, а все глубокомысленно вопрошают: а как он делает то, чего он не делает?
Все изучение геометрии Шаталов разделяет на два этапа.
На первом этапе вопреки всем педагогическим правилам идет изучение одних только формулировок и недоказанных теорем.
На втором этапе все становится задачей, все – проблема, до всего надо дойти самому. На первом этапе – учение плюс развитие, на втором, строго по Выготскому, – обучение вслед за развитием. Начальным обучением Шаталов как бы сглаживает неравенство в природном развитии, дает шанс менее способным детям. Развиты по-разному, а знают, что положено знать, – все. Атмосфера в классе резко меняется к лучшему.
Важно лишь одно: не засидеться на первом этапе. Здесь, повторю, а не где-нибудь еще, спрятан ключ ко всей проблеме ОР, обучение – развитие. Во времена Выготского такое решение и в голову не могло прийти, потому что не существовало методов быстрого и экономного обучения основам.
Итак, ученик сначала должен на веру принять, что сумма углов треугольника равна 180 градусам, а такие-то углы равны между собой.
Классическая методика требует доказать это, а Шаталов дает утверждение без доказательств – и не боится. Необходимые определения, аксиомы, леммы, теоремы, следствия – все нужно выучить бездоказательно. Это языковая основа предмета. Это овладение языком – в языке каждое слово что-то значит, и есть своя грамматика. У бухгалтеров, у инженеров, у всех свои языки; таким языком надо обеспечить и детей, прежде чем начинать второй этап, иначе развитие и творчество будут доступны лишь некоторым ученикам, а не всем.
Шаталов называет этот этап скелетным.
Скелет геометрии-7 составляют 70 вопросов и ответов.
Шаталов дает их за семь минут. Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. Семь минут. Что такое биссектриса? Биссектриса – это... Медиана – это...
Секунды. Шаталов говорит быстро и четко, он специально обучает молодых учителей такой речи – его семинары начинаются со скороговорок. Все быстро, потому что учитель не требует ни запоминания, ни понимания. Он просто создает языковую среду, в которой ребенку легче самому освоить новую речь.
Рассказал, показал, стер с доски и каждому раздает напечатанные на машинке вопросы и ответы. Вверху листка для каждого напечатана его фамилия. Это очень важно. Не вообще математика, а математика для тебя. Учителя говорят Шаталову: «А может, легче продиктовать?» «Вы все развалите!» – ужасается Виктор Федорович. Он точно представляет себе, как укладывается знание в голове ребенка, как осторожно надо обращаться с этим новеньким знанием, потому и употребляет слово «развалите»: осторожнее, осторожнее, словно перед вами сооружение из спичек – одно неверное движение, и все рухнет.
Именно напечатать – долго ли под копирку? А потом еще раз вставить листок для фамилии? Говорят: легче продиктовать. Но продиктуешь – напишет плохо, ни читать, ни смотреть не хочется. По книжке ученик заниматься не станет, да и не найти ему в книжке ответы.
Получай готовое!
И не вопросы получай, как многие учителя делают, а именно ответы. Отвечайте детям на свои же вопросы – и тогда придет время, когда и у них появятся вопросы; но не торопите природу, не забалтывайте урок малозначительными вопросами, с помощью которых ученик будто бы сам доказывает теоремы. Зачем же эти игры, зачем же человечество веками проходило трудный путь, если не для того, чтобы сэкономить детское время и не подвести детей к новым проблемам, которых человечество еще действительно не решило?
Теперь наступает время учить. Но одному – скучно, и не у каждого воля. Придется нудно допрашивать, бранить, ставить двойки... У Шаталова ничего этого нет. Ребята занимаются в группах, спрашивая друг друга, и отвечают группой – начинается групповой контроль, отработанный Шаталовым до самых тонких деталей.
46 вопросов в именном листке – каждый отвечает на все 46. Выходят группой к доске и отвечают. Не ответил на один вопрос – садись на место.
Но у них же азарт! У них игра! Они же тянутся друг за дружкой! А в игре дети никогда не прощают отступлений, и им понятно, почему, если не ответил лишь на один вопрос, садись на место. Все получают отметки, но кто вышел первым – на балл выше, потому что следующим легче, они уже прослушали разок. Обычно групповой ответ занимает 12 минут, и к концу урока все знают все ответы. А кто не знает – тому прикрепляют консультанта из получивших «четыре». Тут хитрость: не «пять», а «четыре». Когда он своего подопечного подтянет, ему поставят пятерку – он, несомненно, будет знать на пятерку.
И пока последний Витя (так рассказывает Шаталов) не ответит без запинки на все вопросы, класс дальше не идет.
Сегодня объяснил, завтра опросил, еще день на доработку – все. У всех пятерки. Все вошли, вступили в здание геометрии; теперь можно и оглядеться.
Начинается доказательство теорем. Все теоремы за курс седьмого класса – за 35 минут. Тут речь, тут цветные мелки, тут предельная сжатость и ясность изложения. Не пишут «дано», не пишут «доказательство», а на чертежах не пишут букв – безбуквенное доказательство. Потому что буквы на чертежах, обнаружил Шаталов, заглядывая в головы учеников, не помогают, а мешают. Буквы нужны автору учебника для общения с читателем, а здесь – учитель, он показывает на чертеже: «Вот эти уголочки равны», и ученик все понимает, не путаясь в буквах, которые не может осилить на этой стадии.
Тоже надо было открыть!
И снова групповой контроль. Три захода, три урока – весь класс доказывает теоремы. Можно устроить экзамен – во всех случаях, кто бы ни учился, семилетки или бедные арестанты, и кто бы ни принимал экзамен, – всегда будут пятерки.
Натаскивание? Да! На первом этапе натаскивание, человечество веками вырабатывало этот способ учения. Но быстро, чтобы не остановилось развитие, чтобы голова работала и привыкала к работе. А следом – задачи. Мысль, логика, математическая речь... Развитие способностей.
Вы никогда не задумывались, читатель, над таким простым вопросом: почему это чуть ли не веками прогрессивные педагоги борются против зубрежки, а она не уходит из школы? Что, все школьные учителя такие уж враги народов и детей? Все школьные администраторы, сколько их ни было, непременно ретрограды? Никто не понимает ценности развития? В чем дело?
Секрет, мне кажется, в том, что школа – социальный институт, она должна выдавать продукцию, которая как-то измеряется, чтобы общество могло отличать хорошую школу от плохой.
Знания – продукт, который хоть как-то можно измерить экзаменами, контрольными работами, тестами. О каждой школе можно сказать, дает она знания (и умения, и навыки) ученикам или не дает.
Развитие же измерить хоть с какой-то степенью достоверности невозможно. Применяют тесты вроде Ай-Кью, но сколько применяют их – столько и критикуют, потому что никто не знает, что же именно измеряется этими тестами. Развивают и развивают, а что из этого получается? Никто не знает. Что будет дальше с учениками – неизвестно.
Небольшая частная школа, в которую приводят детей прогрессивно настроенные родители, может позволить себе такую роскошь – учить вольно, развивать, не заботясь об измеримых результатах. Я был в одной такой школе в Америке, там детям действительно хорошо. Но у меня не было возможности проверить знания учеников, а из газет известно, что все американское общество резко критикует свою школу – именно за то, что она не дает знаний, и то и дело слышится боевой клич: «Назад к основам». Но то, что возможно в маленькой школе для избранных детей, отвергается обществом, лишь только речь заходит о массовом образовании. Требуют: покажите результат, дайте результат – а результат может быть лишь измеримым.
Но может быть, стоило бы поискать компромисс и понять, что в продукции школы есть измеримый результат – знания и неизмеримый – развитие? И что не надо сравнивать одно с другим, эти два результата принципиально несравнимы? Как нельзя сравнивать учителя, каким бы прекрасным он ни был, занимающегося с отобранными детьми, с учителем, который учит всех подряд, – вроде Шаталова. Кстати сказать, среди бывших учеников Шаталова 56 кандидатов наук – он не только натаскивает.
Здесь же надо сказать и о проблеме стандарта. Не в том беда, что стандарт, программа – нечто обязательное (хотя можно спорить, верно ли отобрано это обязательное), а в том, что учителю нашему не дано никаких средств для достижения приемлемого уровня знаний (если говорить лишь о знаниях), а развитие со стандартом вообще несовместимо по той же самой причине: неизмеримое, безмерное нельзя сравнивать с измеримым, его ни с чем нельзя сравнивать, потому что для всякого сравнения нужна мера, а безмерное по определению не имеет ее, и нечего ее изобретать. Выставляя стандарт, мы объявляем тем самым, что в школе главное – измеримое. Между тем главное в школе конечно же безмерное. Стандарт обедняет и оглупляет школу.
Выставляя стандарт и не наделяя школу надежными методиками для его достижения, мы снова загоняем учителя в угол процентомании. А сколько детей будет выброшено из школы, объявлено неуспевающими, неспособными, никудышными?
Вот почему стандарт вреден. Это опасное, кровавое дело, оно влечет за собой выталкивание детей из школы – а куда? В преступники, в убийцы?
В школе, в учении, повторю, есть измеримое и безмерное. Шаталов, может быть, первый показал это своими опытами, не противопоставляя одно другому, а каждой доле отводя свое место: быстрое, результативное, общее на всех, измеримое; и бесконечное, вольное, свободное и поднимающее ученика безмерное. На одних уроках, например на литературе, безмерное занимает почти все пространство учения, там ничего не измеришь, если не количество грамматических ошибок; на других доля измеримого больше. Но если всю эту механику четче представлять себе, то и требования к школе станут яснее, и школы будут лучше, они будут давать больше знаний, умений и навыков – и гораздо больше развития.

«ПС», № 30, 1994 г.