Мариам Петросян: «Мои герои не хотят расставаться со своим детством»

Мариам Петросян живет в Ереване. Она – художник и писатель. Впрочем, над тем, что она писатель, Мариам вряд ли задумывалась. Она просто писала одну книгу почти десять лет, потому что ей это было интересно. Потом рукопись попала в Москву, в издательство Livebook.
И дальше начались чудеса. Сначала, еще в виде рукописи, книга оказалась в списке финалистов самой солидной отечественной литературной премии «Большая книга». Затем, не победив в официальном голосовании, стала одним из лидеров голосования читательского. Кроме всего прочего, многочисленные читатели и поклонники всех возрастов, но преимущественно, конечно, юные появились у Мариам тогда, когда «бумажной» книги еще не было, а были только две части рукописи, вывешенные на сайте «Большой книги» в интернете. Теперь есть Книга.
И она на самом деле большая: роман Мариам Петросян «Дом, в котором…» (М.: Livebook, 2009) – толстый том объемом почти
в тысячу страниц. Понятно, что такой объем способен отпугнуть нынешнего читателя. Но в случае с Мариам Петросян все вышло наоборот. И даже критик Андрей Немзер, который редко жалует современную литературу, а особенно то, что нравится читателям, назвал «Дом, в котором…» событием года и признался, что пока читаешь, оторваться от чтения невозможно.
Наверное, это потому, что у Мариам Петросян есть все, что способно сделать текст объектом культа, как случилось это, например, с «Властелином колец» или «Гарри Поттером». Здесь есть уникальный мир, есть его уникальные обитатели, и главное, есть ясное видение того, что такое добро и что такое зло, без малейшего намека на назидательность.
Мир этого романа-фэнтези – это, как следует из названия, Дом. Дом, в котором живут подростки-инвалиды. Он совсем не похож на реальный специнтернат, но это и не важно. Важен совершенно особый взгляд на людей, которые изначально «другие», не такие, как все, и живут в своем замкнутом пространстве, куда вытеснил их окружающий мир. Герои Петросян, конечно же, вызывают сострадание. Но гораздо более ценно здесь другое: к героям просто привязываешься, принимаешь их такими, какие они есть,
и начинаешь их любить. Или не любить, если есть за что. Думается, это намного нужнее всем нам, чем бесконечные общественные призывы к гуманности и милосердию. По крайней мере намного действеннее. Об этом – и еще о многом другом – мы разговаривали в Москве с Мариам Петросян.

Ольга ЛЕБЕДУШКИНА

– Мариам, а как он вообще у вас появился – такой вот дом, населенный больными детьми, выброшенными из обычной жизни, детьми, которых родители сдали в интернат, подальше от своей – и других – благополучной жизни?..
– На самом деле болезни и физические недостатки моих героев имеют значение лишь постольку, поскольку мне нужно было создать замкнутое пространство, живущее закрытой, скажем так, камерной жизнью, и обычная школа-интернат не дала бы мне такой большой «закрытости», так что сама тема инвалидов, «людей с ограниченными возможностями», не имеет здесь такого уж значения…
– Ну как же это – не имеет значения?! Им ведь сострадаешь, ими восхищаешься, они у вас необычные и вовсе не слабые – они умеют открывать двери ударом пятки о ручку и путешествовать по иным мирам, они живые, они влюбляются, они воюют друг с другом… Я с вами здесь соглашусь, пожалуй, потому что действительно в какой-то момент перестаешь помнить о том, что кто-то из них – «колясочник», у кого-то рук нет, кто-то – слепой. Важным становится совсем другое… И, думается, дело здесь в совершенно особой оптике вашей книги. Известно, что вы – художник-мультипликатор, и создается такое впечатление, что многое из анимации вы перенесли в свой роман…
– Я никогда не была художником-мультипликатором, я просто работала в анимации. Там много на самом деле было профессий, пока все не перешло на компьютер. Может быть, отчасти это повлияло, но своих мультов у меня никогда не было, и не было замыслов делать мультфильмы…
– Тем не менее вот появляется кто-то из ваших персонажей: например, Ведьма – сначала шляпка и рот – притягательно и красиво. Или первое явление Табаки – три цветные жилетки и три майки, свисающие одна из-под другой… А потом еще его оранжевая чалма. Это абсолютно анимационный взгляд…
– Может быть, это и так. Моя графика достаточно напоминает аниме, хотя, конечно, там не большие глаза, не треугольные лица, но что-то есть. Так что, может, вы не так уж и не правы. Я просто об этом сама никогда не задумывалась. Вы правы в том, что когда я представляла себе своих героев, я представляла набросок – фигуру, лицо… Цвет глаз – чаще всего. Наверное, вы обратили на это внимание. Так что да, наверное, эстетика аниме там присутствует. Я в детстве очень любила эти мультфильмы…
– Мариам, мое первое впечатление от книги – даже, может быть, не столько аниме, а наверное, вы знаете, что вокруг аниме существует определенная культура в Сети, когда уже постепенно мультфильм переходит в литературу, когда анимация обрастает текстами. То есть почитатели и фанаты берут сюжет, героев, характеры и начинают писать свои истории по мотивам. У вас какие-то отношения с такой сетевой культурой были?
– Абсолютно нет. Я вообще в Сети нигде не состою, форумов не посещаю, ни с кем не «чатюсь». Единственное место в интернете, куда я захожу, это магазин «Озон», и там я сразу иду в книжный раздел, смотрю, что там нового, интересного, я там по рецензиям пытаюсь вычислить, что можно заказать. У нас, в Армении, сложно с доставкой литературы, ее надо загодя заказывать, и тогда где-нибудь через месяц что-то можно и получить. Ну еще письма проверяю, сейчас вот как-то у меня в последнее время активизировалась почта…
– И все же совсем юные люди, которые растут сейчас в большей степени на такой культуре – и вообще мне кажется, что они мультики смотрят гораздо чаще, чем читают книжки, – и такие читатели тоже признали вас своей. Это становится еще интереснее, если учесть, что пишете вы довольно сложно. «Дом, в котором…» – это такая большая сага, в которой еще и время течет очень причудливо. То возникает один герой-рассказчик, то другой, и они вообще не пересекаются друг с другом во времени, потому что это вообще разные смены обитателей Дома...
– Вы знаете, там сначала вообще все было не так: вначале был всего один рассказчик – Курильщик, то есть первая часть для героев была настоящим временем, а вторая рассказывала об их детстве. Я поняла, что эти разные планы мешают друг другу. То есть читаешь одну историю, потом она обрывается, начинается следующая, и ты достаточно долго и подробно погружаешься в нее… Сейчас там, конечно, может быть, все сбито, и поэтому трудно воспринимать сюжет… Я писала для себя, у меня не было финала. То есть я не представляла себе финал, когда писала начало этой книги. Она писалась много лет, я сохраняла какие-то вещи, которые мне нравились, убирала то, что не нравится, отсюда такая, может быть, мозаичность, раздробленность, но это мне тоже нравится, это вполне в стилистике.
– Что меня еще поразило в вашей книге – это какое-то фантастически точное ощущение состояния даже не детства, а полудетства, отрочества. Какое оно – как бы вы его обозначили – то состояние души, в котором живут ваши герои?
– Мне кажется, это максимализм во всем в первую очередь. Это уверенность в своих суждениях. Это какая-то не скажу «наглость», но та особенная наивная вера в себя, которая потом уже не повторяется никогда. После двадцати все это идет на спад, мне кажется. Это состояние вообще длится очень недолго. У большинства людей оно омрачено общими для всех привычными вещами и, в общем, даже неплохими и необходимыми – например, поисками профессии, переживаниями, связанными с поступлением в институт, и так далее... Поэтому человек, мне кажется, пропускает и не проживает по-настоящему до конца это состояние, которое дается ему раз в жизни. Не случайно ведь говорится, что первая любовь самая сильная, а обычно она бывает в 16–17 лет.
– А то, что ваши герои так замкнуты в пространстве Дома, дает им дополнительные шансы этого проживания, которых нет у их более счастливых и обыкновенных сверстников?
– Да, в общем-то. Потом у моих героев есть тот же комплекс, который есть и у меня, – они не хотят расставаться со своим детством. Собственно, вся книга про это. Не совсем, конечно, но по большей части их страх перед «наружностью» – это страх вырасти.
– И получается, что это очень оправданный и закономерный страх, потому что они очень значительны по-человечески в том состоянии, в котором пребывают?
– Нет, на самом деле там не все герои пребывают в этом состоянии, некоторые его благополучно миновали, и они старше, чем их биологический возраст в повествовании описывается. Там, если внимательно прочитать, можно понять, кто из них намного старше 16–17 лет, кто находится в этом возрасте, а кто вообще как бы молодым никогда и не был...
– Не совсем корректный вопрос, но спросить очень хочется. Кто из героев говорит вашим голосом? В большей степени или в меньшей?
– Вы знаете, в какой-то степени – все. Правда, там есть герои, которые для меня мало постижимы. Меня в них меньше. Но я их очень люблю. На самом деле это не зависит даже от того, какие стороны в них преобладают – темные или светлые. На самом деле человек и для самого себя не очень понятен. Но самый любимый мой герой – это, конечно же, Табаки…
– Вот не могу не процитировать совершенно замечательное начало его «Восьмидневника», поскольку книга сейчас у меня в руках: «Я не люблю истории. Я люблю мгновения. Люблю ночь больше утра, луну больше солнца, а здесь и сейчас – больше любого где-то потом. Еще люблю птиц, грибы, блюзы, павлиньи перья, черных кошек, синеглазых людей… Люблю вкусно поесть и выпить, люблю посидеть в горячей ванне и поваляться в снегу, люблю носить на себе все, что имею, и иметь под рукой все необходимое. Люблю скорость и боль в животе от испуга, когда разгоняешься так, что уже не можешь остановиться. Люблю пугать и пугаться, смешить и озадачивать…» И там еще, конечно, много не менее прекрасных переживаний и ощущений. Скажите, это и ваши «люблю» и «не люблю»?
– Нет, это его «люблю» и «не люблю». Но есть среди них и мои.
– А то, что Табаки не любит часы?
– Про часы это тоже все к нему. Я вот, как видите, часы ношу...
– Ваша книга ведь вся соткана из детских желаний и детских же страхов и фобий…
– На самом деле вот мне сейчас вспомнилось… Трудно объяснить, но вот первые мои воспоминания: то есть мне года три или даже два, я подхожу к зеркалу и с ужасом ищу на своем лице морщины. Я страшно боялась старости в этом возрасте, в котором практически себя еще не помню по-настоящему. И меня сейчас это очень занимает. Или чего-то, о чем не помню, очень сильно испугалась, или, как шутит моя мама, в прошлой жизни умерла очень дряхлой… Но я боялась даже сидеть рядом с очень старыми людьми, а в общем-то в моем окружении таких не было: и моя бабушка тогда была бодра и молода, и даже прабабушка и прадедушка не были такими уж стариками. Но я помню этот ужас, я не знаю, откуда он пришел, кроме того что из очень раннего детства. И я помню, что и в дальнейшем я не хотела расти и всегда с сожалением встречала свои дни рождения, лет, наверное, с пяти… Я сверялась с книжными героями: ну вот, и этот возраст уже прошел, а ничего интересного в жизни все еще не произошло. Самыми старшими в списке таких героев были Тутти и Суок из «Трех толстяков». Там им, если не ошибаюсь, по 12 или 13 лет. Они были моим последним утешением и последней надеждой...
– Неужели правда ничего не происходило?
– У меня, в общем, детство было отравлено школой. Ярко я жила только во время трехмесячных летних каникул. А когда начиналась школа, начинались серые будни…
– Отличницей были?
– Нет, никогда я не была отличницей. Прямо скажем, двоечницей я была. У меня даже был в седьмом классе ноль в четверти по математике. Вся школа бегала смотреть на мой табель… Это у нас был первый ноль за всю историю школы. Так что все бегали и восхищались таким моим достижением. По русскому у меня были тройки, по литературе, помнится, была пятерка и по истории… И все. Так что особо не радовала я своих родителей…
– А когда впервые ваши герои придумались? Не тогда ли еще – в детстве или отрочестве?
– У меня тогда много героев придумывалось – рисовалось, зарисовывалось. Карты какие-то я чертила. До сих пор у меня осталось много каких-то подозрительных бумажек.
– А с кого началась история?
– С мальчика, который имел немного общего с Курильщиком, в общем-то. И это должна была быть его история.
– А реальные прототипы были?
– Нет. Может быть, только ощущения какие-то от каких-то людей… Может быть, если говорить о возрасте моих героев, сказалось детское отношение к старшеклассникам отчасти… Моя тетя училась в английской школе. У нас была разница в 10 лет, и все ее одноклассники приходили к нам во двор…
– …и были страшно взрослые и красивые?
– …да, они играли на гитарах, они говорили друг с другом по-английски, потому что это была спецшкола, они слушали «Биттлз», а я только могла надеяться на их внимание, когда они меня использовали как переносчика и передатчика любовных записок… Я чувствовала себя очень ответственным человеком в такие моменты.
– А вообще есть счастливые люди в вашем Доме?
– Ну конечно. Они все счастливы в той или иной степени, пока они в Доме. Для меня это вообще такое утопическое место, куда я сама мечтала бы попасть. С культом дружбы, что редко встречается в жизни.
– Культ дружбы – это одно, а вот эти самые стаи, в которые они сбиваются, – это тоже абсолютная правда об этом подростковом мироощущении: дружба и – стайность.
– У меня стаи, скорее, семейные такие…
– Редкий случай, когда стаи правда замечательные. Я вообще-то страшно боюсь всяких стай, всяких групп, всего, что ходит и поет хором под общую дудку. Но стаи «Дома, в котором…» – для меня, наверное, единственно приемлемый вариант. Я читала и радовалась: надо же, как им здорово в этих компаниях!
– Там самая печальная стая – «Фазанья»…
– Вот читаешь – Слепой-то очаровательный, его любишь, а он – убийца, он убил Помпея, не самого приятного типа, конечно, но ведь и не главного злодея. Читает юный человек «среднего и старшего возраста», как издательство обозначило аудиторию книги, и что думает?.. Нет, с позиций взрослой литературы и взрослого читателя все это совершенно понятно, но когда речь идет о литературе для детей и подростков…
– Я уже говорила, что для меня самой некоторые герои труднопостижимы. Для них логичны какие-то вещи, которые нелогичны для меня. Если находиться там, в пространстве Дома, то все поступки логичны и объяснимы, а когда из него выходишь, то оказываешься на позиции Курильщика, хотя я не очень люблю этот персонаж. Если вы посмотрите на объемы текста и сопоставите с тем, от чьего лица что рассказывается, там получатся три главных персонажа – Курильщик, Табаки и Сфинкс. Если кому и дается больше голоса, то – им. Но Курильщик для меня – это персонаж, который вводит нас туда, он помогает войти, а потом начинает мешать, потому что мешает смотреть на происходящее глазами героев, поэтому он исчезает в середине книги… Когда смотришь изнутри повествования, даже с позиции Сфинкса, это довольно понятно – то, что сделал Слепой. Хотя на самом деле это, конечно же, ужасно...
– Это я уже успела где-то прочитать – у вас двое детей?
– Да, у меня два сына...
– Есть такая писательская традиция – говорить, что если кто-то из родителей пишет сказки…
– …то их дети эти сказки не читают…
– Нет, как раз наоборот. Обычно большинство сказочников (или детских писателей вообще) оправдывают свои занятия тем, что надо же рассказывать какие-то истории своим детям. Для чего еще родителям писать сказки… Вашим детям нравится «Дом, в котором…»?
– Они еще маленькие. Девять лет старшему – я не считаю, что это тот возраст, когда такую книгу стоит читать. А младшему три года. Он вообще ничего не читает пока.
– А какие книжки вы ему читаете?
– Маршака, Чуковского… Еще он очень любит такие раскладные книжки, где страница открывается и под ней прячется объемная картинка. Любит, когда ему пересказываешь какие-то мультфильмы, которые он много раз смотрел, но от меня требует пересказа и очень внимательно следит, не забыла ли я чего. А мультики такие – например, «Унесенные призраками» Миядзаки. Попробуйте это пересказать… Он очень любит ловить меня на несоответствиях: вот здесь было не так…
– В романе у вас множество цитат, и все читатели, конечно, бросились их вылавливать, вспомнили и Кэрролла, и Стругацких, и много кого еще. А есть ли какая-то литературная традиция, к которой вы себя причисляете, или эта традиция – ваша собственная?
– Вы знаете, на каком-то этапе на меня огромное влияние оказала книга Кена Кизи…
– …«Над кукушкиным гнездом»?
– Как раз нет. «Порою нестерпимо хочется…» Она более запутанная, мало кто ее вообще читает с удовольствием именно из-за этой запутанности. Там, если помните, идет текст авторский, потом туда постоянно вклиниваются разные другие голоса… Я невероятное удовольствие получила в свое время от этой книги, и не то чтобы я ей подражала, просто хотела добиться чего-то, хотя бы отдаленно похожего на эту даже не разноголосицу. Включение сразу нескольких персонажей – очень труднодостижимое дело. Естественно, до этого был роман «Над кукушкиным гнездом». Может быть, и в нем есть какие-то переклички, но таких вот прямых заимствований нет…
– Нет, речь не о заимствованиях. Очень интересно, откуда что появляется…
– Ну вот больше оттуда. Кен Кизи – один из самых любимых моих писателей, к сожалению, мало написавший. Хотя, может, это как раз и хорошо… Последней его книгой, которую я купила, была «Гаражная распродажа», которую вообще мало кто отваживается дочитать до конца… Чтобы ее прочесть по-настоящему, надо прочитать Тома Вулфа сначала – «Электропрохладительный кислотный тест», тогда становится понятно, о чем и о ком там речь…
– Ваши герои вырастают и выживают в Доме, и кое-кто из них потом превращается в людей вроде бы даже успешных. То есть вы придумали хеппи-энд?
– Знаете, как здесь все обстоит: для меня этот финал – очень печальный финал на самом деле. Я очень старалась как-то его высветлить, и не случайно ведь роман заканчивается криком «ура», чтобы как-то сгладить эту печальность его и грустность. Там нет по большому счету успешных персонажей, кроме одного-единственного – Курильщика. И достаточно закономерно, что именно он добивается успеха в этой наружной жизни, а остальные персонажи – я бы не сказала, что они как-то успешно себя проявили. А кроме того, части персонажей просто нет уже в конце – они умерли. Поэтому не скажешь, что это счастливый финал. Я, повторюсь, просто старалась все по возможности осветлить.
– И все же для меня это очень светлая книга… Может быть, еще и потому, что вы создали вот такой ни на что не похожий мир по имени «Дом, в котором…», такое особенное место, где живут ваши герои. Несколько ваших молодых читателей, когда узнали, что вы согласились на этот разговор, очень просили узнать – будет ли продолжение. Дело в том, что они, как, наверное, и многие, читали роман на сайте премии «Большая книга», а там были вывешены только две части. Теперь ясно, что есть третья часть и есть финал. И тем не менее очень хочется надеяться, что вы будете писать дальше.
– Ну, я буду очень рада, если вдруг что-то такое случится, мне бы хотелось иметь такое занятие для души. Пока что я еще ничего не знаю, пока я рассталась с этим местом. Оно такое прилипчивое, трудно от него отделаться, так что, наверное, должно пройти какое-то время…

Беседовала Ольга ЛЕБЕДУШКИНА