Образование строгого режима

Всю вторую половину месяца по стране идут августовские педагогические конференции. Руководители образования регионов открывают их примерно так: «Реализуя национальную инициативу «Наша новая школа», работники образования нашего региона…» Много цифр, графиков, диаграмм, немного педагогической риторики, чуть-чуть лирики и капля улыбчивой критики – классический рецепт духоподъемного коктейля.

А из актуального (по разговорам с учителями):

«Уже к октябрю нам сообщат новые правила, по которым мы будем весь год работать, а дети – учиться и сдавать экзамены»; «Вот-вот появится новый перечень рекомендованных министерством учебников, не в пример короче»; «Аттестация учителей уходит из ведения институтов усовершенствования, но пока не очень понятно, к кому перейдем».

Внести ясность, объяснить «новый поворот» нам вряд ли по силам – разве дать небольшой обзор событий и мнений…

Правда – ниже

Про то, что экономические решения в педагогике не работают, только ленивый не сказал. Однако НСОТ – форпост обновления. На образовательном юридическом сайте Елены Болотовой висит объявление, набранное крупно: «Поскольку вопросы, связанные с введением НСОТ, относятся к компетенции органов власти субъектов РФ, просим обращаться за разъяснениями по вопросам оплаты труда, установления стимулирующих и компенсационных выплат в региональные органы управления образованием».

Видимо, юристов уже «достали» жалобами на произвол в начислении зарплаты. Учителя никак не могут понять, что из «зарплатной ямы», которую им вырыла НСОТ, никто их доставать не собирается. «НСОТ в Омской области не только не привела к повышению зарплаты, но она стала еще меньше! И это под оглушительные рапорты о 30-процентном ее повышении по стране!»  – данное сообщение педагога останется правдивым, если заменить название области на другое, разве кроме 5 названий регионов, где добывают нефть или газ, а не только проекты модернизации осуществляют.

В Чувашии, например, где комплексные проекты проводятся в полную меру, а регион экономически слабый, зарплата педагогов с 1 сентября станет еще меньше. Псковская область два года назад перешла на новую систему оплаты труда, и что же? Учитель пишет: «Если изначально ее начинают считать с 2.250, то что можно насчитать, умножая хоть на сколько сотых и десятых туманных коэффициентов? При ставке, классном руководстве, всех заслугах, если и получается 6 – 7 тысяч, то это очень-очень хорошо. А доплаты – по выбору администрации. Их то уменьшают, то чуть прибавляют. Шаг вперед, два назад». И далее: «Если отслеживать правильность начисления зарплаты по всем полагающимся надбавкам и критериям, то времени у учителя ни на что больше не останется».

Между тем Департамент политики образования стоит на своем твердо: «НСОТ на деле стимулирует каждого работника, а непрофессионалы уходят, тому есть реально работающие примеры» (Игорь Реморенко). А дальше складывается как-то странно: «Непрофессионалы» (несогласные) пусть уходят, мы уже зовем на учительские места других, настоящих непрофессионалов. Они хотя бы не будут восклицать: «А как же дети!» или «Это противоречит законам возрастной психологии и физиологии». Закрыли продленку  – и закрыли. Перестали делить класс на группы на информатике и иностранном  – и перестали. Сформировали класс из 43 учеников – и ладно, какая разница. Вот вам культурный видеоряд, вот набор фактов. Такая школа, наверное, будет иметь вывеску: «Разберетесь дома, не до вас».

Чехарда и муравей

Спасая школу, многие педагоги критикуют «чехарду с учебниками», жалуются, что их много, а готовых ответов на вопросы ЕГЭ нигде нет. Значит, все плохие. Таким инициативам снизу министерство радостно идет навстречу: «Учебников, рекомендованных и допущенных для изучения в российских общеобразовательных учреждениях, должно стать меньше», – сказал на днях Андрей Фурсенко. И пояснил: «Так будет проще для ребят, которые сдают экзамен по единой форме, и для преподавателей».

К слову, чехарда – игра, в которой играющие поочередно прыгают через своих партнеров, стоящих в согнутом положении или на четвереньках, – и все в движении. Нельзя назвать чехардой игру, в которой одни постоянно стоят в согнутом положении, а другие только прыгают. Это, может быть, и проще, но уже совсем другое: это прыжки через козла. В отличие от чехарды они есть в программе по физкультуре.

В школе воспитывает все, и что же странного, что учителя требуют поддержания однообразия. Этот запрос государство улавливает мгновенно. Заместитель министра Исаак Калина сразу пообещал учесть предложение к проекту «Наша новая школа», касающееся новой модели аттестации: разработать единую технологию, единый инструментарий модели аттестации на федеральном уровне.

При этом чиновники высоко поднимают брови: у регионов есть право формировать нормативную базу для аттестации без опоры на федеральную – а им не надо. Обеспечили нормативными актами права общественности – родителей, представителей местного сообщества, школьников, педагогических работников на участие в управлении образованием – а они не желают. Тот же спор о стандартах. Предлагается узаконить только систему требований к условиям, программам и результатам образования.

Нет, дайте нам туда БУПы и программы воспитания.

«И так какой инновационный порыв в массы ни пошли, находится куча ухищрений, чтобы вогнать новое в старое, сделать ровно как было», – сокрушается специалист Минобрнауки Мария Гончар. Словно не знает притчу про новое вино и старые мехи. Про то, что методологические установки, лежащие в основе модернизации, и методы ее проведения  – старые. Авторитарные и архаичные. Патерналистские и патриархальные. В стиле «Отдай самостоятельность и получи деньги на развитие». «Скажи нам спасибо и отчитайся»  – махина внешнего контроля небывалая. Кажется, сделано все, чтобы школа перестала быть живой, чтобы на нее нельзя было положиться.

Процент учеников, чьи родители не доверяют школьному образованию и прибегают к услугам на стороне, высок: 75%. К периоду окончания школы он составляет 90%. Несмотря на то что объявления типа «10–11кл. за 1 год: подготовка и сдача ЕГЭ, инд. подход, поступл. в вуз» не должны бы внушать доверия, но эти «т.д., т.п. и др.», как в чеховском рассказе «Репетитор», пугают их меньше, чем официальная система образования.

«Технический» вопрос

Прошло время, когда учителя ругали или хвалили ЕГЭ. Теперь все живут в нем, и нашим министром по этому поводу сказано: «Другой жизни у нас не будет». Известны его слова о том, что ЕГЭ  — это технический вопрос, который выявил не технические проблемы. В частности, взгляду министра открылось: «Дети не очень хотят учиться, а учителя не очень хотят учить». Вот так новость: учитель и ученик не видят личностного смысла обучения, являющегося грубым натаскиванием на результат.

Учителя предлагают дело: «Открыть результаты ЕГЭ по регионам, школам, предметам в свободном доступе». Этого нет: без тайного знания и кучки «посвященных» что за власть? Второе: «Разграничить ответственность школы и ученика за поступление в вуз». Еще чего, как же тогда школой манипулировать? Поэтому учителя правы: «Честного ЕГЭ никогда не будет, так как все школы дрожат за место в рейтинге. И честно сдающие дети, особенно дети, имеющие природную склонность к определенному роду деятельности, куда мечтают, поступить не могут». Проигрывают как раз дети, которые в модели «Наша новая школа» описаны так: «Умеют формулировать интересы и осознавать возможности, открытые и способные выражать собственные мысли, принимать личные решения». Выигрывает тот, кто сначала записался на все возможные ЕГЭ (хоть где-то повезет), а потом подал заявления на все 17 специальностей вуза (хоть куда-то возьмут). Кто умеет извлечь выгоду, пристроиться. Быть попроще. Ибо и вправду в систему не заложено никаких таких «смыслов», «целей», «ценностей», кроме как растолкать локтями и урвать. Удовольствие от образования не заложено.

Чтобы преодолеть отрицательный отбор системы, которая – на минуточку – их детище, чиновники решили сделать упор на положительные результаты естественного отбора: «Наша новая» дает старт официальному разделению образования на элитарное и массовое.

Евгений Маркелов, директор московской школы-интерната «Интеллектуал», куда конкурс 10 человек на место, очень этому рад: «Наконец нам предоставлена свобода. Мы можем действовать так, как считаем нужным. Те школы, которые хотят развивать работу с одаренными, теперь имеют для этого возможности». А «не те»?

«Важно научить детей работать»,  – считают в «Интеллектуале». Там не ставят задачу пройти программу побыстрее, там делают упор на овладение различными методиками получения и обработки информации – тогда, мол, человек сам будет учиться с максимальной отдачей всегда и везде. Но разве в «простой» школе не это важно? И если не мешать учителю работать, создать ему условия, в которых он сможет эту цель планировать, воспитание одаренности станет реальностью. Но нет, речь опять же идет об отборе – школ, учителей, детей. В результате, конечно, коррупция: «У нас в Нижнем Новгороде поступление в Центр одаренных детей стоит 40 тысяч, а я отпускных получила 20», – пишет учительница. Видимо, мама способного ребенка. На школу у нее надежды нет.

Директор московского лицея № 1535 Михаил Мокринский: «Школе не хватает мужчин, не хватает людей с разнообразным опытом практической работы, с широкими взглядами. Сегодня учителям не хватает культурно-технологических навыков, связанных с организацией работы в классе, с умением по-разному выстраивать освоение материала, планировать разнообразные виды деятельности. Хорошо планируем лишь изучение содержательных единиц – понятий, определений, доказательств. Этого недостаточно, но таково общее русло требований: попробуйте не сбиться на пересказ, на галоп по верхам, если требуют, чтобы программа была пройдена «от и до». Добавим: если ЕГЭ, если мониторинги, запреты на объективность выставления оценок, графики «динамики роста» показателей и так далее.

Наши электронные помощники

«Наша новая школа» будет не ветхой, оснащенной по последнему слову техники. На сегодняшний день во всех школах вроде бы есть бесплатный интернет. Правда, выход в Сеть проблематичен. Например, в августе связаться с учителями из регионов через электронную почту нельзя, если дома нет интернета. Только по телефону: «В школе еще не подключили, скорее всего с октября». Но и потом быстрого ответа не дождешься: то не работает, то работает только поздно вечером. Известно: деньги школам дают на «приобрести», а не на «использовать». Поэтому на недавнем семинаре по IT, где рекламировались новинки интернет-технологий, учителя вздыхали: «Гаджетами у нас в школе загружены подсобки от пола до потолка, а работать с ними некому». И дело не в «лености» учителей или в боязни материальной ответственности, а в позиции: надо или владеть техникой в совершенстве, или не браться вовсе. На том же семинаре, проводимом специалистами, случалось: то доска не подключается, то из десяти розданных пультов работают только два. Ноутбуки на каждом рабочем месте светились, но были запаролены. Учителя говорили: «А если бы это был урок и за партами сидели бы дети? Позор».

Собственно, в этой психологической проблеме и загвоздка: принятый в школе стиль обучения – «все должно быть идеально» – плохо ложится на изменчивую, динамичную компьютерную среду. Больше всего учитель боится потерять управление процессом или передать его. Оказаться в неожиданной ситуации или обнаружить свое несовершенство. Но ведь так его воспитали всем укладом школьной жизни, такие ценности привили – такова школьная культура и поныне, и условий для ее изменения ничто не предвещает. Учителей, как прежде, попрекают, строят, дрессируют. А «наши новые» еще и навязывают спортивную мотивацию: будь лучшим! Между тем понять, в чем же причина сбоя в связке «учитель – компьютер», мало кто пытается.

На том же семинаре Александр Гиглавый, научный директор Лицея информационных технологий № 1533 сказал: «Школьной компьютеризации уже 20 лет, и фальстартов за это время было сделано много. Вот и сейчас: из перечисленных здесь устройств три четверти противоречат заявленной цели образования. Если цель образования  – эффективность, компьютер не нужен, он третий лишний, который забирает время. Ведь если пользоваться устройствами на уровне навыков, как большинство педагогов, техника покушается на единственный ресурс, на урок. А это в существующей системе – единственное контактное время для учителя и учеников, и оно не может расходоваться как попало».

Это так, но где выход из противоречия? В информационную эпоху (специалисты говорят, что она уже началась, а эпоха потребления закончилась) логичнее было бы раскрепостить учителя, дать ему больше полномочий по планированию и ведению курса, выбору форм работы… вплоть до формирования расписания занятий. Так, но это уже другая система образования, другие цели. Пока цель – эффективность, а не передача опыта, общение, исследование мира. Узда ЕГЭ, диктат ГИА. Скоро нам стандарт принесут. И пока все другое – не показатели – в учителе никому неинтересно. Но где их взять, и недоверие к учителю нагнетается все больше: видеокамеры в классах не предел тотального контроля. Говорят, у каждого американского полицейского за ухом кинокамера  – чтобы за ним можно было наблюдать. Вот это бы нам что, а не умные коммуникаторы.

Причина – вещь, недорого стоящая

Причин всему можно найти множество. На одной из итоговых конференций по завершении прошлого учебного года ректор Института проблем образовательной политики «Эврика», один из идеологов образовательных реформ последних лет, Александр Адамский, сказал: «Такие у нас учителя. Они сами говорят: мы свободу не понимаем – понимаем ответственность. И что бы ни говорилось, а принудиловка – ключевой способ образования. Таковы условия, традиции и ожидания родителей. С этим ничего не сделаешь».

Понятно, что это круговорот: свобода ребенка – свобода учительского труда  – свобода сообщества – свобода общества – свобода ребенка. Если и можно что-то улучшать в обществе, образовании, воспитании – то в сторону увеличения произвольности поведения и личного участия в принятии решений. В сторону доверия человеку.

Что мешает? Может быть, нагруженность слова «свобода» негативными коннотациями? Само это противопоставление свободы и ответственности не о том ли говорит?

Допустим, все мы понимаем, что дидактические цели все-таки косвенные, не они являются главными для учителя. Скажем, поверх дидактики все учат примерно одному и тому же: хорошо быть честным, умным, активным, умелым, верным слову. Но это не значит, что для нас всех это личная цель. Может быть, у говорящих так совсем другие цели: побольше заработать, поменьше устать, переложить свою работу на чужие плечи. Но тогда в работе такого учителя очень мало нежданных ходов, непонятно откуда явившихся идей – все слишком очевидно. И вот такой не вдохновенный человек, как ни парадоксально, имеет бо?льшую свободу в том, что он делает. Он может делать хоть что – ему все равно. Такие вопросы или другие, такой метод или еще какой-то. Но если учитель находится на уроке в творческом (немного смещенном) сознании, он действует по наитию, очень точно. Он знает про нужный ход наверняка и отступиться не может. И он как бы проламывается в пространство, где дети обучаются по своей воле, максимально результативно. Выходит, хороший учитель не настолько свободен, насколько свободен посредственный. И дело тут не в ответственности, а в умении быть собой-учителем, которое без внутренней свободы (ответственности перед собой) человеку не дается.

Такие волшебные состояния тренируются и взращиваются отнюдь не при помощи камер слежения и регламентов, действовавших во времена николаевской России: «Отступивший от руководства учитель подвергается суду как опасный преступник». И не при помощи рейтингов, конкурсов и портфолио, нарушающих психологическую саморегуляцию в школьной среде. Требуется как раз смягчение нравов.

…Но сегодня мне позвонила знакомая молодая учительница: «Завтра выхожу на работу. Коллеги уже столько всего рассказали, мне страшно!»