УЧИТЕЛЬСКИЕ ИСТОРИИ

...И безмерное желание помочь

«И без вас проживу»

Впервые я увидел этого рослого слепоглухого на лестничной площадке второго этажа детдома. Он стоял, прислонившись плечом к стене, и... разговаривал сам с собой, четко воспроизводя в воздухе пальцевые буквы. Их можно было считывать, тем более что этому способствовала мимика лица подростка, отражавшая все переживания обсуждаемой им темы. Лицо то хмурилось, то ликовало, то печалилось, то негодовало. «Сева все Отечественную войну пересказывает, словно ветеран какой. Всякие ужасы воспроизводит, а то и сам придумывает. Фантазирует, одним словом», – рассказывала воспитательница, которая шла со мной. А он, как только почувствовал приближение посторонних, насторожился, вздернул вверх подбородок, отчего лицо приобрело вопросительно-тревожное выражение.
Что-то таинственное виделось мне в этом пареньке, глухом от рождения и недавно ослепшем от неосторожного обращения со взрывчатым веществом. Ему пятнадцать, но он ни с кем не хочет общаться. Своенравный. Что не по нему  – руку под мышку спрячет, вот и поговори. Иногда он сам отыскивал меня, спрашивал, нет ли посторонних в классе, и предлагал что-нибудь изобразить. Начинался театр: вот грузинка с кувшином на голове поднимается от источника по крутой горной тропинке, а вот кокетливая кудрявая негритянка идет, покачивая крутыми бедрами. Армянка собирает виноград в широченную корзину. Украинка лузгает семечки, сидя на завалинке хаты. Русская деревенская девка несет ведра с водой на коромысле, временами одергивая юбку. Здесь и пластика, и юмор, и поразительная наблюдательность бывшего когда-то зрячим глухого ребенка. И смех, и жалость, и удивление, и безмерное желание помочь. Но кроме меня он ни к кому не подходил. Отсутствие живого общения с окружающими на фоне сенсорной изоляции вынуждало Севу черпать сюжеты размышлений из книг, тексты которых он понимал с трудом из-за незнания значений многих слов, но непонятое он возмещал домысливанием. Фантастикой, собственно, и закончилось пребывание Севы в детском доме: в жвачке с ментолом появились кровавые марсиане. Самоизоляция сделала свое разрушительное дело.
…Трудно смириться с утратой слуха или зрения в подростковом возрасте. Это приводит личность на грань катастрофы. И тут главный благоприятствующий фактор  – общение в деятельности. Но тогда у нас еще не было ни сельхоздвора, ни животных, ни сада-огорода, ни мастерских. О специалистах, поддерживающих особые задатки детей, и речи не было.

«Буду-ка я летчиком!»

Понимание слепоглухим функций зрения и слуха происходит постепенно, исподволь, через преодоление конкретных трудностей, обусловленных отсутствием этих функций. Упал, скажем, предмет со стола у слепоглухого. Он начинает шарить рукой по полу и не находит его. Пришедший же на помощь зрячий тут же его обнаруживает. Это заставляет ребенка задуматься об истоках успеха зрячего человека. В конкретном опыте слепоглухого должно быть много подобных эпизодов, хотя риск недоразумений всегда остается, поскольку не в наших силах дать исчерпывающее представление о зрении и слухе детям, никогда их не имевшим.
– Буду учиться на шофера, – заявляет воспитательнице шестнадцатилетний слепоглухой Витя. Вихрастый, подвижный «ушастик». Он недавно сидел в кабине шофера, чувствовал движения его рук и ног, сам крутил баранку и жал на педали. Этот-то опыт и воодушевил Витю.
– Шоферу нужно хорошее зрение и слух,  – напоминает Вите воспитательница.
– Все равно буду учиться на шофера, мне нравится работать шофером, – упорствует Витя.
– Все слепоглухонемые работают в УПП (Учебно-производственном предприятии). Там тоже хорошая работа, – пытается отвлечь Витю от бредовой затеи воспитательница.
– Нет, хочу быть шофером... в УПП,  – делает Витя небольшую уступку воспитательнице, соглашаясь работать в УПП.
– Ну как ты не поймешь, что слепой шофер передавит людей? Ты же не видишь, куда ехать, – раздражается воспитательница.
– Буду шофером! Вы сами ничего не понимаете, – парирует Витя. Он обозлен.
Представления Виктора усечены: в его личном опыте отсутствуют действия шофера, связанные с использованием функ­ций зрения и слуха. В его искаженных представлениях нет иных препятствий к осуществлению захватившей его мечты, кроме этой «строптивой» воспитательни­цы. Отныне их отношения надолго испорчены. Витя удесятеряет свои стремления работать шофером и напрочь игнорирует сове­ты и прогнозы всех добро­хотов, стремящихся включить Витю в русло реальных представлений. Его желание реализовать себя в престижной, на его взгляд, деятельности значительно возросло, он, что называется, закусил удила. Нужно было срочно искать выход.
– Ты можешь ездить на двухколесном велосипеде? – спрашиваю я Виктора.
– Нет.
– Почему?
– Не знаю, – пожимает он плечами и добавляет, – падаю.
– А на машине можешь ездить?
– Могу, колеса четыре, – вытягивает Виктор четыре пальца.
– Так давай сделаем четырехколесный велосипед.
С помощью нашего сантехника мы жестко связываем две парал­лельно установленные рамы, а рули соединяем подвижными металлическими тягами так, что при повороте одного из рулей поворачивался и руль параллельного велосипеда.
Невозможно передать восторг восседающего на велосипеде Витьки. От суетливой радости он чуть не опрокинулся вместе с нашим изобретением. Но вот под шумный восторг детдомовской детворы мы сдвинулись с места и, сопровождаемые галдящей толпой претендентов на катание и болельщиков, одолели несколько витков вокруг здания детского дома.
Развлекательный ажиотаж подавил мой скрытый замысел испод­воль на собственном опыте убедить Витю в абсурдности его затеи овладеть шоферской профессией. Нас буквально стащили с велосипеда, и до позднего вечера на нашем несовершенном устройстве перекаталось почти все детское население. Наконец наша спарка разрегулировалась и стала постепенно рассыпаться.
На следующий день, отрегулировав Росинанта, я, воспользовавшись всеобщей учебной занятостью, на свой страх и риск снял Витю с уроков, и мы возобновили вчерашнее катание по тесному детдомовскому дворику.
Вначале выбор маршрута и владение ведущим рулем принадлежали мне. Виктор как будто и не подозревал о своем подчиненном положении. Он наслаждался ездой, улавливая зависимость скорости от собственных усилий на педали.
Но вот Витькина энергия стала истощаться. Уловив некоторый спад Витькиных усилий, я предложил ему поменяться ролями.
– Теперь ты будешь рулить как шофер, а я буду только крутить педали.
На лице мальчишки появилось недоуменное выражение. Казалось, что в его представлении траектория движения не зависит от велосипедиста.
Наше медленное движение сразу же натолкнулось на препятствие в виде кирпичного угла здания, затем последовал толчок от чугунной цветочной вазы, далее садовая лавочка преградила нам путь и, наконец, остановил бордюр тротуара. Дальнейшее движение становилось бессмысленным. Виктор впал в глубокую задумчивость. Я слез с вело­сипеда и присел на бордюр.
Наконец Виктор сполз с сиденья и с расстроенным видом стал исследовать переднюю часть велосипеда. Его растерянно-расстроенная мимика стала стремительно меняться, лицо приняло выражение спра­ведливого негодования. Он приблизился ко мне и в сильном возбуждении стал жестикулировать. Я не сразу понял, что требует Витя.
– Где фары?! – вопрошали его жесты.
– Какие фары? – изумился я.
– Фары, фары, фары, – твердил негодующий Витька, выставляя растопыренные пальцы.
– Вот оно что! – осенило меня. Он требует фары в надежде ком­пенсировать ими отсутствующее зрение. Он опять собственные неудачи относит не на свой счет, а на счет несовершенства нашего изобретения. Зрение для Вити – это нечто внешнее, не относящееся к нему лично, к свойствам его собственного тела.
Увы, фары, смонтированные на велосипеде по всем энергетическим правилам, не устранили препятствий, но значительно снизили Витькины притязания на профессию шофера и наше в связи с этим беспокойство. Но... ненадолго.
К тому времени энтузиасты из молодежного клуба «Радуга», оформлявшего детский дом, организовали авиамодельный кружок. Мог ли я предугадать, когда инициировал организацию этого кружка, какого джинна запускаю в Витькину душу.
Появились первые изделия – воздушные змеи. Витькина фигура с катушкой ниток в руке стала неизменным атрибутом детдомовского двора. А высоко над вихрастой головой колыхался в потоках воздуха хвостатый предмет его повседневных забот. Куда бы ни перемещался мальчишка в пределах двора, змей повсюду беспрепятственно следовал за ним.
«По земле и с фарами ездить невозможно, слишком уж захламлена земля разного рода препятствиями, – очевидно, думал Витя, – но вот небо? Там нет препятствий, там столько свободного места!»
В его сознании вызревала очередная сумасбродная идея:
– Буду летчиком, – огорошил он нас.
– Летчик должен иметь хорошее зрение, – начинали просвещать мальчика, но он изображал негодующий жест и отправлялся досаждать другим. Так продолжалось до тех пор, пока на наш детский праздник не прибыла группа летчиков. Обнаружив их у дверей спортивного зала, где предстояло проведение торжества, он принялся ощупывать оцепеневших от неожиданности военных с ног до головы. Особое внимание было уделено петличкам и погонам. Сомнений не было – летчики. Но... требовался переводчик. Пришлось прибегнуть к услугам воспитательницы.
Полученная Виктором информация хотя и деликатно, но безнадежно отвергала все его поползновения. Однако его настораживали aргументы, точь-в-точь повторявшие знакомые ему формулировки воспитательницы. Ей бы следовало дословно переводить ответы летчиков, она же, добросовестно следуя методикам, старалась делать ответы летчиков понятными Вите и по укоренившейся привычке адаптировала их.
А я опять терялся в сомнениях: не будешь же в самом деле конструировать самолет, как в случае с велосипедом. Авторитетов же среди нас в этот период для Виктора не существовало. Помог случай.
Вернулся из Афганистана летчик, и я попросил его встретиться с Виктором. Летчик тот владел дактилологией, их общение было непосредственным и доверительным. Они съездили вдвоем в Музей авиации и космонав­тики...
Факт: слепоглухота обрекает ребенка на усеченный опыт. Но усеченный опыт  – атрибут не только слепоглухонемовской специфики. Столь же справедливо утверждение, что наличие нормального зрения и слуха не избавляет обычных детей от усеченного опыта. Ибо опыт созерцательный, без заземления на конкретную деятельность – все равно опыт усеченный.
Потому-то и необходимо в детских учреждениях всех типов создавать игровое и деловое пространство, в котором каждый ребенок научился бы с раннего детства примерять себя к деятельности и самостоятельно соотносить свои притязания с личными возможностями.