ДОМАШНИЙ АРХИВ

Тетрадка со стюардессой

Однажды мама, чтобы как-то упорядочить мое чтение, предложила мне вести читательский дневник, и благодаря этому сейчас (через тридцать пять лет!) я легко могу вспомнить круг своего чтения в 1974 году.
Читательские дневники вели в нашей семье не только мама, но и оба моих дедушки, поэтому маме не пришлось убеждать меня в необходимости записывать по нескольку слов о прочитанных книжках. Мне самому эта идея очень понравилась. Я почувствовал, что в этой личной тетрадке я буду свободен от школьных оценок и взрослых мнений.
В знак утверждения этой обретенной свободы на обложку своей тетрадки я приклеил картинку из аэрофлотовского буклета для интуристов – приветливая девушка в красном костюме и белых перчатках приглашает в полет на комфортабельном самолете Ан-24.
На первой же странице я нарисовал (вернее, перевел под копирку) одного из битлов. Тут же приклеил вырезанную откуда-то цитату из Патриса Лумумбы: «Независимость завоевана нами в борьбе, в борьбе повседневной, упорной, трудной, в борьбе, где нас не останавливали ни лишения, ни страдания, ни огромные жертвы».
На нынешний Новый год я послал своему племяннику Мише ежедневник. Подарок не очень-то детский, но человеку уже двенадцать лет. Пригодится, думаю. И как рад был получить на днях от него письмо: «Спасибо за чудесный памятный ежедневник! Я в нем устроил читательский дневник. 1 января за один день прочитал книгу (мамин подарок) Джонатана Страуда «Последняя осада». Книжка не фантастическая, но очень интересная…»
Так что читательский дневник как жанр, как явление культуры, как факт нашей внутренней биографии вовсе не остался в прошлом. И быть может, лет через тридцать Миша вернется, как я сейчас, к этому дневнику. Перелистает, улыбнется, вспомнит новогоднее утро, когда он взялся за «Последнюю осаду» и с ходу прочитал 150 страниц, а за окном было непривычно тихо…
Возвращаюсь к своему дневнику 1974 года. Видно, что летом почти ничего не читал. Записал в тетрадку, что прочитал четыре повести Марии Прилежаевой, «Севастопольские рассказы», «В дебрях Южной Африки» Майн Рида – и все это, похоже, для галочки. Жизнь за окном, во дворе была слишком удивительна и прекрасна, чтобы отвлекаться на книжки. Играл в войну с утра до ночи, носился на велосипеде, бегал на речку.
Для книг я очнулся только в ноябре. И то благодаря маме, которая начала читать нам с сестренкой по вечерам «Трех мушкетеров».
В зимние каникулы я увлекся героическими книжками. Тут и «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена, и «Рассказы о неизвестных героях» С.С.Смирнова, и книжка партизана А.Медведева «По долинам и по взгорьям». В феврале я отправился в «Путешествие на “Кон-Тики”», а еще мама читала нам книгу легендарного В.К.Арсеньева «В дебрях Уссурийского края».
В чтении Арсеньева было особенное очарование, поскольку о Владимире Клавдиевиче и его приключениях мы с сестренкой слышали еще раньше – и от мамы, и от дедушки, и, главное, от дяди Саши Литвинова.
Дядя Саша – это кинорежиссер, создатель этнографического направления в отечественном научно-популярном кино Александр Аркадьевич Литвинов. В юности он учился на медицинском факультете Бакинского университета, но после случайной встречи с Яковом Протазановым и Иваном Мозжухиным бросил медицину и посвятил себя кино.
В 1928 году Александр Литвинов вместе с оператором П.Мершиным совершил первую в истории нашего кино экспедицию по уссурийской тайге с кинокамерой. А готовить эту экспедицию (от разработки маршрута до снаряжения) помогал сам В.К.Арсеньев. Результатом этого творческого союза стали два фильма, которые вошли в историю мирового кинематографа: «Лесные люди» и «По дебрям Уссурийского края».
Мои дед и бабушка, кинорежиссеры Леонид Иванович Рымаренко и Вера Елисеевна Волянская, подружились с Литвиновым и его женой Ниной Платоновной во время войны, в работе над учебными фильмами для фронта. Долго были соседями по студийному дому в Свердловске. Дядя Саша был деликатнейшим, изумительно интеллигентным человеком. Представить его отважным путешественником в тайге, среди медведей и тигров, было невозможно.
Мы очень любили этого доброго человека, который даже среди близких людей стремился задвинуться куда-нибудь в тень. По малости лет мы, конечно, совершенно не понимали, что имеем дело с выдающимся человеком. Вот и в моем читательском дневнике, на обратной стороне обложки, рядом с телефонами одноклассников написано просто: «дядя Саша и тетя Нина…»
А в весенние каникулы я взялся за Г.Уэллса – «Невидимка», «Война миров», «Когда спящий проснется». «Невидимкой» я просто бредил, повсюду мне мерещились следы присутствия этого загадочного и несчастного человека. По дороге в школу я оглядывался то на разные бесхозные предметы, то на свежие следы, казавшиеся мне странными. С деревьев падали снежные шапки. И это тоже казалось мне свидетельством присутствия в мире кого-то таинственного и невидимого. Даже дома, оставшись один, я вдруг чувствовал на себе чей-то взгляд и тогда боялся пошевелиться.
Недавно прочитал в статье психолога: «Ребенок по природе своей мистик»  – и тут же вспомнил свои книжные страхи. Впрочем, Уэллс – это было не так страшно, как Конан Дойл с его «Собакой Баскервилей». Книгу о Шерлоке Холмсе и Ватсоне я случайно проглотил на каникулах после третьего класса, вытащив ее без спросу с верхней полки дедушкиного шкафа. Так увлекся, что читал с фонариком, когда дедушка с бабушкой уже спали. И все бы хорошо, но, прочитав про эту собаку с торфяного болота, я чуть не онемел от ужаса. Вновь, как в самом раннем детстве, я стал бояться темноты и собак. При этом не признавался в своих страхах взрослым, ведь мне уже было десять лет. Утром я не мог без содрогания смотреть на злополучный том из собрания классика английской литературы и спрятал его на место.
Последствия прививки страха оказались куда печальнее, чем этого можно было ожидать от книжки, которую без всяких последствий для психики прочитали многие поколения мальчишек и девчонок. Я навсегда возненавидел детективный жанр и в литературе, и в кино. Даже знаменитый фильм с Ливановым и Соломиным, который повторяют во все праздники, не вызывает у меня теплых чувств. Бесспорные достоинства этой экранизации навсегда скрыты от меня тенью собаки Баскервилей. Наверное, это глупо, но ничего с собой поделать не могу.
Понятно, что, имея такой детский опыт, я никогда и ничем не пугал своих детей. И я убежден, что как нельзя детей пугать в жизни, так нельзя и в литературе. Мне представляется большим несчастьем, что теперь в детской литературе узаконен жанр страшилок и ужастиков. В любом книжном магазине вам покажут целые полки этой предательской литературы. Почему предательской? Потому что за каждой победой страха над ребенком стоит вольное или невольное предательство взрослых. В наказание оставили одного в комнате без света; рассказали, прочитали или показали что-то страшное; припугнули, чтобы замолчал… Разве все это не предательство?
Вот почему «Собака Баскервилей» не попала в мой читательский дневник, я ее туда не записал, очевидно, пытаясь таким образом вытолкать ее из памяти.
Я убежден, что призвание детской литературы – спасать от страхов, а не множить их. Из каждой сказки, из каждой книжки ребенок должен выходить радостным, утешенным и укрепленным этой радостью. Как говорится в оберегающей молитве (90-й псалом святого царя Давида «Живый в помощи…», текст которого с древних времен и по сию пору заботливые матери вкладывают в детскую одежду, если ребенок отправляется в дорогу): «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия… Не придет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих…»
Когда речь идет о детях, литература становится областью столь же ответственной и деликатной, как медицина. И первым девизом тут должно быть: «Не навреди!»