Маршрут Ферсмана
8 ноября исполнилось 125 лет со дня рождения ученого, в руках которого оживали даже камни
Самые волнующие экспедиции обычно начинаются очень буднично. Вот и наша с Юркой Веденеевым экспедиция началась в школьной столовой после второго пирожка с повидлом. Задумавшись над третьим пирожком, Юрка вдруг предложил не ходить на пение, а отправиться по следам академика Ферсмана.
Юрка только что прочитал «Занимательную минералогию» и заявил мне, что раз мы живем на Урале, то минералы ждут нас на каждом шагу. Только шаги эти надо делать с умом.
Больше Юрка ничего не стал мне говорить, а поспешил уделить время третьему пирожку. Потом мы прокрались в раздевалку, взяли одежку и выскочили из школы.
На улице падал первый снег, и все были как-то удивлены этому с прошлой зимы невиданному явлению.
Только Юрка не обратил никакого внимания на снег и решительно направился вниз по улице Куйбышева. Я еле поспевал за ним. Можно было подумать, что Юрка и в самом деле знал, что среди множества следов, отпечатавшихся на свежем снегу, есть и драгоценные следы академика Ферсмана…
* * *
От взрослых я слышал, что в первую военную осень академик приехал в Свердловск, но вовсе не в эвакуацию, а скорее на свой геологический фронт. Штаб этого фронта Ферсман устроил в доме через дорогу от нашей школы. Его сияющая лысина, похожая на шар маятника Фуко, многим тогда, наверно, в городе примелькалась.
Александр Евгеньевич Ферсман родился 8 ноября 1883 года в Петербурге. Его отец, Евгений Александрович, был русским военным атташе в Греции, позднее – директором 1-го Московского кадетского корпуса и начальником Александровского юнкерского училища. Очевидно, именно от отца Ферсман унаследовал бесстрашие и командирские навыки, столь пригодив-
шиеся ему в экспедициях.
К началу Первой мировой Александр Ферсман был уже известным молодым ученым, правой рукой великого Вернадского, и никто не упрекнул бы его, оставайся он в научной лаборатории. В 1915 году он пишет Вернадскому: «Дорогой Владимир Иванович! Не скрою, что я твердо решил весной бросить все и пойти на фронт. Это решение намечалось у меня уже давно и мешало даже работать. Считаю положение слишком серьезным, чтобы думать о чем-либо другом…»
В сорок первом году Александр Евгеньевич Ферсман искал на Урале стратегическое сырье для армии. Конечно, это было совершенно секретное дело, и о нем полагалось молчать. Но как было молчать, когда искать сырье было некому и, главное, некогда. Немцы стояли под Москвой, многие геологи были на фронте, и не было ни средств, ни времени на организацию экспедиций.
И тогда Ферсман махнул рукой на секретность и обратился за помощью к местным мальчишкам. Конечно, не только к мальчишкам, но и к старикам-охотникам, натуралистам, к тем, кто знал все тропинки, все скалы, все выходы горных пород около родного селения. Он выступал по радио так горячо и вдохновенно, что люди, заслышав его голос из репродуктора, замирали и говорили другим: «Тише-тише, Ферсман выступает!»
А заканчивал он свои выступления не традиционной здравицей И.Сталину, а совсем другими словами: «Да здравствует солнце победы, да скроется тьма!»
В архиве моих дедушки и бабушки (много лет они, как режиссеры научно-популярного кино, посвятили поиску материалов об А.Е.Ферсмане и сняли о нем два фильма) хранится ветхая брошюра «Война и стратегическое сырье». Возможно, из всех своих книг и научных трудов Александр Евгеньевич более других ценил эту тоненькую книжку размером с солдатскую ладонь. Не только ее текст, но и весь ее облик, и даже выходные данные очень многое могут нам сейчас сказать: «ОГИЗ, Госполитиздат, 1941. Подписано в печать 23 декабря 1941 года. Красноуфимск. Тираж 50 тысяч. Отпечатано в типографии “Уральский рабочий”».
Имя Ферсмана было известно многим еще с довоенных пор. Это был наш советский Паганель, живое олицетворение всех самых симпатичных черт отечественного ученого. Только если Паганель был типичным кабинетным «ботаником», исхудавшим над книгами, то Ферсман был жизнелюбивым толстяком, обошедшим и объехавшим почти весь Советский Союз. В экспедициях он наматывал по сорок–шестьдесят тысяч километров в год!
За невероятную подвижность, не вяжущуюся с его полнотой, коллеги звали Ферсмана то шаровой молнией, то танцующим гиппопотамом. В хибинской экспедиции 1921 года коллеги-геологи сочинили шуточную песню о своем молодом, но уже тогда весьма грузном руководителе:
Люди двигают науку,
Движет их гиппопотам.
По Хибинам, по горам
Ходит сам гиппопотам.
Ферсман сам готов был подшутить над своей важной фигурой, был ироничен, улыбчив, обожал розыгрыши и только на официальных фотографиях ему с трудом удавалось придать своему лицу сколько-нибудь серьезное выражение. Однажды, приехав в Ессентуки, представился директором цирка и в этой роли с удовольствием проходил несколько дней.
Замечательное чувство родного языка было у Ферсмана с детства, и одно время он колебался между естественными и гуманитарными науками. После окончания с золотой медалью Одесской классической гимназии поступил на физмат, потом перевелся на историко-филологический факультет университета.
Благодаря такой подготовке и литературному дару Ферсман стал одновременно и Паганелем, и капитаном Грантом, и Жюль Верном нашей минералогии. Выдающийся ученый был и талантливым писателем, лидером в области популярного изложения научных знаний для детей. Он писал о камнях так, как многим писателям не написать о людях. Мало кто из довоенных подростков не читал его «Занимательной минералогии» (ее первое издание вышло в свет ровно восемьдесят лет назад, в 1928 году, и к середине 60-х годов выдержало 30 изданий!). Тысячи будущих геологов и минералогов впервые задумались о своем призвании, читая научно-художественные книги Ферсмана, щедро выпускавшиеся Детгизом.
Сегодня невозможно понять, почему блестяще написанные и почти ни в чем не устаревшие книги Ферсмана (по которым, кстати, можно сделать анимационные фильмы и компьютерные игры) совершенно забыты и не переиздаются. Все разговоры об инновационных путях развития могут остаться жалким блефом, если не появится поколение, увлеченное наукой с первого класса. Да, из сотни ребят, может, один станет геологом, но остальные девяносто девять будут хотя бы представлять, кто такие В.Вернадский, А.Ферсман, В.Обручев...
В середине 1930-х один из юных читателей писал академику: «Я хочу к вам переехать жить со своими образцами. У меня все время выходит скандал с папой из-за камней. Можете ли вы меня принять?»
Скандал был улажен Ферсманом, мальчишка еще несколько лет переписывался с Александром Евгеньевичем, а потом поступил в Горный институт и открыл некоторые новые месторождения.
После войны невероятную популярность обрели ферсмановские книги «Рассказы о самоцветах», «Занимательная геохимия», «Путешествия за камнем», «История одной тропы», «Воспоминания о камне», «Мои путешествия»...
Когда он их успел написать – постичь невозможно. Молчу про научные труды, которым нет числа. Но только список научных институтов, которые создал или которыми руководил за свою недолгую жизнь А.Е.Ферсман, занимает целую страницу.
Скорость и плотность его жизни были невероятны. Путь от первой научной публикации (в 1904 г. в «Бюллетене общества испытателей природы») до звания действительного члена Академии наук он прошел за пятнадцать лет!
Во время Великой Отечественной войны Ферсман возглавлял четыре (!) оборонные комиссии Академии наук: по аэрофотосъемке и маскировке, по стратегическому сырью, по военной географии и по подземным выработкам.
Еще в 1926 году, опасаясь за здоровье своего ученика, В.И.Вернадский писал ему: «Вы и физически, и умственно натягиваете струны жизни, часто без нужды…» Ферсман отвечал: «Иначе поступать не могу. Моей жизни не хватит, чтобы осуществить все идеи…»
Александр Евгеньевич Ферсман умер в победном мае 1945-го, в один год с В.И.Вернадским.
* * *
…Юрка отодвинул доску в заборе, и мы оказались в неприглядном пустом дворе. Посреди двора высились кучи то ли щебенки, то ли просто мусора, присыпанного снегом.
– И где минералы? – разочарованно протянул я. – Ты что – на свалку меня привел?
– На свалку, на свалку! – радостно шепнул Юрка и, бросив портфель, стал лихорадочно копаться в мусоре. И тут что-то сверкнуло в его руках!
Перед нами были несметные отвалы фабрики «Уральские самоцветы». Через пять минут, нырнув в спасительную щелку в заборе, мы бежали от свистевшего в свисток старенького сторожа.
Наши карманы счастливо оттягивали осколки яшмы, агата, родонита и дымчатого кварца.