Две встречи в библиотеке

Когда я принимала решение поработать библиотекарем в лагере санаторного типа для детей с особыми потребностями, то была уверена, что и я смогу отдохнуть. Ну кому нужны летом книги? Тем более в санатории. Процедуры, мероприятия, столовая.
Но все оказалось по-другому: и книги нужны, и отношения, и моменты общения, и человеческое разнообразие.

Вася. Вне фольклора

…Он первым приходит в библиотеку. И я ему громко: «Здравствуй, Вася!» Ведь если к нему не обратиться, он не ответит, не кивнет, не улыбнется. Пройдет, как мимо стенки. И сразу – к полкам с энциклопедиями. Выхватит том, откроет, начнет читать. Потом отложит, достанет другой, сядет наконец-то, будет читать тот и другой попеременно. Третий, четвертый – кто бы ни заходил в библиотеку, что бы здесь ни происходило, он отрешенно будет сидеть в окружении открытых книг.
Но картина не радует, потому что бабушка специально приходила ко мне, предупреждала: «У него аутизм. Читать ему вредно, более часа не разрешайте!» Только день за днем одно и то же: «Вася, чем ты так увлекся?» – спрашиваю я, когда означенное время уже истекло. Вася не реагирует. Читает. Я не отстаю: «Вася, давай поговорим о прочитанном». – «Вы меня отвлекаете». – «Но бабушка…» – «Приехала?» – «Нет, бабушка говорила…» – «Вы же не бабушка, а я занят». Смотрю на раскрытую страницу: история Харьковского метрополитена. Предпринимаю еще одну попытку быть услышанной: «Вы жили в Харькове?» Отрицательно мотает головой. Умолкаю, ибо ситуация совсем нелепая. Но вот и сигнал на обед. Вася мгновенно встает и уходит. «А книги собрать?» – этого он, конечно, не слышит.
Бабушка приезжает – и прямо к нам в библиотеку: два огромных торта и сумка пирожных. Вася уплетает, она пододвигает мне кусочек, рассказывает. Главным образом про то, что школьные учителя Васю не любят. Уверены, что он постоянно испытывает их терпение. «По их логике, если он неадекватный, значит, они плохие педагоги, а они хотят считать себя хорошими и все время добиваются правильного поведения. Давление на Васю постоянное. Спецшколой грозят», – неожиданно заканчивает бабушка.
Заметив, что мои брови приподнялись, она спешит поправиться: «Нет, не подумайте, однажды нам попался очень хороший педагог. Начинающий, что ли. Он сказал, что сможет научить Васю реагировать на окружающих, выведет его «наружу». Он попробовал так: что-то говорил детям, а потом наклонялся и повторял специально для Васи. Это не помогало. Тогда он стал оставлять его после уроков, просил говорить, что произошло за день в классе, а сам за ним записывал. Потом они это прочитывали. Сначала, конечно, и записать было нечего первые дни, а через недельку стали появляться события, все больше. И в мельчайших подробностях, учитель даже пугался, это не укладывалось в голове. Вася по его заданию за всеми наблюдал, все запоминал в точности, пересказывал. Но все равно контактов с другими, общения не возникало. Может, учитель просто не успел выполнить свой план, его куда-то быстро убрали. Но польза от него была. Новая учительница увидела у Васи хорошие отметки (он его баловал) и не спешила ставить плохие. Ведь получается, если она не может добиться того, чего добился предыдущий учитель, она хуже. А наш Вася слов как не понимал, так и не понимает. Книгу прочтет, учебник – все поймет, все выполнит. Хоть на олимпиадах, хоть на викторинах – первый. Но учителя не могут смириться: как это он их не слышит, значит, не уважает? Я говорю, вы ему на бумаге напишите, четко напишите, что делать, а они говорят: с какой стати...»
Вася между тем основательно зачитался. Я посматриваю то на него, то на бабушку. Спрашиваю, не пора ли Васе остановиться. Бабушка спохватывается: «Все, закрывай книги, ставь на место». Вася безропотно закрывает, ставит. «Пошли» – и он идет. Вот как! С ним надо прямым текстом говорить! Ни намеков, ни шуток он не воспринимает – никаких скрытых намерений. То-то воспитатели с ним осторожны: вроде недоразвитый, простейших просьб не понимает, а иной раз такой заумный. «Это он специально издевается», – слышалось порой.
Оказывается, это мы не приучены быть честными и точными в словах, обращенных к детям. Сама бы не задумалась, если бы не Вася.
…«Что ты, Вася, приуныл, что же ты не весел», – раздается в коридоре приятный густой баритон нашего танцора, организатора массовых зрелищ. И тут же в библиотеку вбегает Вася. Он закрывает дверь, подпирает ее стулом: «Достали уже со своим фольклором».

Эвелина. Бенефис

Каждый день ко мне завозят пятнадцатилетнюю девочку на инвалидной коляске. Сегодня – мама. Эвелина радостно мычит, я ничего не могу разобрать, а мама переводит: «Я три шарика запускала, три желания у меня». – «А что бы ты хотела?» – «Чтобы каждый день были подарочки от вас». Понимаю. Она недвижима, из коляски не встает, работают только пальчики. Надо вложить в них что-то невесомое, открыточку или маленькую книжечку. Рука дрожит, все из нее выскальзывает, но как же она рада!
Мне жалко эту девочку, не изобразить, как она сидит, как ее корчит и выворачивает. Рядом мама, в добротном белом костюме, лицо красивое, все на ней в тон, все стильно – непростая мама. Говорит, что Эвелина обижена: никто в лагере не знает, что она поэт. «Поэт?» – «Да, у нее много стихов». Она пишет ночами, набирает тексты на телефон. На следующий день мама их распечатывает, некоторые кладет на музыку – она готова прямо сейчас спеть их под гитару. Поет. Получается очень красиво и очень-очень грустно. Все тексты депрессивные: подруга неверная, как ты могла… мальчик разлюбил, жизнь кончена… одиночество, жить совсем невыносимо. Я не решаюсь сказать, что эта смесь из сюжетов сериалов, надрыва и цветаевских фраз не может называться поэзией, и со вздохом соглашаюсь на вечернюю получасовую программу.
Дальше – непредвиденное. Распечатанные стихи Эвелины – со многими посвящениями, целыми медальонами посвящений – шли нарасхват. Колясочники, девочки и мальчики, читали их с листа, страстно, взахлеб, просили еще. Скрюченные пальчики Эвелины непрерывно шевелились, сжимались, дрожали. Мама плакала, сопровождающие взрослые тоже, а дети… нет, они жили этими выдуманными ситуациями, всецело входили в них, воображение несло их дальше, туда, где телесная неподвижность не властна. Они обсуждали, говорили, и это было так неожиданно для меня: дело вовсе не в стихах. По-настоящему красивы их реальные мысли и чувства. По-настоящему важен любой повод для их выражения.
«Вряд ли такое возможно в обычной подростковой аудитории», – подумалось мне, когда ребята начали выплывать на своих колясках из библиотеки.