ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ

«Пусть все это послужит тебе предостережением...»

Есть два способа прочитать «Письма к сыну». Первый наиболее очевиден: принять их за эпистолярный учебник светского этикета, учебник всего внешнего – речи, манер и тому подобного. Тогда чтение уже на трети книги наскучит – где теперь этот свет, где парики, шпаги, поклоны и встречи в гостиных? Но есть и второй способ: попытаться принять на веру, что граф Честерфилд, толкуя о вкусах в одежде и правилах запечатывания писем, говорит вовсе не о внешних вещах.
…В материаловедении есть такое понятие – «эффект памяти формы». Неупругий материал – металл – сохраняет способность возвращать себе форму после деформации. Может быть, все, к чему стремится граф Честерфилд в своих посланиях, – воспитать в сыне тот же «эффект памяти формы»: в любого рода изменениях он должен оставаться самим собой. А поскольку его сыну предстоит вести светскую жизнь, где каждый человек рассматривается как совокупность его отношений с другими людьми, совокупность связей, акцент в этом воспитании волей-неволей смещен на внешнее.
«Человеку светскому надо уметь подобно хамелеону менять каждый раз цвета», – пишет Честерфилд. Мы вычитали бы в этом апологию нравственного релятивизма, если бы не другая фраза Честерфилда: «Хорошие манеры в отношениях с человеком, которого не любишь, не большая погрешность против правды, чем слова «ваш покорный слуга» под картелем».
Из этого можно вывести замечательный воспитательный принцип: нужно жить, не обременяя собой других, не навязывая им себя, своих мыслей, своих предпочтений, даже своего внешнего вида, ибо опрятность есть визуальная вежливость. А внутри – внутри нужно жить своим умом и своими чувствами, не отрекаясь ни от одной из частей своего существа в угоду другим.
«Не думай, что я собираюсь осуждать наслаждение, – пишет сыну Честерфилд. – Напротив, я хочу рекомендовать его тебе, как истый эпикуреец. Я хочу, чтобы ты испил его до дна, и моя единственная цель – сделать так, чтобы ты в нем не обманулся».

Как бы пустячно ни было начатое тобою дело, но, коль скоро ты уже взялся за него, доводи его до совершенства. И я часто говорил тебе, что мне хочется, чтобы даже в питч и крикет ты играл лучше любого другого мальчика во всем Вестминстере. Например, забота о красоте одежды – большая глупость; и вместе с тем не меньшая глупость не уметь хорошо одеваться – так, как приличествует твоему званию и образу жизни. И это не только не унижает человеческого достоинства, а напротив, скорее утверждает его: быть одетым не хуже тех, кто тебя окружает; в данном случае различие между человеком здравомыслящим и хлыщом заключается в том, что хлыщ кичится своим платьем, а человек здравомыслящий потихоньку посмеивается над своей одеждой и вместе с тем знает, что не должен ею пренебрегать.

…Я не стал бы напоминать тебе о соблюдении правильной орфографии, если бы у тебя не было такого количе­ства ошибок в правописании, в глазах других они непременно сделают тебя посмешищем, ибо делать орфографические ошибки никто не вправе. Хотелось бы также, чтобы почерк твой стал значительно лучше, и я не могу понять, почему ты до сих пор не можешь его переделать.
Надо также уметь аккуратно складывать и запечатывать свои письма и хорошо надписывать адреса. Боюсь только, что ты считаешь возможным этим пренебречь. Помни, все на свете, в том числе и запечатанное письмо, может внешним своим видом либо понравиться, либо нет, следовательно, и этой стороне необходимо уделять известную долю внимания.

...Стиль – это одежда наших мыслей, и как бы эти мысли ни были верны, если твой стиль неотесан, вульгарен и груб, это сослужит им такую же плохую службу и их так же плохо примут, как тебя самого, если, будучи хорошо сложенным, ты начнешь ходить грязный, оборванный и в лохмотьях. Далеко не каждый человек может судить о содержании, но каждый имеющий слух может в большей или меньшей степени судить о стиле.
… Два года тому назад один из произносивших речь в палате общин, говоря о морских силах, заявил, что у нас самый лучший флот на лице земли. Можешь себе представить, как все потешались над этим несуразным сочетанием слов и вульгарностью речи. И будь уверен, смеяться над этим продолжают и сейчас и не перестанут до тех пор, пока человек этот будет жить и говорить публично.

…Вряд ли надо давать тебе совет говорить с разными людьми по-разному; думается, что и без этого предупреждения ты не стал бы говорить о том же самом предмете в одних и тех же выражениях с министром, епископом, философом, военным и женщиной. Человеку светскому надо уметь подобно хамелеону менять каждый раз цвета, и в этом нет ничего зазорного или мерзкого, ибо все это имеет отношение только к манерам, а отнюдь не к морали.
…Знание света учит нас, в частности, двум вещам, причем и та и другая необычайно важны, а природной склонности ни к той, ни к другой у нас нет: это – владеть своим настроением и чувствами. В светской жизни человеку часто приходится очень неприятные вещи встречать с непринужденным и ве­селым лицом; он должен казаться довольным, когда на самом деле очень далек от этого; должен уметь с улыбкой подходить к тем, к кому охотнее подошел бы со шпагой.
Держать себя так человек может, больше того, должен, и тут нет никакой фальши, никакого предательства: ведь все это касается только вежливости и манер и не доходит до притворных излияний чувств и заверений в дружбе. Хорошие манеры в отношениях с человеком, которого не любишь, не большая погрешность против правды, чем слова «ваш покорный слуга» под картелем.

…Многие думают, что если они не заняты ни ученьем, ни каким-либо делом, то этим самым уже предаются наслаждению. Они глубоко заблуждаются: они просто ничего не делают и с таким же успехом могли бы спать. Привычки их порождаются леностью, и они стараются бывать только там, где им не приходится ни сдерживать себя, ни оказывать кому-то знаки внимания.
Берегись этой лености и траты времени попусту, и пусть каждый дом, куда ты идешь, будет для тебя либо местом неподдельной радости и веселья, либо школой, где ты чему-то можешь научиться; пусть каждая компания, в которой ты будешь бывать, либо услаждает твои чувства, либо умножает твои знания, либо, наконец, изощряет твои манеры. Ходи в одни дома для того, чтобы поухаживать за какой-нибудь благородной и приятной дамой, бывай и в других, где собираются люди остроумные и с хорошим вкусом, и не забывай о третьих, где некие лица, высокие по положению своему или достоинству, требуют почтительности и уважения всех собравшихся; только, бога ради, не ходи в ничем не примечательные дома просто от нечего делать.

…Наслаждение – это тот риф, об который разбиваются боль­шинство молодых людей. Не думай, что я собираюсь осуждать наслаждение, подобно ворчливому стоику, или, подобно какому-нибудь пастору, призывать от него отречься. Нет, я, напротив, хочу обратить на него твое внимание и рекомендовать его тебе, как истый эпикуреец. Я хочу, чтобы ты испил его сполна, и моя единственная цель – сделать так, чтобы ты в нем не обманулся.
…Коль скоро это может оказаться полезным для тебя, я охотно признаюсь, как бы мне это ни было стыдно, что пороки моей юности проистекали не столько от моих естественных дурных склонностей, сколько от глупого желания быть в представлении окружающих жизнелюбцем.
…Пусть же все это послужит тебе предостережением: умей выбирать наслаждения сам и никому не позволяй их себе навязывать. Следуй природным своим побуждениям, а отнюдь не моде: положи на одну чашу весов всю ту радость, которую несут тебе наслаждения сегодняшнего часа, а на другую – то, что неизбежно за ними следует, и, руководствуясь здравым смыслом, сделай свой выбор.

…Ты теперь достиг того возраста, когда люди приобретают способность к размышлению. Должен тебе признаться (я ведь готов посвятить тебя в мои тайны), что и сам я не так уж давно отважился мыслить самостоятельно. До шестнадцати или семнадцати лет я вообще не способен был мыслить, а потом в течение долгих лет просто не использовал эту способность.
…С тех пор же как я дал себе труд жить своим умом и нашел в себе мужество признать это, ты не можешь даже представить себе, как изменились все мои понятия, в каком новом свете представилось то, что я раньше видел сквозь призму предвзятости или чужого авторитета.
…Пользуйся собственным разумом и утверждай его; обдумывай, исследуй и анализируй все для того, чтобы выработать обо всем здравое и зрелое суждение. Пусть никакое «такой-то сказал» не исказит ход твоих мыслей, не кривит твоих поступков и не навязывает тебе своего тона в разговоре. Будь смолоду тем, чем в старости, когда уже будет поздно, ты пожалеешь, что не был. Пораньше прислушайся к советам своего разума; я не хочу сказать, что он всякий раз будет верно руководить тобою, ибо человеческий разум нельзя счесть непогрешимым, но ты увидишь, что руководство его вернее всего другого. Книги и общение с людьми могут оказать ему помощь, но не предавайся ни тому, ни другому безоговорочно и слепо; испытывай их самым надежным мерилом, которое нам дано свыше, – разумом. Желая избавить себя от беспокойств, не избавляй себя подобно многим от собственных мыслей.

…Лорд Кларендон говорит в своей «Истории» о Джоне Хемпдене*: «...голова его была способна замыслить любое зло, язык – склонить на него, руки – привести его в исполнение». Я привожу это суждение, потому что стоит лишь слово «зло» заменить в нем словом «добро» – и оно окажется той целью, к которой ты должен стремиться.

---

* Джон Хемпден (1594–1643) – один из лидеров парламентской оппозиции накануне английской революции XVII века

Филип Дормер Стенхоп граф Честерфилд (1694—1773)

Английский государственный деятель. Своей репутацией литератора Честерфилд обязан посмертно напечатанным письмам, адресованным двум людям. Первый – его незаконный сын Филип Стенхоп, второй– крестник и наследник Честерфилда, также названный Филипом Стенхопом.