В ЗЕРКАЛЕ ВЗГЛЯДА

Тайнопись повседневности

Кино

Есть много способов сжиться с чужим городом. Можно купить булку и кормить голубей и чаек на пристани, можно медленно подниматься по горбатой улочке вверх по склону холма, прислушиваясь к неспешным разговорам продавцов сувенирных лавочек, рассматривая туристов, перебирающих товары на лотках. Можно сесть на пароходик и плыть вдоль клубящихся зеленью берегов, щурясь на сверкающие купола храмов. Или в кафе на набережной баюкать в ладонях бокал вина и наблюдать, как вспенивают воду прогулочные катера…
Есть много способов войти в ритм города. Но чтобы он действительно тебя принял, надо уподобиться его жителю.
Вечером, когда сумерки накрывают площади и парки, пройти под цепочкой фонарей, будто держащих друг друга своим мягким светом, подняться по истертым ступенькам кинотеатра, открыть тяжелую стеклянную дверь и в окошке кассы взять один билет. Лучше войти в зал, когда свет уже погашен и на экране мелькают кадры рекламы. Сверяясь с неяркими указателями, протиснуться к своему месту, извиняясь и стараясь не задеть колен и не наступить на ноги, и сесть в кресло.
Не важно, какой фильм сегодня в прокате, дело вовсе не в нем.
Ты сидишь в зале, погруженный в темноту, точно в теплоту ночной реки, она обнимает тебя, делая невидимым, и только дыхание выдает твое присутствие. Ты растворяешься в этой целующейся, шепчущей тьме и можешь улыбнуться соседу, а он подхватит твою едва заметную улыбку как сопричастник некого действа, объединяющего всех в эти мгновения.
Может быть, люди и ходят в кино именно за этим чувством соединенности, пусть иллюзорным, но все же хоть ненадолго стирающим границы и условности: так легко случайно задеть руку незнакомки, а затем чувствовать, как с поверхности пальцев исчезает чужое тепло.
…Свет медленно зажжется, полумрак отступит, разойдется по углам зала, ты встанешь, начнешь пробираться к выходу вместе со всеми. Но некое облако общности пережитого будет еще держаться над вами, пока, выйдя из кинотеатра, вы не разойдетесь в разные стороны.

Цветы

Выбрать цветы – что может быть интимнее и доверительнее? Цветочная лавка походит на лавку чудес, и глуп тот, кто решит, что здесь всего лишь торгуют цветами. Нет, здесь поштучно продают настроение, меняют купюры на короткое счастье вечера или нежданную радость утра. Воздух над цветочной лавкой будто сгущен, переливы и отзвуки ароматов тревожат обоняние, их сила необорима – тонкий шлейф запаха розы способен сбить шаг любого человека, спешащего мимо. Возле цветочной лавки – все неторопливы.
Выбирать цветы непросто. Ты равнодушно проходишь мимо роз – пошло-красных, синих, розовых, тронутых лиловыми, будто трупными, пятнами, и осторожно касаешься благородного бордового лепестка. Останавливаешься, бережно вытягиваешь за тонкий стебель и качаешь в руке, словно прикидывая, соразмерны ли вес и красота? Должной ли длины шипы и не слишком ли много листьев? Распущен бутон, чуть приоткрыт или сжат, как губы, не желающие сказать «да»? Потом взгляд твой падает на сверкающие гвоздики, охапкой январского снега застывшие в углу, следом – на пылающие оранжево-алые герберы, затем на нежную тень ирисов, синеющую у входа… Ты не торопишься, выбираешь и, словно канатоходец, ищешь баланс – нет, не между возможностями кошелька и роскошью цветочной лавки, ты ищешь точку, в которой сойдется все: и твое настроение, и тон того вечера, который предстоит, и красота той женщины, которая возьмет в руки букет и смущенно улыбнется, вдыхая их тонкий аромат. Ты ищешь букет, который станет светом вашей встречи, ты священнодействуешь, ты варишь тягучий малиновый сок грядущего.
Ты следуешь лишь движению своего сердца, и только оно способно составить единственный, твой собственный букет.

Близорукость

Близорукость не изъян, а скорее дар. Потому что позволяет не замечать очевидного – того, что господствует над людьми, что закрывает иной, одушевленный облик мира. То, от чего обычному человеку никуда не деться – назойливая реклама, безвкусные витрины, хмурые лица, – исчезает, стоит лишь снять очки.
В этом «плывущем» мире нет резких границ и переходов, здесь всякая вещь условна, не равна сама себе, и все может оказаться всем. Человек близорукий доверчив к пространству, он готов – исподволь и всегда – к чудесной метаморфозе, которая может свершиться с миром в любое мгновение.
Каждая девушка превращается в красавицу, образ ее идеален, ибо рожден тобой и только тобой, и скупая реальность не в силах с ним тягаться, тени на скамейке оборачиваются влюбленной парой, глухие стены прорезаются винтовыми лестницами, из окон выплескиваются огромные белые голубиные крылья – мир человека близорукого волшебен, воздушен, акварелен.
Он полновластен над этим миром. И… одинок. Ведь вокруг нет людей, кроме него самого. Людская толпа бездушно обтекает его, смущенно протирающего очки, и никто ему не товарищ, кроме разве что собрата «по несчастью», единственно с которым он способен разделить тайну своего взгляда.

Фотография

В каждой фотографии есть толика смерти, неодолимо притягивающая нас. Человека, изображенного на ней, быть может, уже давно нет, но ты можешь заглянуть ему в глаза.
В каком-то смысле фотография противоречит непреложным законам природы – это некое подобие бессмертия. Но ее достоверность, восторгавшая первых свидетелей, играет с их потомками дурную шутку. Сегодня, имея возможность умножать свой облик в тысячах изображений, человек теряет чувство собственной уникальности.
Взгляните на фото начала прошлого века – люди нарядно одеты, их позы напряженны, они присутствуют при неком действе, механизм которого для них непонятен и загадочен. Сами словесные обороты того времени свидетельствуют о серьезности их отношения: «Я снял с себя фотографию и послал карточку по почте».
Нынешняя легкость получения фотографии превращает процесс раздушевления человека в праздничный карнавал, мы тиражируем собственные копии, поправляем в графическом редакторе неудачный снимок, осветляем лицо, наводим глянец, и вот уже некий «фотографический» человек замещает оригинал. Простота обращения и яркость этого цифрового мира захватывают и увлекают настолько, что нам уже кажется, что в действительности и трава не так зелена, и небо не столь голубое, как на наших новеньких снимках.
Но удивительная вещь, мы полностью доверяем старым фотографиям, их облупившемуся эмульсионному слою, паутине трещин, загнутым уголкам и потертым краям. Конечно, это флер времени, год за годом невесомыми слоями оседавший на этих карточках. Но, быть может, дело еще и в том, что фотография – не остановленное мгновение, а мгновение бесконечно длящееся, где свет все так же проходит сквозь объектив, чтобы быть пойманным серебром пленки.
Каждая фотография – неразрешима: снег бесконечно будет падать на мост и набережную; человек, в задумчивости прижавший ладонь с дымящейся сигаретой ко лбу, не сдвинется с места, и сигарета никогда не догорит, а маленькая лодочка так и не достигнет поворота канала, чтобы скрыться с наших глаз.
Напряжение, приковывающее внимание, рождено потоком жизни, остановленным в кадре: нежность, любовь, страх, доверие. Глядя на снимки, мы входим в пространство, где эти чувства обретают особую интенсивность оттого, что жаждут сбыться, но не могут. И взгляд не способен вырваться из этого замкнутого пространства.
Фотограф сродни художнику с той лишь разницей, что его участие в кадре сведено к минимуму. Все его приемы имеют лишь техническое значение – как выстроить свет и композицию, выставить верную экспозицию. Но создает фотографию не это, а некий летучий элемент, свободный дух творчества, воплощенный в одном лишь взгляде, проникающем в естество жизни и выхватывающем ее неуловимые оттенки… Щелчок, и фотограф прячет частицу чудесного в небольшую коробочку.
Точности этого взгляда не нужен цвет. Он избыточен, он обманывает, внушая иллюзию, что пространство кадра – обжитое и уютное, что в нем можно комфортно существовать. Поэтому не случайно почти все снимки, тревожащие наше внимание, – черно-белые. Сорванные покровы цвета обнажают фактуру, изнанку существования, его основы, и жизнь предстает перед зрителем в своей обнаженности.
Такова магия этого странного искусства, волшебство, позволяющее нам стать на какое-то время Другим и увидеть мир его глазами, глазами охотника за мгновениями, наполненными смыслом.