Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №10/2008
Четвертая тетрадь
Идеи. Судьбы. Времена

ДОМАШНИЙ АРХИВ


Д.Ш.

Звезды над большой рекой

Исток Волги – это, кажется, где-то в сердце

Со школьных лет всем известно, что Волга берет свое начало на Валдайской возвышенности, близ села Волговерховье и Ольгинского женского монастыря. Здесь, у географического истока великой русской реки, были немногие, но у каждого в душе и памяти есть свой исток Волги. И в этом смысле все русские люди, даже те, кому Волгу ни разу в жизни и увидеть-то пока не пришлось, – все мы живем на ее берегах.

Для кого-то Волга начинается с детского впечатления от картин Левитана. У кого-то дедушка погиб на Сталинградской переправе. А кому-то бабушка напевала песню из репертуара Людмилы Зыкиной: «Издалека долго течет река Волга…».
А где же мой исток Волги? Может, он в том августовском дне 1978 года, когда вместе с папой, мамой и сестренкой я впервые плыл по Волге на стареньком теплоходе «Композитор Скрябин»?..
Мне было тогда шестнадцать лет. В один из дней двухнедельного плавания от Перми до Астрахани мы причалили у большого села Никольское. Еще с воды я заметил дивный храм с колокольней. Когда все сошли на берег, чтобы искупаться и купить баснословно дешевых (рубль за ведро!) здешних яблок, я, отпросившись у родителей, отправился к церкви. Пыльная деревенская улица все тянулась и тянулась в гору, а храм пропал из виду. Стояла страшная жара, и я уж было подумал: не мираж ли мне привиделся с теплохода? – как вдруг улица распахнулась, и я увидел храм. Он царил над окрестностями, плыл в мареве выцветшего знойного неба, и все постройки рядом с ним казались игрушечными. Храм был соразмерен лишь самой Волге – необъятно широкой в этих местах.
Рядом с церковью сидела в теньке старушка и читала журнал «Семья и школа». Я присел рядом и стал спрашивать про историю храма, но та отвечала невпопад: «Уехал батюшка, уехал. Ты погоди, милок, он скоро будет…» Старушка оказалась совершенно глухой, и я умолк. Потом дотронулся до прохладной церковной стены… Так и ушел, не узнав, что это был храм Рождества Пресвятой Богородицы – самый большой на Волге.
Но все-таки для чего-то нужны были эти часы и минуты дороги, созерцания и прикосновения…
А потом я до ночи сидел на верхней палубе, в заветрии за трубой, и смотрел, как возникают гранатной спелости бакены и, качнувшись на волне, исчезают, зарываясь в илистую тьму. По дежурному огоньку сельпо я научился узнавать спящие прибрежные деревни. По бледному прыгающему свету желтых фар угадывать приближение к переправе запоздавшего «газика». Иногда сквозь утробный шум дизеля до нас долетал обрывок разговора тех, кто сидел на берегу у костра... Он что-то спросил, она ответила и засмеялась, наверно, в ладошку. И я уже влюблен в этот смех, в ладошку, я встревожен ревностью к тому, кто будет всю ночь сидеть с ней на причале, кто набросит ей на плечи пиджак и почувствует прикосновение ее волос, когда задует ветер с реки.
Чтобы забыть невидимую девушку с чужого берега, я окунаюсь в небо. Там все дышит, роится, пугает неисчислимостью световых россыпей. Волга ночью – это звездная река, текущая над головой. Пообвыкнув к открывшемуся над головой миру, вдруг примечаю бусинку летящего спутника и вспоминаю, что где-то тут рядом, на левом берегу Волги, неподалеку от села Узморье, приземлился в апреле 1961-го Юрий Гагарин. Весна, рассказывали мне взрослые, была ранней, и в деревне многие уже сажали картошку. Жена лесника Анна Тимофеевна Тахтарова с шестилетней внучкой Ритой тоже пришли на свой огород и тут увидели человека в странном оранжевом комбинезоне. Старушке тут же вспомнилось, как год назад газеты сообщали об американском шпионе Пауэрсе; она перепугалась и, подхватив Риту, заторопилась к деревне. «Мамаша, куда же вы бежите?! – закричал Гагарин, у которого не было сил их догонять. – Я свой!..»
А еще эти ночи на Волге неведомым образом открыли мне всю красоту описаний природы в книгах русских классиков. То, что раньше казалось тягомотиной и с досадой перелистывалось, теперь узнавалось как что-то и мной пережитое.
«…И выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз после Аустерлица он увидел то высокое, вечное небо…» (Л. Толстой)
«…Когда спустились к пристани, уже синела над Волгой синяя летняя ночь, и уже много разноцветных огоньков было рассеяно по реке, и огни висели на мачтах подбегающего парохода…» (И. Бунин)
«…Помню, как рано утром в Твери я сел на небольшой пароход, который побежал по Волге, между малонаселенными, почти безлюдными берегами, как мы по временам причаливали к берегу, получали дрова, ночевали и опять пускались и суток через трое, к сумеркам, пришли в Нижний…» (И. Гончаров)
…А на другой вечер на палубе показывали кино, но я больше смотрел не на мятую простыню экрана, а на звезды. Фильм закончился, экран свернули, а мы с мамой все сидели и смотрели на небо. Потом звезды подернулись бледной дымкой, а на горизонте, по курсу теплохода, заблистали беспокойные электрические огни. Через полчаса теплоход подошел к большому городу. Показались фонари набережной, белые панамки ротонд, неоновые лозунги на крышах домов.
Это был Волгоград. Мы сошли на пристань, поднялись по деревянной скрипучей лестнице на набережную Маршала Чуйкова, спросили, где Мамаев курган, и хотя стоянка была не очень долгая, а час довольно поздний, храбро направились к кургану по спящему городу.
Когда поднимались к подножию Родины-матери, с Волги задул холодный ветер. Отец взял на руки мою уставшую сестренку… Мы шли молча мимо белых плит с именами; иногда я оглядывался назад и видел внизу пролетевшую стежками ярких окон электричку, проспект с освещенными троллейбусами и витринами магазинов. Но когда мы поднялись на самый верх, город будто исчез, затих, и казалось, что внизу только Волга с редкими крупицами теплоходных огней и небо над Волгой. Ветер ерошил мои отросшие за лето волосы…
Тут высокий старик поднялся вслед за нами на курган и тоже стал молча смотреть на Волгу. На его пиджаке багрово отсвечивал орден Красной Звезды.
Потом мы вернулись на теплоход, но я еще долго не хотел уходить с палубы, провожая цепочки фонарей, окна прибрежных домов, трубы заводов, освещенный прожекторами Мамаев курган, вознесенный к небу меч Родины-матери с крохотным красным огоньком – для ориентации самолетов…
Я угадывал что-то родное в этих огнях, растянувшихся вдоль Волги на сотню километров, но не в силах был объяснить себе, что так теплит мне сердце и отчего так хочется плакать, будто за этими огнями остается кто-то очень близкий. Теперь-то я знаю – сердце не ошибалось, и среди многих светящихся окон было и то, за которым жил мой друг; тогда ему было всего одиннадцать лет, мы ничего еще не ведали друг о друге, но какие-то нити уже протянулись меж нами.
Через тринадцать лет центральная газета направит меня собкором в Волгоград, и в детский сад на набережную Маршала Чуйкова я буду водить старшую дочку, а у белой ротонды я повстречаю Дмитрия Королева, с которым мы подружимся до конца его земного пути.
И каждое Девятое мая мы будем приходить сюда и вместе со всем городом, со всеми его жителями, в счастливом ожидании глядеть на темнеющий бархат неба. Праздничная толпа будет обтекать нас шорохом платьев и торжественным позвякиванием медалей на пиджаках, а на рейде будут стоять расцвеченные иллюминацией корабли. У Димы Королева на руках будет сидеть маленький сын, я буду держать маленькую дочь. Когда тряхнет и землю, и воздух залп батареи, дети вздрогнут, прижмутся к нам от страха и восторга. Через мгновение пучок взлетевшего огня раскрошится на меленькие лейтенантские звездочки. Все закричат «ура!» – и мы, и наши дети, и мальчишки на фонарях. Прокатится второй залп — с баржи, и снова сказочно осветится река, корабли, ослепительно белая ротонда и наши лица...
Потом мы сбежим вниз, речная свежесть охватит нас, и у темной воды, указывая куда-то в эту темноту рукой, моя дочка тревожно скажет: «Капитанами пахнет...» И будет повторять до самого дома: «Папа, капитанами пахнет... капитанами пахнет...»
А потом мы уедем из Волгограда, редакция переведет меня в Москву.

…Иногда ночью мне вдруг слышатся протяжные и печальные гудки теплоходов. Я просыпаюсь и подхожу к окну. Мне кажется, что там я увижу Волгу…
Как старый теплоход, оставленный в затоне, я тоскую по открытой воде, по большой реке, по далям, ничем не перегороженным. И тогда я иду на канал. В нашем подмосковном городе это главная отрада – канал, построенный в 1930-х годах узниками Дмитровлага. Не Волга, конечно, но именно туда, минуя шлюзы, плывут по каналу корабли.
Летом, к радости детей, мимо часто проходят шикарные четырехпалубные теплоходы. Иногда с уходящей вдаль кормы вдруг донесется знакомый с детства голос, исполненный материнской любви и светлой печали: «Издалека-а до-о-лга-а течет рек-а-а-а Во-о-лга-а…»

Рейтинг@Mail.ru