ПАМЯТИ ТАТЬЯНЫ БАБУШКИНОЙ

В ее педагогике это было главным: ощущение жизни как чуда, чуда каждодневного открытия

Оказаться в своем детстве

Сделать сказку для детей, конечно, можно. Сколько все мы видели сделанных тщательно – и не очень – «сказок»! И тут дело не в таланте или гениальности, а в источнике света, в его качестве.
Мне довелось провести три дня на семинаре Татьяны Викторовны Бабушкиной в Висиме, поселке Свердловской области.
Очень помню: холмы и вода, старообрядческие дома, деревянные, посеревшие, построенные из старой лиственницы, и наша странная компания в большом деревянном доме – то ли школа, то ли лицей. Ночной педсовет в бане, я тогда подумала: «Мама! Куда я попала!» И еще: самодельный цирк, детдомовские дети, путешествия по местным помойкам в поисках старинных вещей – чего там только не находили! В последний день устроили выставку, и было интереснее, чем в музее.
Тогда, в Висиме, я вдруг оказалась как бы в своем детстве. В той ситуации, среди таких людей, где мне всегда хотелось быть, но почему-то никогда не получалось. Более того, такой образ жизни я давно привыкла считать невозможным, нежизнеспособным и даже, как ни горько, бессмысленным и лишним в этом мире. А тут – возможно! Ты находишься внутри, и тебе вообще непонятно, что тут сложного и что может пойти не так.
И сама ТиВиша – что бы ни делала: кормила ли нас борщом или читала детям сказку на ночь – вызывала присутствие необычайного. Это было «заражение светом». Ты вроде бы этого света и не видишь, только знаешь, что он тебе светит. И вдруг тоже начинаешь светиться, но не отраженным, а своим возникшим светом. Это чудо происходило с каждым.
В то же время я отчетливо понимала, что все происходившее на семинаре было тщательно продумано, проработано и прожито теми, кто его готовил. И что даже такое тонкое сказочное существование можно сделать вот так, своими руками. Мне это потом очень помогло в работе с учениками.
После Висима все меня приводило к ней: то случайно прочитанная в книге фраза, то открытка в магазине, так похожая на большие бумажные фонари, которые мы делали в День фонарей...
А моему сыну она написала тогда, что он «юноша, сердце которого растет тихо, как трава».

Марина КАЗАНЦЕВА

Возвращая миру метафоричность

…В Назрани на ее мастер-классы каждое утро съезжались учителя из разных школ Ингушетии и Чечни. Был январь 2005 года.В центре города кирпичные стены международной миссии располосованы, как гигантским кнутом, трассами недавних выстрелов. А Таня рассказывает о роли игры, игрушек, сказок в воспитании. На сдвинутых столах разворачивает целый настольный театр. Привезла с собой чемодан и сумки; я перемещал этот педагогический реквизит в вагон в Ростове, разгружал в Назрани, а она говорила: «Обратно везти будет легче». И точно: раздала учителям большую часть.
Январский день заканчивается быстро, но те, кто жил в Назрани, приходили к ней в гостиницу. Расспрашивали, записывали. Необъяснимый дар диалога: не важно, сколько человек пришли на встречу, кажется, что с каждым она говорит в отдельности.
Она жила в условиях, казалось бы, исключавших всякий оптимизм: старенькая квартирка, вечное безденежье, равнодушие академической среды. Но все видели в ней счастливого человека, полного замыслов и планов, на первый взгляд недостижимых.
Тем не менее всякий задуманный проект облекался плотью, находились средства, намечались даты, и все осуществлялось обязательно: и лагеря–дачи, как она говорила, – и уроки фантазии, и праздники, и театр. «Как тебе удается?» – спрашивал. Она отвечала: «Для всего настоящего денег надо очень мало».
Ее педагогика основывалась на обыденном: дом, очаг, колесо, кукла, клубок ниток… Надо просто суметь увидеть обычный предмет в необычном измерении, сделать его героем события. Ее массовые праздники и лагеря у нас в заповеднике «Танаис» так и назывались: «Шляполето», «Облака», «Башмачок». Соответственно главными символами театральной и повседневной жизни в лагере были то ее величество Шляпа со всей аристократической родословной, то огромные Облака из разноцветных шаров и полиэтиленовых кульков, то всевозможная Обувь, включая археологическую из раскопок.
В ее книжке есть слова: «Детство – это не время, не период, а состояние». Мне кажется, и педагогику она воспринимала как особое состояние, всеобъемлющее и всесильное. И это в ее педагогике было главным: ощущение жизни как чуда, чуда каждодневного открытия.
Запомнились ее слова: «Вы, историки, военизировали прошлое до отрицания человека. А педагогика демилитаризирует пространство истории, возвращает вещам их истинную метафоричную суть». Я спорил, приводил примеры, когда педагогика облачалась в военный мундир, а она говорила, что эти ветви никогда не давали плодов, отмирали.
Как-то спросила: «Когда родилась улыбка?» Я зарылся в книги, потом позвонил ей. «Да? И я была уверена: улыбка очень древняя, от слова «любить» происходит. Это тема для урока. Просьба: подбери археологические иллюстрации!»
Она отождествляла педагогику с праздником, может быть, точнее, возвращала праздник в процесс воспитания и обучения. Вот и привела музу педагогики в «Танаис», в респектабельное академическое учреждение, не как гостью, а как хозяйку. Она легко открывала в трудно поддающемся изменениям музейном пространстве педагогические материки. В прошлом году заповедник получил грант для создания музея детства – это естественное, очевидное следствие ее деятельности.
Но логику судьбы понять невозможно. Бог, Случай, Судьба – все молчат, все вне логики и смысла. Да и какой смысл в смерти, разве только в том, чтобы живые могли ценить жизнь как редкостный, абсолютный дар.
Остаются ее номера телефонов в моем мобильнике – вечно она теряла телефоны или забывала свой номер; остаются надписи на подаренных книгах. На столе среди срочных бумаг – ее наброски к одной из программ музея детства. Все остается. А ее нет.

Валерий ЧЕСНОК

В радость и утешение

Разные есть люди. Одни слоняются по миру и не знают, зачем очутились в нем. Другие упорно ищут свое место, иногда находят. А третьи – ниспосланные. Они не задумываются, как им быть и что делать. Они здесь по заданию. Татьяна Викторов-
на – в этой весьма немногочисленной группе. Она здесь, чтобы дарить. Что дарить? Да все, что у нее есть. Но не просто так, а именно то, что нужно другому. То, что доставит ему радость. То, что его утешит. То, что его обогатит. Каждому свое.
В ее книжке «Что хранится в карманах детства» есть слова: «Думаю, что творчество дарящего чем-то схоже с творчеством поэта. Ибо поэт держит слово на пульсе мира, а дарящий заменяет слово поэтическим предметом, приносимым в дар, и держит это даримое действие на пульсе неповторимого ритма жизни дорогого ему человека. Как-то на день рождения два совершенно разных человека, не сговариваясь, подарили мне одуванчики, выращенные в горшке. Один со словами: «Когда я смотрю на мо-
дильянистые шеи одуванчиков, я вспоминаю своих друзей». Другой – с мыслью о том, что донести пушистый одуванчик до того, кому он предназначен, все равно что донести до человека трепетность своего чувства».
Мне при встрече Татьяна Викторовна подарила мешок яблок, увесистую книгу (не свою), свою тоненькую книжечку и шарфик с попугаями. Все это она везла из Подольска на станцию «Маяковская», где мы разминулись и искали друг друга сорок минут. То есть искала ее я в метро под часами, а она и ждала под часами, только напротив метро.
Мы сели рядышком. Она рассказала мне, что хочет издать книгу с лицами детей, блокадных, концлагерных. Я подумала: что за идея, зачем браться за такой труд? Он же целиком поглотит. Но этого я не сказала, стала расспрашивать, как она видит такую книгу. Татьяна Викторовна начала рассказывать, и радость оттого, что мы вместе, вдруг стала переполнять меня.
В тот момент слово «счастье» вдруг материализовалось, это было счастье с именем и фамилией. Татьяна Бабушкина!

Елена МАКАРОВА

Человек соединяющий..

В гости Татьяна Викторовна приходила с большими сумками, где лежали самые разнообразные предметы: книги, фотографии и подарки, еда для людей, корм для собак, постоянно какой-то реквизит, а то и целые декорации ее занятий, как она называла свои семинары и лекции с учителями и родителями. Но «читать» лекции, просто что-то традиционно объяснять не могла. Ее мысли вытворялись – наглядно, символично, образно, осязаемо.
Она была по-анархистски свободна, неуправляема и асимметрична во всем: писала вкривь и вкось, а то и по диагонали, предпочитала неровно нарезанную бумагу и – больше давала, меньше обижалась, острее переживала.
Ее любимое слово было «потрясающий»…
Татьяна Викторовна всегда ездила поездом, в плацкартном вагоне. И всегда привозила из поездок какие-нибудь истории. Последняя, которую она мне рассказывала, была про солдатика. Парень, совершенно простуженный, ехал под Новый год из части в часть, а на пути следования поезда стоял его родной город. И как же он переживал, что нельзя сообщить об этом маме! Ни телефона, ни денег. Татьяна Викторовна, как только вышла из вагона на своей станции, дала по указанному адресу срочную телеграмму в другой город. И вскоре получила ответ: мать и сын встретились. «Представляете?!» – Она радовалась как ребенок.
Для нее это было естественно – соединять людей, вообще соединять. При нашей последней встрече она похвасталась так же по-детски непосредственно, что наконец-таки смогла придумать, как объяснить детям пятого класса, что такое совесть. Она соединила две человеческие фигурки из плексигласа – одну мутную, другую прозрачную – через две точки, сердце и живот, резинкой. Это были Человек и его Совесть. И, рассказывая разные истории, она показывала, что бывает, когда человек убегает или расходится со своей совестью, как происходит натяжение пуповины, которой они связаны. Ей-богу, в этот момент мне захотелось оглянуться и посмотреть, а где же моя собственная, в поле ли зрения, не опасное ли возникло натяжение…
Приходя в гости, ТиВиша приносила с собой много всего, но что-то и уносила: красивую коробочку, оберточную бумагу, ненужную старую безделушку, которую она уже видела важной деталью будущих педагогических спектаклей. И еду – уже для какой-нибудь другой собаки…

Анатолий БЕРШТЕЙН

Чтобы можно было пережить зиму

В наш последний разговор ТиВиша рассказывала о дарении первого снега, сборе одуванчиков и расспрашивала меня о необычных семейных традициях. Речь зашла о летнем лагере, она попросила: «Привези много широкой бумаги – ватман, обои. Мы будем закатывать варенье!» – «Какое варенье?» – «Ну ты же помнишь, чтобы хорошо пережить зиму, нужно закатать домашнее вкусное варенье. Мы на этих листах нарисуем огромные банки. И все туда нарисуют, напишут то, что с ними хорошего произошло в лагере. Что они увидели, что открыли для себя. И мы это закатаем. И это будет греть всю зиму. И поможет ее пережить».

Юлия РЕМПЕЛЬ