КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ

Пешком по говорящей карте

Странная штука – город. Человек его создал, потом сам же попал под его власть и с тех пор мучительно пытается осмыслить эти отношения.
Что же такое город? Сумма прожитых здесь жизней?
Эхо событий – страшных и радостных, больших и ничтожных? Память, застывшая в архитектурных формах, растворившаяся в воздухе? Или же полноправный участник всякой вершащейся в его стенах судьбы? Декорация или драматург? Друг или враг? Тюрьма или защита?
Сколько горожан, столько и ответов. Каждый из нас не просто живет где-то, но прокладывает собственный путь в каменном лабиринте, постигая творение рук человеческих как самостоятельное, существующее помимо нас бытие.
Или, может, все-таки узнает себя, вчитываясь, всматриваясь, вслушиваясь в Город?

Для меня знакомство с новым городом начинается с чтения карты. Именно чтения, не рассматривания. Кто-то получает информацию, расшифровывая пространство, вычисляя направления и формы, объясняя характер горожан радиальной и кольцевой планировкой. Мне же больше всего говорят названия районов и улиц, их официальные имена, домашние прозвища, обидные клички.
Вдумчиво вчитываясь в карту, узнаешь гораздо больше, чем перелопачивая горы исторической и краеведческой литературы. Названия улиц порой вызывают трепет, как отпечатавшееся в камне перо археоптерикса. Внезапная весть из жизни, которая ушла вся целиком, без остатка.
И не важно, что сохранилось в них: быт или поэзия, трагедия или праздник, природа или ремесло – все уцелевшее одинаково ценно. Переулок Козий брод, проезд Соломенной сторожки, Хлебная горка – обломки чьей-то обыденности, для нас – волнующие знаки победы памяти над забвением, а в конечном счете – над временем и смертью.
Сознавая или угадывая такую способность названий, человек старался запечатлеть в них самое важное. На его взгляд. Читая карту города, как письмо в бутылке, понимаешь нечто о людях, которые жили здесь. На улице Тихих Зорь – созерцатели и поэты, в Разгуляе – весельчаки и гуляки.
А в маленьком райцентре Воронежской области, где когда-то селились ссыльные каторжане, улицы долгое время еще назывались по совершенным преступлениям: проезд Казнокрадов, переулок Фальшивомонетчиков, улица Душегубов…
Топонимы не только свидетельствуют о прошлом, но исподволь влияют и на настоящее. Само их звучание может исцелять. Или, напротив, калечить. Человек, в повседневной речи которого живут Щелковский хутор, Заручевье, Дубенки, – не такой, как тот, кому приходится из года в год ломать язык о Шарикоподшипниковский проспект или улицу Вторчермета. Хотя в реальности трогательная Полушкина роща может оказаться такой же безрадостной промзоной, как проезд Газосварщиков и Высоковольтный тупик.
Названия советского периода – унылое свидетельство унификации, о котором даже неинтересно говорить. А вот попытки человеческого сознания преодолеть навязанное сверху единообразие (об это разбивались все утопические проекты) – вещь любопытная. Так, в Перми существует – в противовес миллиарду проспектов Октября – единственный в стране проспект Октябрят. Казалось бы, одна буква (да еще и в заданных рамках идеологии) – а схема разлетается, и вместо казенной скуки – невольная улыбка: проспект Октябрят. В той же Перми есть еще одна альтернатива вездесущему Октябрю: проспект Декабря. Не 14 декабря, что было бы объяснимо, а просто – Декабря. И в этих маленьких увертках – характер города, его неповторимая личность. А где-то протест против унификации выражается в доведении этого принципа до абсурда: взять и налепить 15 Советских улиц, одну за другой.
Но чаще всего одинаковые адреса существуют только в печатных картах. Народная топонимика пишет свои названия поверх официальных, иногда в буквальном смысле слова. Например, студенты-филологи в одном волжском городе, купив ведро краски, исправили как-то всю улицу Панина на улицу Павича. А намалеванные на стенах улицы БГ или Цоя есть, наверное, во всех городах. Тоже своего рода унификация, только снизу. Как и традиция называть Бродвеем пешеходную улицу в центре.
И все-таки в большинстве случаев устная карта города избегает повторений. В ласковых или смешных, а иногда зловещих или скабрезных прозвищах улиц выражается отношение жителей к городу и миру. Мой любимый пример из этой области – «Дурочка» в Воронеже, так в народе прозвали район, где когда-то стоял дом циркачей Дуровых.
Душа города живет в названиях его улиц. И иногда эти названия так трогают (душа города задевает твою), что невольно возникает детское желание – написать письмо кому-нибудь, кто живет там. Просто ради удовольствия вывести на конверте: Колокольная улица, Птичий проулок, Гремячий тракт…