«Ты что, тоже хандришь?»

Бывает, ученики переписываются между собой во время урока. «Занимаются посторонними делами», «Не следят за ходом объяснения» – в учительской фразеологии.
Но вряд ли кого миновало подобное искушение. Вспомним: писали
на отдельном листочке или в тетрадке с надписью «черновик»; обычным образом или специально разработанными шифрами, для посторонних непонятными.
Зачем? Казалось, чтобы время скоротать. А наткнувшись на эти записки спустя годы, видишь: это не просто «письменная болтовня»…

Мои и Л. четырнадцатилетние слова

– Ты мне не можешь сказать, отчего так пусто?
– Потому что нет ничего. Все – иллюзии. Только почему-то очень болезненные иллюзии, хотя и боль – иллюзия.
– А почему мне кажется каждый раз, когда я с тобой прощаюсь, что я больше никогда тебя не увижу?
– Это у тебя спросить нужно. Кстати, тебе не кажется, что ты перегибаешь? Это вообще всего касается.
– Я хочу сдохнуть. И не думаю о том, перегибаю я палку или нет. И в чем конкретно.
– Если забывать, то так, чтобы уже не вспомнить; если любить, то с ума сходить по любому поводу; если страдать, то так, чтобы резать вены... А насчет сдохнуть – этого все хотят, только мало у кого получается.
– Так в этом я палку перегибаю? Ты же знаешь, что такая я есть, и ничего с этим не поделаешь. Сама же в крайности впадаешь иногда, а у меня вся жизнь – крайность. Как говорит мама, я «фатальный человек». Разве это плохо – перегибать палку, тем более если иначе не можешь?
– Ужасно, я скоро в психбольницу попаду с твоей фатальностью. P.S. Если ты не прекратишь этот идиотизм, я с тобой поссорюсь, и надолго. Это просто свинское недоверие человеку! Это бред!!!
– Но почему я переношу боль на твои плечи? Может быть, мне стоит оставить ее внутри себя?
– Кстати, ты читала у Вересаева о Достоевском? Там классно написано, что любовь по Достоевскому – это причинение страданий любимому существу; что без этого не может даже быть любви: чем больше, чем сильнее страдания, тем сильнее любовь. И это правда; почти везде у Достоевского встречается такая любовь, а ведь он был психологом?
– Нормально. Я чувствую себя немного униженной, и это кайф. Что мне надо делать? Ты мне точно объясни, потому что просто не представляю, как себя вести!
– Не морочь мне голову.
– Ты можешь написать: да или нет? Давай пиши. Я не должна ничего чувствовать, но я чувствую. Isn’t it unnormal? (Разве это не ненормально? – здесь и далее английские фразы из песен группы «Beatles». – Прим. ред.)

Мои и Д. пятнадцатилетние слова

– Л. мне говорила, что она никогда не встречалась с мальчиком.
– Мне она говорила другое.
– Она любит кого-то, кого – я не знаю.
– Она кого-то любит? Ты в этом уверена? Мне она говорила, что несчастна, потому что никого не любит. Я тоже никого не люблю.
– Да, но вы можете найти кого-то?
– Совсем не обязательно любить какого-то парня, без этого можно и обойтись, главное – хотя бы кого-то любить, другой любовью, но любить.
– Жизнь все-таки тупая! Сейчас, чтобы поступить, надо платить бог знает сколько денег! Работу трудно найти! А ты собираешься замуж? Хочешь?
– Если полюблю, выйду. А из-за денег – нет.
– Даже если он тебя будет любить и у него будет куча денег?
– Никогда не пожертвую своим счастьем.
– Счастьем? Ты думаешь, что, живя одна, ты будешь счастлива?
– С кем-то, кого буду любить!
– А если этого кого-то ты не встретишь?
– Ну что ж, я никогда не влюблюсь, что ли?
– Ты влюбишься, а он, может, будет с другой!
– Если бы да кабы... Зачем об этом думать сейчас?

Мои и Л. пятнадцатилетние слова

– Посмотри: неба нет вообще. Что-то такое вместо него пустое и безликое.
– Это как наша жизнь: ты заметила, что небо почти все время серое? Так же, как природа забыла о том, что бывает голубое небо, мы забыли, как много значит в жизни красота, но где она? Она ушла, исчезла… Как солнце, согревающее нас, блеснет – и вновь утонет в серой бездне.
– Опять в серой бездне! Ты что, тоже хандришь?
– Я и не переставала. А что, может быть по-другому?
– Конечно, может. Я в основном не хандрю, а на все плюю. Даже то, что у меня сейчас, хандрой вряд ли назовешь – все внутри раздавлено и сломано.
– Don’t you cry…
– Я не плачу. Меня нет, как и неба нет. Вместо меня – одна большая пустота. Я не чувствую ничего. Однако у тебя есть замечательная способность придавать мне силы. Мне вчера хотелось упасть тебе на плечо и зарыдать. Но я решила, что это уже совсем ненормально и слишком.
– You are strange, because you make me open my soul, but you just never do it by yourself. (Ты странная, потому что заставляешь меня открывать душу, а сама никогда этого не делаешь.)
– Я наконец поняла, что нам всем нужно: свобода. Я думала сегодня, что была бы счастлива путешествовать автостопом с друзьями, гитарами, жить как хочется, жечь костры в лесу, возле реки и быть свободной, свободной! Просто представь себе: иметь все, что ты хочешь, все, что тебе нужно, – и всегда свобода!
– Все правильно. Но свободу ты не сможешь получить – всегда что-то тормозит: родители, потом семья и т.д. Но мы можем сделать кое-что, чтобы получить ее. Просто давай делать то, что хочется, – это сработает. Давай скажем всем: идите к черту. Это – маленькая свобода; ты никогда не получишь того, о чем писала.
– Нет, еще один год терпения – и можно делать все, что хочешь. Не жить с родителями, все держать в своих руках. Сейчас это только мечта, но позже она станет реальностью.
– I will fuck this day of orator, because I wanna do all I want. Isn’t it wrong? (Я скажу «подите вон» Дню оратора, потому что хочу делать все, что мне хочется. Это неправильно?)
– Я уже написала: один год терпения. Все-таки Христос был прав: ты проиграешь, если не примешь все, что уготовано тебе жизнью. Так что… прими это.
– To wait a whole year, yes? Do you think of what you say? I don’t know even, if I’d be alive in a week, and you’re talking about a year! (Ждать целый год, да? Ты думаешь, что говоришь? Я не знаю даже, буду ли жива через неделю, а ты говоришь о годе!)