СТАВИМ НА ПОЛКУ

Ханс Шерфиг

Эту книгу я украл из библиотеки. Вернее, не украл, а, как говорили в моем детстве, заныкал. Извинял себя тем, что за несколько лет ее библиотечного проживания я оказался первым читателем. То есть до меня она была не востребована, а я полюбил и спас.

Да и книга-то не книга – скорее брошюрка. Формат семьдесят на девяносто в одну тридцать вторую. Для непосвященных объясню: формат карманной записной книжки или словарика для посетителей магазинов за рубежом. До ста страниц дотянула лишь благодаря указателю «героев» (вроде: Тростник, Phragmites, 65, 81) и примечаниям переводчика. Издана «Гидрометеоиздатом». В общем, всем она казалась лягушкой (Лягушка зеленая, Rana esculenta), а передо мной вышла царевной. Когда любовь – трудно объяснить, в чем тут, собственно, дело. Компенсировал я свое воровство роскошно иллюстрированной и дорогой книгой сказок.

* * *

Я никогда не мечтал стать зоологом. В детстве ловил, разумеется, разных жуков, заключал их в спичечный коробок и слушал, прикладывая к уху. Но это ничего, как вы понимаете, не говорит ни о склонностях, ни тем более о призвании. Просто в пору детства мир насекомых нам более соразмерен, чем мир людей. Вообще свое пристрастие к этой книге мне придется по большей мере объяснять фигурами отрицания.

Книга называется бесхитростно – «Пруд». В аннотации сказано: «Каждый день, в любую погоду пожилой человек в очках прогуливается около маленького пруда неподалеку от его дома. Подолгу стоит у воды, иногда вылавливает кого-нибудь из жителей пруда, помещает в аквариум или кладет под микроскоп… И так из месяца в месяц, из года в год. Умело приправив свои собственные наблюдения сведениями из научной литературы, известный датский писатель Ханс Шерфиг написал эту небольшую, но добрую и мудрую книгу, понятную и интересную каждому».

Редкий случай, когда аннотация не врет. И замечу, что книгу написал не зоолог, а известный писатель. Но я так и не решился взять в библиотеке какой-нибудь из его романов. Что-то подсказывает мне, что «Пруд» – лучшее произведение автора.

Наблюдения Шерфига длились больше двадцати лет, а композиционно он уложил их в один год. Главки соответствуют месяцам: Январь, Февраль, Март и так до Декабря. Иногда, когда я реально представляю, что все это длилось действительно из месяца в месяц и из года в год, мне кажется, что свою жизнь я прожил неправильно. Но это, как улетучившийся сон, вызывает лишь легкую досаду, а никак не горечь. Книга Шерфига по определению никого не может ранить. Напротив, она погружает читателя в созерцательный покой, благодатность которого городскому жителю почти неведома.

* * *

Специально для русского читателя Ханс Шерфиг объясняет, что пруд его находится на острове Зеландия, километрах в пятидесяти от Копенгагена, на той же широте, что и Москва. «Только климат здесь несколько иной, морской, – с мягкой зимой и прохладным летом, высокой влажностью и частыми ветрами. Но флора и фауна в моем пруду такие же, как в водоемах Московской области».

Мягкой зимой и прохладным летом нас теперь не удивишь. Похоже, природа раньше народов и политиков встала на путь конвергенции. Во всяком случае, обманный посул весны в середине зимы нам хорошо знаком: «Под Новый год наступила оттепель. Пруд замерз еще в конце ноября, потом шел снег и лили дожди. Над корочкой льда теперь скопилась вода, и две сороки весело плещутся в ней, будто уже наступила весна».

* * *

Сказать, что автор «Пруда» потрясает художественным даром, нельзя. Вот еще одна отрицательная фигура речи.

В юности мы все метафористы. Нам хочется заключить мир или хотя бы впечатление от него в емкую формулу-образ. Почти никого не обошел этот соблазн, этот замечательный творческий зуд.

Возможно, Ханс Шерфиг в молодости тоже был погружен в эту избыточную образность. Я не знаю. Но свой «Пруд» он писал уже в другом возрасте. Здесь он только внимательный и терпеливый наблюдатель. При этом едва ли не каждая его фраза останавливает и заставляет задуматься. Как например: «С водной средой связана жизнь множества птиц». Не то чтобы это было каким-то открытием, про чаек-то и вовсе каждому известно, но до того в эту сторону почему-то не думалось.

Наблюдатель он, конечно, не бесстрастный: «Ямы, пруды, болота можно было бы считать порождением ада на земле, если бы не поистине сказочная красота жизни, заключенная в них». С явным удовольствием цитирует он своих соседей по литературному цеху, когда взор их обращается к природе. Так отмечает, например, что Анатоль Франс назвал однажды улитку мастерским творением Господа Бога. А и то, добавляет он, улитка двупола, она в одно и то же время и самка, и самец и обладает всесторонним опытом в данном вопросе. Тут же снова цитата из Франса: «С полным знанием дела выполняет она свои обязанности. К тому же брачная жизнь ее длится неделями. Если улитка и попадет в ад за свою распущенность, то неплохо подготовленной. Ей будет что вспомнить еще целую вечность». И у того и у другого забавное сочетание взрослого цинизма и детского восхищения.

Также с удовольствием цитирует Шерфиг стихотворение Х.В. Колунда, посвященное жабе:

Ты так бы тронут был, когда б заметил,

Как, в нетерпении столпившись

у крыльца,

Мои жабята, ну совсем как дети,

Встречают радостно любимого отца!

Комментарий Ханса Шерфига: «Трогательное чувство охватывает тебя, когда понимаешь, что это несколько тысяч маленьких несчастных головастиков ожидают своего отца в воде».

Анна Ахматова сказала как-то, что ей подозрительны люди, с особой страстью относящиеся к нашим меньшим братьям. Это у них происходит обычно в ущерб любви к людям. Я с ней совершенно согласен. Но мне кажется, что автор «Пруда» любит прежде всего людей и только потому так внимателен к природе.

* * *

Речь Шерфига просится в образ, но не в силу виртуозного сближения далеких явлений и понятий, а исключительно вследствие честного отчета об увиденном и точности. Например: «Испуганные ужи пахнут чесноком». Или: «Прокус пиявки – игрекообразный». Еще о пиявках: «Многие из тех, кто ведет сумрачное существование в моем пруду, не могут прокусить человеческую кожу, но смотришь на них все равно с неприязнью». Как хотите, но «сумрачное существование» – пример настоящей поэзии. Такие как бы случайные вкрапления ее радуют иногда больше, чем собственно поэтическое произведение. Вот еще: «Каждый год, в мае и августе, огромные комариные тучи поднимаются, словно клубы дыма, над берегами озера Эсрум, и некоторые думают, что в соседнем Грибскове горит лес».

Нам ни на секунду не удается забыть, что книгу пишет прозаик, человек гуманитарного склада. Вот он наблюдает за дафниями, этими «маленькими красноватого цвета рачками с прозрачными створками раковин». Есть ли, казалось бы, на свете существа более элементарные и ничтожные. Но Шерфиг не был бы Шерфигом, если бы не написал с большим уважением и сочувствием: «Многие ли знают, что дафнии – высокоорганизованные существа, и к тому же красивые? У дафнии есть сердце, есть нечто вроде мозга и органы чувств. Правда, у них только один глаз, но он красивый и, кроме того, подвижный».

«У дафнии есть сердце». А? Это ли не восклицание гуманиста? После него с великой печалью узнаёшь о том, что у этой красавицы с «органами чувств» только один глаз. Правда, зато он красивый.

* * *

О ком бы из обитателей пруда или околопрудных жителей ни писал Шерфиг, на ум приходит мысль о существовании человека. Позволю себе пространную цитату: «В смерти больших стрекоз заключена какая-то загадка. Нет ничего удивительного в том, что, к примеру, Aeschna cyanea гибнет от холода и голода в октябре. Но вот два вида из того же рода Aeschna isosceles, который водится только в Зеландии и, между прочим, во многих прудах Хиллереда, и Aeschna prаtense, широко распространенный в Дании, – погибают в самое неподходящее для этого время, то есть когда еще тепло и вдоволь всякой пищи. …Их гибель остается пока необъяснимой.

Стрекозы – создания консервативные. Быть может, сотни миллионов лет назад, в ранний период истории земли, в ином климате, самым подходящим для смерти был именно июнь. Быть может, Aeschna isosceles и Aeschna prаtense настолько консервативны и упрямы, что не желают отказаться от давних обычаев, о которых остальные виды Aeschna уже забыли».

На тему этого наблюдения и этой догадки я мог бы написать, кажется, целую повесть, поэтому и отказываюсь от комментариев.

* * *

В книжке этой много сведений, по большей части любопытных, нежели полезных. И если бы дело было только в них, нечего было бы и затевать статью. К тому же, не сомневаюсь, о том же предмете существуют книги более обстоятельные, в которых меньше загадок и больше научно доказанных фактов.

В том-то, однако, и дело, что книжка Шерфига не о червях и стрекозах, не об улитках и пауках. Это книга о поведении, об образе жизни и образе мыслей, хотя сам автор не говорит о них ни слова. Он просто живет, как живет, и при этом ведет свой медленный дневник.

Существовать сообразно с циклами природы – свойство нормального гения, каким был наш Пушкин. Весь сюжет «Евгения Онегина» положен на смену времен года – зима, весна, лето, осень, описанию которых отведена едва ли не треть романа. Для крестьянина, живущего без электричества и телевизора, это было делом естественным. Сегодня между жителем города и ночным небом – сиреневое зарево фонарей и рекламы. Мы живем в своем, автономном от природы ритме, более того, живем все еще по мичуринским заветам, то есть берем все, что нам необходимо, силой, не ожидая от природы милостей.

И все же дело не в экологии, как можно было бы подумать. Если и в экологии, то в экологии души, как сегодня модно говорить. Центробежные устремления человечества вредят нашим чувствам, мертвят их, не говоря уже о реальной опасности, которую таит в себе конфликт с природой. Поэтому дело отчасти и в экологии: «Аисты, свившие себе гнездо на Асминнередской церкви, больше не прилетают и никого не будят по утрам. И виною тому одна копенгагенская газета. Она проявила чрезмерный интерес к местным аистам, отправив к ним своего назойливого фоторепортера, который осмелился проникнуть в тайны семейной жизни птиц. И когда газета дошла до того, что назвала аистов «своими птицами», они навсегда покинули Асминнеред.

…Недавно муниципальный совет нашел эту местность более всего подходящей для промышленных целей, и теперь уже решено асфальтировать выгоны и построить здесь то ли автомобильный завод, то ли завод лекарственных препаратов. Когда эти планы претворятся в жизнь, соловьи, по всей вероятности, навсегда покинут наши края».

Заметили, никакой «зеленой» агрессии?

Чтение этой книги само по себе целебно. Неплохо было бы в начале нового месяца, самому или перед классом, если вы учитель, прочитать страничку из соответствующей главки. Дескать, как там обстоят дела в пруду на острове Зеландия, который расположен между Балтийским морем, Большим Бельтом и проливом Каттегат?