ДОМАШНИЙ АРХИВ

«Мы думали, что никогда не вернемся»

Это маленькое село под Вологдой только появляется на туристических и паломнических картах, но несомненно, что вскоре сюда будут стремиться приехать люди со всего света.

Покровское – родина Игнатия Брянчанинова, выдающегося мыслителя и духовного писателя, к голосу которого прислушивались Н.В.Гоголь и Ф.М.Достоевский. Став архимандритом в 27 лет, он возрождал монастыри и своим примером утверждал там подлинно монашескую жизнь. Прекрасно владел искусством дипломатии и не случайно был назначен управлять огромной Кавказской епархией в условиях жестокой Кавказской войны.

О том, что святитель Игнатий появился на свет в имении Покровском, известно было, конечно, всем, кто знаком с его биографией и творениями. Но только недавно – к 200-летию со дня рождения выдающегося земляка, которое отмечается в этом году, – вологжане по-настоящему вспомнили о Покровском: провели сюда дорогу, реставрировали усадьбу Брянчаниновых, восстановили усадебный храм, где когда-то будущего святого крестили с именем Димитрий.

Во всех этих трудах так или иначе участвовала праправнучатая племянница святителя Татьяна Александровна Ватсон. Она родилась в довоенной Чехословакии, полвека живет в Австралии, но истинной своей родиной считает Покровское. По нескольку раз в год Татьяна Александровна приезжает сюда, и для всех она здесь родной, близкий человек.

Мы беседовали, сидя на теплых ступеньках старого деревянного дома, стоящего у самой дороги и первым встречающего всякого путника. Татьяна Александровна улыбнулась:

– Зимой здесь невозможно. Я когда нынче зимой приезжала, то вошла в избу, а тут все замерзло. Даже уксус в бутылке. Печка есть, но старенькая, плохонькая, ей, наверное, сто лет.

– Всем, кто впервые узнает о судьбе святителя Игнатия Брянчанинова, кажется загадкой: как, почему дворянин из состоятельной семьи, аристократ, приближенный к императору, блестящий молодой человек, необычайно одаренный в науках и литературе, вдруг уходит в монахи?..

– А его с детства тянуло к монашеству. Когда отец вез Дмитрия учиться в Петербург, то спросил сына: «Кем ты хочешь быть?» И пятнадцатилетний мальчик ответил: «Монахом». Отец не хотел и слышать об этом. Вообще Александр Семенович отличался страшной строгостью. Но иначе, пожалуй, ему трудно было бы справиться с детьми – а их у Брянчаниновых родилось шестнадцать! Дмитрий был первенцем, ему и в детстве приходилось, как самому старшему, отвечать за младших братьев и сестер. Но благодаря этой суровости семейного воспитания он смог потом вынести монашескую жизнь. А если бы его избаловали, то никакого монаха бы из него не получилось.

– При каких обстоятельствах Брянчаниновы покинули Россию?

– Когда беженцы из России только прибыли в Чехию и организовались русские гимназии, преподаватели попросили детей написать о своих злоключениях, о том, как они бежали, что пережили. И мама моя тоже написала такое сочинение. В 1925 году профессор Зеньковский и князь Долгоруков издали даже книжку с этими сочинениями (в 2001 году книга «Дети эмиграции» была переиздана в России. – Д.Ш.).

Так вот мама рассказывала, что в 1917 году вся семья осталась в Покровском на зиму, поскольку никто не знал толком, что происходит в Петрограде. Потом моя бабушка с детьми отправилась в Москву, а дедушка один здесь остался. Однажды к нему пришли крестьяне с большим чемоданом и сказали: «Владимир Николаевич! Завтра придут большевики, мы вас защищать не можем. Вот вам еда, мы вас посадим на поезд, поезжайте в Москву…» Дедушку посадили в Вологде на московский поезд, и он успел уехать. Так крестьяне его спасли…

– Как все это не похоже на то, что происходило тогда в других поместьях. Ведь даже блоковское Шахматово разгромили и сожгли…

– Знаете, в Покровском отношения были совсем другие! Крестьяне очень любили дедушку и дом не трогали, что и позволило потом устроить здесь санаторий. Дедушка с благодарностью – и по именам! – вспоминал крестьян. Увы, я не запомнила подробностей его рассказов, ведь когда я жила у дедушки с бабушкой, мне было двенадцать-тринадцать лет, а в таком возрасте мы еще не понимаем ценности воспоминаний.

Мы думали, что никогда не вернемся. Россия была той частью жизни, вернуть которую было нельзя. Из-за этого я даже не спросила деда и бабушку, а что было в этой комнате или в этой, и план усадьбы не попросила нарисовать. К счастью, фотографий много сохранилось.

– Чем для вас было Покровское до 1994 года, когда вы впервые приехали в Россию?

– У меня всегда была любовь к этому месту. Я хотя и не надеялась увидеть Покровское, но хорошо его представляла по рассказам взрослых. Я только и слышала с детства: «Покровское… Покровское…» И когда я сюда приехала, то сердце сжалось… Я вспомнила, с какой нежностью рассказывали о Покровском дедушка и бабушка. После войны, с 1945-го по 1949-й, я жила у них в Праге. Старики много занимались со мной. Бабушка – русской литературой, а дедушка больше моим духовным воспитанием. У нас это было гораздо легче, религию не запрещали, так что дедушка читал мне жития святых и рассказывал о мучениях верующих в России.

– А в Праге и после войны были открыты храмы?

– То, что уцелело, было открыто. Во время войны больше всего пострадала Чешская Православная Церковь. В 1942 году священников пражского кафедрального собора немцы обвинили в том, что они укрывали чешских парашютистов, заброшенных из Англии и убивших гитлеровского наместника эсесовского генерала Рейнгарда Гейдриха. Двадцать два дня они скрывались в катакомбах, а потом их кто-то выдал гестапо. И катакомбы стали заливать водой, все там погибли. А епископа и священников расстреляли. Все храмы Чешской Православной Церкви были закрыты.

У русских же оставался храм Успения на Ольшанском кладбище. Службы были и в профессорском доме, где в одной большой комнате сделали домовую церковь. В конце 20-х годов для русских профессоров и преподавателей в пражском районе Дейвице было построено несколько жилых домов. А в центре Праги оставался открытым Свято-Николаевский храм, там папа с мамой венчались. Кстати, это тот самый храм, где когда-то впервые прозвучала Божественная литургия Петра Ильича Чайковского.

Но вскоре в Чехию пришел коммунизм, и из-за этого нам опять пришлось бежать. В 1949 году бабушка и дедушка уехали во Францию, а мы – в Австралию. Дедушка умер в Монморанси в 1963 году. В прошлом году я перевезла его сюда. То, что он теперь покоится здесь, на родовом кладбище, – я думаю, что это чудо. Ведь столько было трудностей!

Когда все уже было подготовлено, российское посольство вдруг запросило документы – докажите, что ваш дедушка русский. А у нас в семье никаких документов не сохранилось. Потом мы были обязаны доказать, что в России есть место, где его похоронить. Выручила Волог- да – мне тут выдали чудесную бумажку, где было написано, что мой дедушка, Владимир Николаевич Брянчанинов, – внучатый племянник святителя Игнатия и последний владелец усадьбы Покровское. Все было как во сне. Когда все уже завершалось, я думала: «Боже, я надеюсь, что теперь не проснусь…»

– Оглядываясь на традиции своей семьи, что вам кажется главным в воспитании детей?

– Сейчас родители слишком балуют своих детей и позволяют им все, дают слишком много денег. Они думают: «Вот дам ему побольше денег, пусть он будет доволен…» При этом никакого внимания душе ребенка, никто не хочет тратить на это время. Это и здесь, и в Австралии, и во всем свете. А главное-то – научить детей молиться и верить.

– Молитва – самый большой труд на земле.

– Я не нахожу, что это труд. Я думаю, что это помощь в жизни. Вера мне очень помогла в жизни – и когда я была беженкой, и когда были страдания, испытания… Среди эмигрантов после революции почти все были верующие, и это им очень помогло. Многие были из очень обеспеченных семей и лишились всего, абсолютно всего! Они привыкли к прислуге, к комфорту и вдруг очутились нищими. Но они сказали: «Боже, на все воля Твоя! Значит, нам надо это перенести…» Поэтому среди наших беженцев было очень мало самоубийств. Было, но немного. И вот теперь, куда бы вы на свете ни приехали, везде будет там православный храм. Вот и у нас в Западной Австралии, в городе Перт, на берегу океана есть храм.

– Ваши дети и внуки связывают свою жизнь с Россией?

– Внуки маленькие, младшему и вовсе четыре месяца. Те, что постарше и в школе учатся, тоже еще в России не были. У нас каникулы около Рождества, когда у вас зима, очень холодно, а когда здесь лето – они учатся. Все носят русские имена, только одного назвали Ли, но мы решили, что это Леонид. А дети здесь были, но они вросли в ту жизнь, в Австралии, и не могут уже ее оставить. Вот мечтаю научиться на компьютере, чтобы перевести для них документы из семейного архива. Они ведь и русского языка, к сожалению, не знают.

– О чем вы еще мечтаете?

– Мечтаю, чтобы внуки знали русский. Вот учу Соню, мою маленькую двухлетнюю внучку, как когда-то меня бабушка учила – она просто говорила со мной только по-русски. Но бедная Сонечка, наверное, думает: «Какая бабушка странная – со всеми говорит так, а со мной по-другому…»

* * *

Когда в Покровское приезжают паломники, то экскурсии для них проводит Марина Геннадьевна Давыдова, опытнейший музейный работник. Она рассказывает:

– На днях к нам приезжала группа слепых паломников. Как им рассказать о Покровском так, чтобы за словами «родина святителя Игнатия» они увидели парк, усадьбу?.. Мы пошли к старым деревьям, паломники касались их руками, слушали, как шумит листва, поют птицы, веет ветерок. Потом мы вошли в дом, и тут я поняла, что когда он был ветхий, то он был более живой, чем сейчас, после ремонта. Здесь уютно скрипели половицы, пахло не краской и лаком, а сухими травами. Теперь все восстановили по эталонам и штампам дизайна. В этом нет ничего дурного, но вот живем в деревне, а около храма сделали газоны, и теперь каждую божью неделю их надо стричь. Обычной косой не возьмешь, нужна бензокосилка, а это уже вроде из другой жизни совсем. Хорошо, конечно, что усадьба восстановлена так быстро, но если бы такое благолепие наживалось постепенно, годами, то ценилось бы больше. А пока у приезжих благоговения куда больше, чем у местных. Палисадник вот вчера разломали. Так что не надо идеализировать, не все так розово. Жизнь деревни разделяется вот этой дорогой. Ее до революции не было, но и тогда усадьба жила своей жизнью, деревня – своей...

* * *

Несколько слабых огней появятся на взгорке и погаснут – так Покровское простится с тобой в вечерний час, когда оглянешься на село уже из машины. Какое-то сиротство охватит тебя на темной безлюдной дороге, но тут же вспомнится, как ровным и тихим светом теплятся свечи в храме Покрова.