«…Я всякий раз учусь у каждого ребенка, как с ним надо разговаривать»

Детские творческие дачи, которые ежегодно проводятся в Волгоградской области, собирают не только талантливых детей, но и взрослых. Уже несколько лет «дачным» собеседником ребят является Александр Суворов, известный ученый-педагог, а еще – писатель, поэт.

Необходимо добавить: Суворов слепой с трехлетнего возраста и глухой с девятилетнего. Он читает и пишет на компьютере с брайлевским рельефно-точечным дисплеем, «слышит» только то, что ему говорят посредством дактильного «пальцевого» алфавита или пишут на ладони. Для публичной речи он надевает слуховые аппараты, которые помогают контролировать ритм, общее звучание лекции, а в приватном разговоре обходится без них.

Беседы Александра Суворова с детьми были встроены в одну из лагерных программ, «Школа социального спасателя». Суть программы – помочь ребятам, которым в лагере трудно: одиноко, не складываются отношения в отряде, тяготит режим. И было известно всем: каждый житель лагеря может подойти к Александру Васильевичу – хоть после общего разговора, хоть «просто так» – и задать любой вопрос.

Читая ежедневные записи этих разговоров, мы можем точнее воспринять современных ребят: понять, какие проблемы их волнуют, узнать, что же и как они думают о себе и о мире. А еще – увидеть, чего им больше всего не хватает: умения дружить, общаться, помогать друг другу...

6 августа 2007. Приехал прямо к запуску программ, в которых я участвую, к первому уроку «Школы социального спасателя». Сквозной темой стало: зачем люди обманывают, и всякий ли обман – действительно обман. Самый интересный вопрос задал десятилетний Ростислав – про одноклассницу, которая зачем-то все время выдумывает небылицы и предлагает их вниманию других ребят. Я предположил, что девочка, может быть, просто играет. Рассказал, что сам все детство фантазировал, так играл, но в одиночку.

Потом подходили девочки из других отрядов. Маша, скучающая по маме (первый раз в лагере), Арина, которая не знала, о чем спросить, и задавала штампованные вопросы: как дела, как поживаю, сколько лет? Одна девочка из первого отряда спросила, как я отношусь к любви между молодой девушкой и не очень молодым мужчиной. Разговор у нас зашел о страхе плохого – скандального – конца при самом безоблачном начале любви. Сказал, что настрадался от таких концов, а теперь решил для себя так: все, что имеет начало, должно иметь и конец; но чтобы хорошее начало не осквернить недостойным концом, ни в коем случае не жаловаться на человека, с которым был счастлив в начале дружбы. Надо хранить благодарную память о счастливом начале.

7 августа. В тихий час приходила Маша из третьего отряда, и опять: хочу домой, не хочу огорчать маму, не хочу подводить вожатых, девочки не уважают, говорят плохое за глаза, хочу домой. Несколько раз повторил, что не надо жевать обиды, возможно, что и мнимые. Оказывается, Маша давно уже сидит в печенках у всего отряда, включая вожатых: «большой нытик». Я могу ей посоветовать только одно: заставить себя чем-то увлечься.

Наташа говорила про то, что хочет переходить в параллельный класс, потому что в нынешнем классе ей завидуют девочки и учитель «на их стороне». Ее мама – режиссер детского театра, Наташа тоже там занимается, это и есть вроде бы повод для зависти…

Никита из седьмого отряда (пятнадцать лет) учится в классе с математическим уклоном, но больше склоняется к гуманитарным дисциплинам. Но родители предпочитают, чтобы он стал инженером. Я сказал, что жить ему, работать ему, поэтому на Бога, то бишь родителей, надейся, а сам не плошай. Мальчик, правда, удивил меня вопросом: как связаны знания с логикой? Оказывается, знания для него – только то, что надо зазубривать. Я постарался развеять это заблуждение.

Марина считает свою жизнь несчастливой, потому что в шестилетнем возрасте ошпарилась, остались рубцы выше колен. А денег на пластическую операцию нет. Я сказал, что тот, кто ее полюбит, полюбит и эти рубцы и что много есть увечий потяжелее, позаметнее, действительно мешающих жить. А ее рубцы мешают лишь в речке купаться, но на нескромные вопросы можно и не обращать внимания.

А десятилетний Илья полюбил девочку из своего отряда и спросил, что ему делать. Я посоветовал постараться стать хоть в чем-нибудь полезным этой девочке, чтобы общаться с ней побольше.

Никита спросил, почему народу недоступна правда, а если и доступна, он ничего не делает? «А народ что, младенец?» – задал я встречный вопрос. Все он знает, народ, но пока есть хоть малейшая возможность нормально жить, зарабатывать на жизнь, народ предпочитает свои повседневные дела гражданской войне из-за какой бы то ни было «правды».

«Расскажите что-нибудь интересное из истории». – «Из какой?» – «Из всемирной». – «Какой период вас интересует?» – «Не период, а вопрос: какую ошибку за всю историю человечества вы считаете самой главной?» – «Самомнение, – ответил не задумываясь. – Человечество мнит себя разумной формой жизни, а ведет себя сплошь да рядом безумно. Это может привести к самоуничтожению». – «А как это предотвратить?» – «Человечество не раз уже спохватывалось на краю пропасти». – «А сейчас далеко до края? А мы успеем спохватиться?»

«Почему мужчины унижают женщин?» – спрашивают. Отвечаю: «А почему женщины унижают мужчин?» Просто некоторые люди понятия не имеют, что такое человеческое достоинство. Поэтому слишком агрессивны. Главное для многих – показать за чужой счет, какие они умные и правильные. Вот и получается взаимное унижение.

8 августа. После ужина до отбоя у меня «прием». Иным нечего сказать, подходили просто попробовать писать по ладони, а другие пускали в свою жизнь.

Десятилетний Илья – с чубчиком, торчащим надо лбом как намек на крылышко. Мама у него умерла, когда он был маленьким, об отце он ничего не сказал, живет у бабушки, очень ее любит – как выразить любовь? Я посоветовал почаще бабушку обнимать, целовать и говорить, что он очень-очень-очень ее любит. Мальчик посетовал на семилетнюю племянницу, не подчиняющуюся команде помыть тарелку. Переводил Максим, он в этом отряде стажер, и сразу вспомнил аналогичные проблемы со своим младшим братом, горестно подытожив: «Когда же он подрастет?!» Я засмеялся: «Пока он подрастает, ты тоже подрастаешь, так что вздыхать тебе еще долго».

9 августа. Встречался с отрядом. На мой вопрос: «Какой такой правды вы от меня ждете?» – ответили неожиданно: «Истинной». Ну, знаете ли, с этим не ко мне. Я не столь самонадеян. Давайте ближе к делу: как вы ладите между собой? И тут же они заговорили об отношениях между мальчиками и девочками. Девочки «достают» мальчиков, а те – девочек. В дальнейшей беседе я настойчиво твердил, что чем ругаться, лучше направить энергию, например, на пение. Разговор удался, но под конец Катя вдруг начала плакать. Почему? Она жалеет меня. Я запротестовал: «Жизнь мою, конечно, легкой не назовешь, но она удалась. Вы лучше себя пожалейте, когда между собой ругаетесь». Сконфуженное молчание.

После ужина снова подходил Илюша, сам чертил у меня по ладони. Мама у него погибла в автокатастрофе. Какие-то изуверы сказали мальчику, что это его за грехи наказали. Я не скрыл своего возмущения. Мальчик очень скучает по погибшей маме. Я сказал, что тоже скучаю по своей маме, которой нет уже одиннадцатый год, но оттуда не дозовешься. Да и что тут скажешь, при таком-то горе?

10 августа. Перед ужином был в третьем отряде. Опять всплыла проблема взаимоотношений мальчиков и девочек. Что порекомендовать ребятам, чувствующим только себя, уверенным, что весь мир существует для каждого из них? Что противопоставить этому «центропупству»? Я честно сказал ребятам, что все равно они друг друга и себя не переделают, какими приехали в лагерь, такими и уедут, но как-то приспосабливаться надо. На вопрос, удается ли мне самому со всеми ладить, я опять же честно ответил, что не удается.

Иногда они задают совершенно странные вопросы. Например, участвовал ли я в Великой Отечественной войне? Простите, каким чудом? Или: учился ли я в Суворовском училище? Но что мне там было делать, если я ослеп в три года, а оглох в девять? С математикой у них нелады или так причудливы ассоциации? «Инвалид». «Суворов».

Опять подошла Маша, которая «хочу домой», но на сей раз не жаловалась, и мы продолжили общение с того места, на котором остановились при последней встрече. Она тогда попросила научить ее «немому языку», то есть дактильному алфавиту. Одновременно вприглядку учились и другие. Перед ужином одна шустрая девочка, если правильно запомнил, Карина, уже вполне сносно дактилировала.

11 августа. Никита подошел попрощаться – уезжал в Волгоград, чтобы участвовать в каком-то фестивале. На прощание задал вопрос: «Если человек выделяется из толпы, это значит, что он творческая личность?» Поклон вам, великие индивидуалисты – Байрон, Гете, Пушкин, Лермонтов! Кто там еще противопоставлял Творца Толпе? Не Библия ли та печка, от которой следует плясать? Пророки и их гонительница Толпа. Ну и как теперь прикажете вправлять в мозгах мальчика этот исторический вывих? «О какой толпе речь? – осторожно спросил я. – Например, я вынужден выделяться из толпы в метро, на вокзале. Но творчество мое тут ни при чем. Просто надо обратить на себя внимание, чтобы с ног не сбили, а то и помогли бы». Но Никита указал на толпу так: «Дети, вожатые». Я собрался с мыслями: «Нет! Творчество тут ни при чем! Настоящее творчество предполагает уединение, а не выпендреж». Мальчик растерялся: «А вот вы пишете стихи». – «Да, и есть люди, которым они нравятся. Но это выделяются мои стихи, а не я».

14 августа. Сидели у корпуса девятого отряда. Старшая вожатая посетовала на проблему панибратства. Напарница, ей восемнадцать, позволяет ребятам обращаться с собой запросто, и эти отношения ребята переносят и на старшую вожатую (которой «уже двадцать три года»), и та не знает, как поставить их на место, восстановить дистанцию. Сочувствую: тоже страдаю от фамильярности некоторых, знаю одно спасение – встречаться как можно реже, но в условиях лагеря этого не посоветуешь. Предложил в случаях панибратства подчеркнутую ледяную вежливость. Нарочито тихим голосом, по имени-отчеству и на «вы».

Ребята задавали много вопросов. Спрашивали, как быть с восьмилетним ребенком, скандально отвергающим все предложения, мол, все способы перепробованы. Я ответил, что, наверное, один способ все же остался: на некоторое время оставить мальчишку в покое.

Кто-то задал совсем уже странный вопрос: если ребенок на что-то мудро реагирует – это его собственная мудрость или родительская? Я удивился: какая разница? Главное, реакция мудрая. Девочка так и не смогла привести пример детской мудрости, и я сам привел: вот Максим, когда мой ответ заставляет задуматься, ставит у меня на ладони многоточие. Я общался с его мамой, и она обозначала свою задумчивость точно так же. Так кто у кого сдул? Максим настаивает на полной своей самостоятельности в этом случае, говорит, что был в шоке, когда узнал, что мама делает точно так же.

15 августа. В пятом отряде ребята с места в карьер заявили, что они не слышат своих вожатых. Спрашиваю: «А вожатые тоже вас не слышат?» – «Иногда». Покувыркавшись немного с этой уже поднадоевшей темой взаимной глухоты, решили, что всем, особенно ребятам, просто не хватает терпения друг друга выслушать.

После отбоя две индивидуальные консультации. Катя, командир отряда, пришла зареванная: она хочет только добра, но ее никто не понимает. Быстро выяснилось, что «никто» – это вожатые, психологи-практиканты. Не знаю, такая ли уж Катя, какой она сама себя изобразила, ведь ее жалобы предельно абстрактны, ни одного примера конфликта. Зато: «Они всегда не понимают, завидуют». – «Чему?» Не отвечает.

Олег вожатствует пятый год, это большой стаж. Но стажерка вдруг ни с того ни с сего начала про него злословить, и он это услышал. Что делать? Я пожал плечами: ничего, игнорировать. Вести себя как ни в чем не бывало. Уважение будет на стороне того, кто игнорирует злословие в свой адрес.

16 августа. Ребят из четвертого отряда в основном беспокоят проблемы «предательства» и «одиночества». Можно ли продолжать дружить, если тебя предали? Всегда ли плохо одиночество? Я напоминаю народную мудрость: «Один – тайна. Двое – полтайны. Трое – нет тайны». Лучше свои тайны держать при себе, не разбалтывать никому, иначе ты сам и есть главный предатель самого себя. Зуда кому-то непременно доверить свои тайны не понимаю. И нечестно: сам не можешь удержать при себе свои тайны, незачем потом ругать другого за то, что он тоже не смог удержать. А предательство – это нарушение взятых на себя обязательств. Если человек никаких обязательств на себя не брал, то, как бы плохо ни поступил, он не предатель. Рассказал ребятам миф про царя Мидаса и его слугу, которому страшно хотелось разболтать, что у царя Мидаса ослиные уши. Слуга выкопал ямку и прошептал страшную тайну туда, но из ямки вырос камыш и расшелестел про ослиные уши царя всему миру. Рассказал и про ящик Пандоры. И о том, что сам я сознательно избегаю интересоваться чужими тайнами. Не хочу их знать, предпочитаю обойтись без «доверия». Зато и выбалтывать нечего. Лучше дружить без тайн. Что касается одиночества – кроме него бывает уединение, а без потребности в нем трудно состояться полноценным человеком. В уединении мы учимся общаться с самими собой. Очень важное умение.

Оля, ей одиннадцать лет, подошла. И хоть я предупреждал, что мне лучше не доверять никаких тайн, она стала советоваться про «любовный» треугольник: с ней дружат два мальчика, оба хорошие, но надо выбрать кого-то одного, и они заранее согласны с выбором девочки, кого бы она ни выбрала. Я откровенно удивился: а зачем вообще выбирать, почему бы не дружить с обоими? «Надо. И лучшая подруга говорит, что надо выбирать». Я остался при своем недоумении, девочка – при своей уверенности.

Подходила Вика из десятого отряда: ее никто не слушается. Я спросил, почему кто-то должен ее слушаться, если она не стажер, не командир и вообще никакой никому не начальник? Объяснить не может. Посоветовал принимать жизнь как есть и не требовать от нее слишком многого, уж такая она непослушная! Разочаровал, наверное. Но сказала «спасибо» – и след простыл.

18 августа. Пригласили «на свечку» в десятый отряд. Стажер там Ксюша, очень ласковая девочка, завоевавшая в своем отряде подлинный авторитет. А вожатые, психологи-практикантки, полностью обанкротились. Не удержали отряд, противопоставили себя ребятам. О воспалении в этом отряде я давно знал, ко мне приходила командир и потом еще одна девочка. А теперь вот позвали. Вожатые чуть не плакали (а может, и плакали), сетуя на то, что сначала все было хорошо, а потом непостижимым образом между вожатыми и ребятами «встала стена». Этаких откровений от вожатых мне еще никогда не переводили. Даже если существовала фактически та самая стена, вожатые ее еще никогда не признавали, хотя бы из самолюбия отрицали до последнего, понимая, что признать эту стену означает признать свою вожатскую несостоятельность. А здесь – беспомощная констатация и полное непонимание, откуда эта стена взялась. Дожили. Вожатые вели себя почти как подсудимые. А во всем разуверившиеся ребята меня спрашивали: «Можно ли подружиться за три недели?» – «Можно и за три дня». – «А бывает дружба на всю жизнь?» – «Бывает. У меня есть такие друзья». – «Что такое доверие?» – «А сами как думаете?» – «Это когда можно поделиться тайной и быть уверенным, что не разболтают... когда человек приятный». А Наташа-артистка заявила, что доверять можно только маме и родственникам, а друзьям ни в коем случае. На это я сказал, что у меня за последний год получилось как раз наоборот, и то, что я сейчас у них «на свечке» живой и относительно здоровый, заслуга друзей, а не родственников. По-моему, доверять можно тем, кто с тобой человечен, поддерживает тебя в твоем главном. А им в отряде не хватает самой чуточки, капельки обыкновенной доброты, терпимости друг к другу. Говорю: «Попробуйте хотя бы оставшиеся два дня поменьше ссориться, не ждать, что все должны вас слушаться. Попробуйте поменьше обижаться и обижать».

Не знаю, какой прок от состоявшегося разговора, но он прошел задушевно. Я постарался выразить сочувствие всем. С поиска виноватых и высчитывания обид я перенес акцент на то, что все поголовно достойны сочувствия.

19 августа. После полдника приходил Никита, спрашивал, как ему быть, если мальчишки провоцируют его на драку. «А ты умеешь драться?» – «Да». – «Так почему бы не начистить кому-то морду?» – «Не люблю драться». – «Ну не связывайся. Уходи. Ты ведь, наверное, так и делаешь». – «А если не отстают?» – «Слушай, у тебя есть спортивный свисток?» – «Повторите». – «У тебя есть спортивный свисток?» – «Нет...» – «Надо купить, и когда к тебе полезут драться, свистеть погромче. Необычная реакция всегда с толку сбивает. Заодно и зрителей привлечешь, а на это драчуны вряд ли рассчитывают». – «А как я сам при этом буду выглядеть?» – «Нормально. Тебе весело: хотели одного, напоролись совсем на другое». – «Вы… веселый!»

Вечером состоялась довольно интересная философская беседа с двумя отрядами. «Что такое настоящий друг?» – «Сотрудник. Тот, с кем можно разделять трудности». – «Настоящих друзей не бывает?» – «Друг может быть только настоящим, или он вообще не друг». – «У настоящих друзей одна душа на двоих?» – «Зачем же? У каждого своя. Если бы все одинаковые, было бы скучно». Кто-то противопоставил душу разуму. Я предложил уточнить, что же такое разум. Конечно, разум свели к математической логике. Пришлось объяснять, что разум – ответственность за себя в мире и за мир вокруг себя, а логика – один из многих инструментов, которыми пользуется разум, чтобы реализовать эту ответственность. Говорили о шаблонах, надуманных системах, о естественности и неестественности в отношениях. Всегда ли надо действовать продуманно и естественна ли эта продуманность? Я ответил, что для разумного существа естественно любое проявление разума. И в шаблонах самих по себе ничего плохого нету, просто сфера их действия всегда ограничена, а мы норовим придать им универсальное значение, применять там, где неуместно. А сев в лужу, обижаемся не на себя, а на ни в чем не повинные шаблоны…

…Кто-то из взрослых меня спрашивал: «Какой ваш главный прием в арсенале общения с детьми?» Я ответил, что не манипулирую партнерами по общению, поэтому слово «прием» неуместно. Приемы нужны, чтобы обманывать, морочить голову. У меня не приемы, а принципы. Всякий раз я учусь у каждого ребенка тому, как надо с ним разговаривать.