ТЕМА С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Оправдание империи

Новые учебники истории – только часть, и не самая масштабная, перемен в государственной идеологии. Эти перемены – медленный, но серьезный поворот, который можно отследить по фрагментам речей, по интервью в газетах. Самый показательный пример – статьи государственных чиновников высшего ранга Сергея Миронова и Натальи Нарочницкой, посвященные Октябрьской революции, опубликовала «Российская газета».

В этих статьях проводится различение Ленина и Сталина: Ленин – революционер, человек без роду и племени, учинивший «сознательный погром российской государственности», а Сталин – ее собиратель, созидатель, отрекшийся от космополитизма и внявший национальному чувству, породившему «советский патриотизм».

В вину Ленину ставится даже декларированное им «право народов на самоопределение». «Россия была и будет Империей», – цитирует Наталья Нарочницкая Ивана Ильина.

Империя с большой буквы – до недавнего времени такое написание случалось только в фантастических книжках вроде «Звездных войн». Но стоит заметить, что уже с начала двухтысячных фантасты стали сочинять эпопеи о космической российской империи двадцать какого-нибудь века, побеждающей что соплеменный, что инопланетный разум. Теперь фантастика прирастает реальностью; то, что, кажется, годилось только для ненавязчивого массажа мозгов в метро, легализуется в пространстве общественной и политической мысли.

Соответственно из этого пространства выталкиваются, оттесняются в маргинальную область те, кто так или иначе «подрывают» идею российской государственности. Исходя из вышесказанного, понятно, почему оказывается в изгоях революционер Ленин – революция есть посягательство на стабильность, а стабильность уже стала внеидеологической основой нашего государственного строя. Но еще более показательно, что наряду с Лениным уже становятся лишними и Петр Чаадаев, и Александр Герцен. Можно спорить о правоте или неправоте Чаадаева, о чрезмерной или адекватной резкости его оценок. Но его снова без споров записывают в сумасшедшие – в психиатрическом значении слова. Вполне имперский стиль обхождения.

Если Ленин «пострадал» за преобразование российской действительности, то Чаадаев и Герцен, похоже, лишь за то, что они старались ее увидеть и описать. Причем дело скорее всего не в том, что их видение чему-то не соответствует – неугодна сама попытка сцепки с реальностью, сама попытка ее целокупного видения.

В этом смысле примечательно, как устроено пособие по новейшей истории А.Филиппова; его можно было бы использовать как пособие другого рода – по сокрытию улик. Например, тема сталинских репрессий в нем есть, но она разделена на не вяжущиеся друг с другом фрагменты, разбросанные по разным частям книги. Если даже кто-то возьмет на себя труд собрать их воедино, цельной картины он не получит: фрагменты не стыкуются друг с другом. И сознание читателя пропустит их – как лишние, несвязные сведения, «информационный шум».

Чем опасен такой подход к истории? Дело, может быть, даже не в искажении исторической правды в том понимании, что историк должен быть объективен и в этом смысле честен. Чтобы составить «державную историю» России, мало выбрать соответствующие факты и цитаты и расположить их в нужном порядке. Нужен соединительный материал.

Этим материалом становятся своего рода политические заклинания; слова в них подбираются по принципу – чем абстрактнее, тем лучше. «Народ», «власть», «особый исторический путь», «традиции российской государственности», «духовное единение»… Причем не делается даже попытки наполнить эти понятия реальным содержанием, которое за ними, несомненно, есть; из терминов и определений они становятся комплиментами, пассами гипнотизера.

«Сознательность, духовность – это все из словаря... некоей монгольской орды, которая оккупировала и выжгла пространство страны словами «план», «морально-политическое единство народа» и тому подобными прелестями, инсценирующими какое-то ритуальное действо вместо реального действия и жизни, – говорил философ Мераб Мамардашвили в середине восьмидесятых. – Тем, кто оглушал людей на съезде «державой», я сказал бы, что… нет никакой «державы», а есть только державно-ностальгические чувства. А она сама – призрак. Тень. Я не отрицаю, разумеется, силы тени, но это – сила тени».

Сила тени… Кажется, что она действительно призрачна. Но с этими словами Мамардашвили неожиданным образом рифмуется один сюжет из «Записей и выписок» Михаила Гаспарова:

«…Блестящий полководец… отделяет от себя тень, одевает ее в великолепные латы и посылает на врага, чтобы быть сразу в двух местах. Они побеждают; тень возвращается в столицу первой и коронуется; но герой не боится. Он приходит во дворец и говорит: «Тень, знай свое место!» Тень выскальзывает из лат, подползает к его ногам и прирастает; а латы остаются стоять, поднимают железную руку и приказывают: «Отрубить ему голову!»

…Кажется, в новых учебниках чувствуется этот же металлический голос.