«Ощущение потерянности появилось у детей сразу»

Накануне учебного года мы встречались с ребятами: шары для первосентябрьской линейки надували, шутили, летними впечатлениями обменивались. Я почувствовала их хорошее настроение, совсем не такое, какое было еще в мае, и перестала волноваться. Причина моих волнений в том, что весь прошедший год мои ребята вынуждены были адаптироваться к условиям учебы в новой школе. Целый год мы переживали синдром потери дома, бесприютность и сиротство – да-да, нас коснулась реструктуризация сети школ.

Когда нашу родную школу расформировали, младших детей перевели в более близкие школы, а наш десятый класс отправили в школу дальнего микрорайона: надо или на автобусе ехать, или полчаса идти пешком. Трудно сказать, какой вариант пути хуже, если представить переполненный утренний автобус или темную холодную зимнюю улицу.

И хотя новая школа встретила нас очень сочувственно, доброжелательно, ощущение потерянности появилось у детей сразу. «К нам не так относятся»… «Нам несправедливо ставят оценки»… «Мы здесь не нужны» – в первые дни эти выводы, в общем-то обычные для новичков, сыпались беспрерывно. И не стоило бы об этом говорить, если бы эти разговоры прекратились через месяц, четверть или полугодие. Увы, нам и года не хватило, чтобы стать «своими».

Не помогали ни обычные в таких случаях уговоры: «Подождите, вот вы проявите себя хорошо, тогда вас и оценят по заслугам, и поймут, и примут!» или «Привыкнете, куда денетесь!», ни сердобольное: «Ребятки, терпим, терпим». Возраст-то самый максималистский, 15 лет, ничего они терпеть не хотят и ничего прощать не собираются.

Громко возмущаются: «Когда нас сюда зазывали, обещали, что математику будет вести NN, ради него и пошли, а дали другого учителя». И я думаю: может, если бы не обещали, они бы и нашли общий язык с тем учителем, которого назначили, и уроки математики не походили бы на военные маневры...

В нашей маленькой уютной школе, где детей было всего 300 человек, мы привыкли считаться и советоваться друг с другом; все у нас были умные, способные, любимые. Не на словах: победителей районных конкурсов и олимпиад среди ребят было много. А здесь все вдруг стали хуже учиться, хуже себя вести.

Дети жалуются: «Нас тройками завалили, ставят их в массовом порядке». Но, с другой стороны, и в самом деле никто из них в этом году не занял призовых мест в районных предметных олимпиадах! Где причина, где следствие – не знаю, но точно: крылья-то им ситуация перевода подрезала.

Многие учебные проблемы упирались в нестыковку программ: то химия по Грабриэляну, а то по Кузнецовой; одна история у одного учителя, у другого – совсем другая. Стиль, тон, система оценивания – все отражается на самочувствии ученика, и до того доходило, что любимый предмет вдруг становился самым нелюбимым.

Информатику, например, наши ребята изучали со второго класса, свободно делали презентации для уроков, выпускали электронную газету «Мобилография», а тут их осторожно, как новобранцев, посадили за машины и стали объяснять предназначение мышки. Дети в шоке, а им: «У нас такая программа, с нулевого уровня будем проходить». Казалось бы, это просто недоразумение, его легко исправить, но нет: на то, чтобы убедить администрацию школы и учителя в том, что надо работать для детей, а не для программы, ушло ровно полгода.

Мальчики наши раньше никогда не вели себя агрессивно, а сюда уже пришли настроенными на оборону: другой микрорайон, чужая подростковая среда, там свои лидеры и изгои. Поэтому сразу – грубость, провокационное поведение на уроке, грязные слова в коридорах школы. Спрашиваю: «Почему вы так себя ведете?» – «Чтоб заранее знали, что нас обижать нельзя».

Я-то могу войти в положение: все боятся нового места, и каждый выражает этот страх по-своему – но кто еще, кроме меня, будет «входить в положение»? Репутацию класса мое объяснение не спасает: «Дети со сложным поведением. Настороженные, ежиками ходят».

Отношения со школой у них как-то сразу не заладились. Дети не захотели выбирать профили, все пошли в универсальный класс – не из бравады, а чтобы быть вместе. Они надеялись, что в работе с ними будут использованы данные их профориентационной диагностики, которые они принесли из своей школы, но здесь это никого не интересовало. Спортзал новой школы оказался перегруженным, и старшеклассникам уроки физкультуры назначили на вечер. Проблема не только в том, что мы живем далеко от школы, но и в том, что вечерами ребята посещают кружки, секции, музыкальные и художественные школы в своем микрорайоне, ходят туда с детства. Навстречу детям, разумеется, идти не принято: «Производственная необходимость».

В общем, напряжений возникало много, а ставку школьного психолога как раз в прошлом году сократили: подушевое финансирование. Что ж, «душ» в школе действительно стало больше, а вот надежд на хорошее отношение к ним – гораздо меньше. Вся адаптивная работа на плечах классного руководителя: и беседы с учителями, и согласование интересов на уровне администрации школы, и решение межличностных проблем, и посещение уроков. «Посидите у нас в классе, пожалуйста», – просят и дети, и учителя. Но если этим не заниматься, пустить все на самотек, учить и учиться станет просто невыносимо.

Дело ли – вышел человек из школы и заплакал. Никто не знает, почему? «Зачем у нас забрали школу, как там было хорошо!» И какая-то тревога поднимается внутри: никто не думал, как эта травма может откликнуться в их жизни?

Они были очень привязаны к родной для них и для меня школе, к той нашей жизни, и поначалу часто собирались, чтобы еще раз прокрутить видеоролик собственного изготовления под названием «Школа, школа, я по тебе скучаю!». А еще они ходили туда, в то крепкое старое здание, возведенное в ядре города еще первостроителями. Сейчас оно продано частному предпринимателю, он организовал там что-то вроде мебельной фабрики с магазином: шум, грязь, толкотня. Больно видеть это.

Ведь как мы ни сражались за свою школу – и сайтом, и массовыми победами детей и учителей в конкурсах, – спасти ее не получилось. Депутаты проголосовали за ее закрытие, фактически – за ухудшение условий образования для трехсот детей. Приняли решение против школы, против ребенка.

…Но вот начинается новый учебный год, я вижу, что ребята веселы, настроены бодро. Я надеюсь, что боль утраты прошла, что они не будут оглядываться на прошлое и спокойно примут условия той реальности, какая есть. Но полной уверенности у меня все-таки нет.