ИМЯ И СЛОВО

«Он пришел неизвестно откуда и остался с нами жить»

В июле 2002 года я попросил Льва Алексеевича Шилова рассказать об истории этой записи, о дружбе с Юрием Казаковым. Я приехал в Переделкино, где Лев Алексеевич директорствовал в Доме-музее К.И.Чуковского. (Вообще Шилов был душой Переделкина. Нет, не душой шумной компании, а хранителем памяти и защитником этого самого литературного поселка на свете.)

Выяснилось, что пластинку с записью рассказов Юрия Казакова «Мелодия» так и не выпустила. Ни в 60-е годы, ни в 70-е, ни даже после смерти писателя. Что-то пугало начальство в этих двух рассказах о любви и прощании. После беседы Лев Алексеевич подарил мне кассету «Читает писатель Юрий Казаков». Ее удалось выпустить в серии «Из коллекции Литературного музея» тиражом в… пять экземпляров.

Сегодня «ПС» впервые публикует устный рассказ Льва Шилова о Юрии Казакове, записанный мной в Переделкине пять лет назад.

Пусть эта публикация будет данью памяти и Юрия Павловича, и Льва Алексеевича – двух прекрасных людей, спасавших и согревавших русское слово.

Однажды Юра надписал мне свою книжку цитатой из своего рассказа про слепого пса: «Он пришел неизвестно откуда и остался с нами жить»*. А история была такая. Я познакомился с Юрой в поезде «Литературной газеты», и в этой цитате – намек на мое появление в том поезде.

Только в те годы, только в том настроении можно было совершать такие поступки. Было лето 1959 года. Представьте вполне благополучного молодого человека, научного сотрудника музея Маяковского. У него все прекрасно – жена, дети, служба, карьера открывается, а ему все чего-то не хватает, и он бросает эту благополучную жизнь и начинает жить заново. Он собирается стать журналистом под влиянием Михаила Кольцова – его тогда только реабилитировали. Под влиянием «Хроники времен Виктора Подгурского»** – я ее сейчас плохо помню, но она на меня произвела огромное впечатление. Впечатляло и то, что ее написал 23-летний писатель! И я решил стать журналистом – вот так, с бухты-барахты. Эта романтика, возможность вмешательства в жизнь – все это сорвало меня с места.

Когда я пришел к редактору «Литгазеты» Сергею Сергеевичу Смирнову и сказал, что хочу ехать с выездной редакцией в Сибирь на стройки, он очень вежливо отклонил мое предложение. И тем не менее я явился к отходу поезда. Почему-то его очень торжественно провожали. Почему-то Ольга Берггольц пришла провожать «Литгазету» – зачем ей это было нужно? – не знаю. Необычный, конечно, был поезд – к примеру, один вагон был как вагон, спальный, а в другом ехала машина-вездеход. Да-да!

И вот я поехал с этим поездом, ища повод примкнуть к бригаде «Литературки». А у меня была с собой бумажка от «Вечерней Москвы». Там было сказано, что мне поручается освещение поездки «ЛГ» в Сибирь. И через какое-то время меня на правах помощника фотографа взяли в вагон «Литературки».

В каждом городе нас встречали с оркестром, сажали в «Волги», везли в обком, а потом на заводы. Поначалу мне это нравилось. И даже все первые секретари обкомов мне нравились. Очевидно, это были действительно очень толковые люди. Но журналисты работали так, как было принято. Выскакивают на ходу, спрашивают имя-отчество у рабочего, а потом в очерке: «Потомственный сталевар, кивая седой головой, рассказывал мне…»

Постепенно понимая, что происходит, я перестал мечтать о профессии журналиста. И где-то в середине дороги, сидя в туалете, переоборудованном под фотолабораторию, я уронил в фиксаж целый рулон пленки. Вытер его и положил на место, а потом, когда у фотографов пошел брак, все открылось. Мою судьбу решали на летучке, и Юрий Казаков оказался единственным, кто за меня заступился. Причем он приписал мне даже какие-то заслуги.

После той летучки я уже ходил за ним и смотрел преданными глазами. Он тоже ко мне хорошо относился и однажды доверительно сказал: «Да чего ты на них смотришь, это все ерунда, разве это писатели! Вот мы с тобой – писатели!.. Надо выводить русский рассказ на уровень мировой литературы!..» Вот такое у него уже было настроение, хотя у Юры вышла всего лишь одна книжка в Москве и, по-моему, еще одна в Архангельске***.

Когда я прочитал Юрины рассказы, я сильно его зауважал. Пока я не читал, то не очень верил на слово, что он гениален. А как прочитал, очень его полюбил за его талант. Очень! И это мешало, наверное, нам на равных подружиться. Ну а насколько он был ко мне расположен и насколько это была тяга взаимная, ясно из того, что однажды он пришел ко мне в гости, что он вообще не часто делал, живя таким бирюком. По моему ощущению, Юра был очень замкнутый, одинокий человек. А он вот приехал к нам в Старосадский переулок…

Но вернемся в тот поезд. Помню эпизод, когда на станции купили на всех пирожки, все поели, а потом собирали деньги, и Юра сказал, что он съел всего один пирожок и денег не даст. Это было как-то странно, но потом, еще не раз столкнувшись с его мужицкой прижимистостью, я понял, что это у него от очень голодного детства. От того, что мама его была санитаркой и рос он без отца. И юность у него была очень трудная. С большим трудом он зарабатывал, играя в оркестриках в кинотеатрах.

Он мне рассказывал, что свой первый рассказ написал на спор. Однажды в компании говорили, какое это трудное дело – газетное, писательское. Казаков сказал: «Да что вы, писаки, понимаете! Вот попробуйте по три часа каждый вечер играть на контрабасе. А рассказ я вам напишу за один присест». И он сел и написал рассказ об американских спортсменах, ничего не зная про Америку. Рассказ напечатали, и Юра получил баснословный гонорар, он равнялся его месячному заработку. После этого он бросил музыку и стал писать рассказы. Ни один из них не принимали, но он поступил в Литинститут. Эта история, очевидно, не совсем соответствует действительности, но так он тогда рассказывал.

Позже он рассказывал мне о двух-трех своих сюжетах. Один из них он описал потом замечательно в рассказе «Двое в декабре», а другой так и остался нереализованным. Там молодые люди договариваются встретиться на юге. Юноша приезжает к морю раньше, снимает комнату, готовит ужин, она должна вот-вот приехать. Ожидание, предвкушение встречи с возлюбленной. Что-то должно окончательно решиться. Он знает, каким автобусом она приедет, и идет встречать. И вот появляются огни автобуса, огни спускаются по серпантину, исчезают и снова появляются. И вдруг совсем исчезают – автобус срывается и падает в пропасть. Потом Юра посчитал, что это слишком уж закручено.

По его наущению я написал рассказ про любовь. Московский двор, школьники, первая любовь, когда коснуться руки девушки – это ах! Рассказ как рассказ, в духе молодежной прозы. Но Юра очень высоко его оценил, письмо мне прислал с советами: вот это стоит, а это лишнее. Потом эту рукопись у Казакова украла его поклонница, думая, что это казаковский рассказ. Еще он подбивал меня писать в духе Ираклия Андроникова.

Так вот, снова вернемся в тот поезд. Где-то после Иркутска мне уже захотелось как-то выбраться домой. Чтобы заработать на обратный путь, я стал делать то, что умею – читать лекции о Маяковском. Первую прочел в Ангарске. А в Иркутске мы с Юрой жили в гостинице в соседних номерах и одну ночь целиком провели в разговорах, нарушили сухой закон, сидели с водочкой, но пьянки никакой не было. Боюсь, что я тогда говорил больше, чем он. Юре, мне кажется, было интересно со мной, хотя мне было 27 лет, а ему – 32. Я ему рассказывал про любовь Маяковского, про его самоубийство, а он этого совершенно не знал. Он вообще тогда мало знал, мало читал и не скрывал этого передо мной. Со смехом рассказывал, как в Литинституте его обвиняли в том, что он пишет под Бунина: «Да я Бунина не читал ни строчки! Когда первые рассказы писал, просто не слышал о нем».

С тех пор мы не то чтобы подружились, но он очень хорошо ко мне относился. А когда я только вернулся из поездки и сообщил маме, что подружился с Казаковым, она сказала: «Так я же тебе давно о нем говорила!» А мама у меня работала в журнале «Крестьянка» и слышала разговоры о талантливом молодом писателе, которого долго не могли напечатать в журнале****.

Несколько раз я был у Юры в Абрамцеве. Один раз он меня встретил очень душевно, мы пробыли весь день вместе. Вместе обедали каким-то самодельным обедом, потом он повел меня к своему другу, который очень хорошо отделал деревом свой дом – изящно, красиво. Юра восторгался, хозяин гордился.

Второй раз я его не застал и ночевал под забором. Однажды я привез к нему свою возлюбленную, хотелось похвастаться. Моя девушка была очень стройная, очень красивая, ну просто загляденье, студентка мединститута, Ниночка моя дорогая… Казаков отдыхал, нас встретила его мама, угощала чаем, а потом он вышел – заспанный слегка. Почему-то нам с Ниночкой врезалась в память большая белая собака, она лежала очень миролюбиво. И все было мирно, тихо, красиво.

В конце 60-х он уже общепризнан. Я его встречаю иногда у Дома литераторов и все пытаюсь уговорить записаться на магнитофон. Он стесняется, отнекивается: «Ты лучше Домбровского запиши!» И тут же диктует его номер телефона. И вскоре я записал, как Домбровский читает запрещенную главу из своего романа.

Наконец и Юра согласился, и я приезжаю к нему сюда, в Переделкино. Ставлю магнитофон, включаю и выхожу на улицу, чтобы он не стеснялся своего заикания. К счастью, все сохранилось на пленке – наш разговор о его поездке во Францию, о том, что он собирается писать о Бунине… Чувствуется Юрина очаровательная наивность. Я ему в подарок привез зажигалку – новинку того времени. Только-только появились такие зажигалки, которые выбрасывали длинный язык пламени, и кто-то говорил, что это прекрасное средство самозащиты. Юре это очень понравилось. И вот мы обсуждаем – можно этим защищаться или нет? Он утверждает, что можно, я сомневаюсь.

А как-то он пришел ко мне в гости, и мы целый вечер проговорили, потом я пошел проводить его до троллейбуса. Лето, такие приятные сумерки. И вот мы видим, как проходит троллейбус новой тогда марки – с большими стеклами. А вокруг пустая улица, и этот светящийся троллейбус был так хорош…

* Речь идет о рассказе «Арктур – гончий пес». Он начинается со слов: «История появления его в городе осталась неизвестной. Он пришел весной откуда-то и стал жить».

** Повесть А.Т. Гладилина, опубликованная в журнале «Юность» в 1956 году.

*** В 1957 году в Архангельском книжном издательстве вышла книга Ю. Казакова «Тэдди».

**** Рассказ «Манька» был напечатан в «Крестьянке» № 8 за 1958 год.