ХРЕСТОМАТИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Екатерина Мурашова. Понять ребенка. Психологические проблемы ваших детей

Если вы (как и многие коллеги-учителя) до сих пор с сомнением относитесь к психологам, прочитайте эту книгу. Только не беритесь за нее поздним вечером: не оторветесь. Случаи из практики психолога, работающего в обычной районной поликлинике, описаны хорошим литературным языком.

Каждая глава начинается с того, как открывается дверь кабинета, на которой написано: «Стучите – и вам откроют», и перед читателем разворачивается очередная история детской проблемы. Это может быть и тотальное непослушание, и агрессия, и отвращение к школе, и лень, и дурная компания. Одним словом, ребенок ведет себя так, что у взрослых опускаются руки. Чего они только не пробовали!

В этот момент автор, как хороший романист, прерывает повествование. И уже как профессиональный психолог описывает суть проблемы. Эта главка обычно так и называется: «Что такое…» Например, детские капризы, детские страхи, подростковый кризис. Или «Почему дети…»: …не хотят учиться, не успевают в начальной школе, стесняются.

Когда читатель осознает существо проблемы, следует объяснение, почему так происходит (какие обстоятельства в жизни ребенка довели его до такого состояния) и что делать родителям, чтобы исправить эту ситуацию. Очень полезной может оказаться главка о том, какой помощи в подобном случае можно ожидать от специалиста.

И только теперь, когда мы представляем проблему с разных сторон, автор возвращается к конкретному случаю, с которого начиналась глава: что происходило с ребенком и его родителями во время встреч с психологом, каков был результат.

В общем ряду возрастных кризисов подростковый занимает особое место. Хотя бы потому, что о нем все знают. И весьма часто от совершенно несведущих в психологии людей можно услышать:

– Ну что вы хотите! Подросток! Подростковый кризис – все они такие в этом возрасте!

Один из очень распространенных в общественном мнении стереотипов, поддерживаемый, впрочем, частью специалистов (как правило, врачами), говорит о том, что именно в этом возрасте в организме человека происходит мощная перестройка всей гормональной системы, сопровождающая превращение девочки в девушку, а мальчика в юношу. Отсюда-де и растут все психологические проблемы.

Но вот что удивительно – гормональная юношеская перестройка происходит у всех людей без исключения, однако в традиционных обществах и культурах (первобытные и земледельческие культуры древности, а также современные аналогичные общества) никакого подросткового кризиса попросту не существует.

В современном индустриальном и постиндустриальном обществе разрыв между биологическим, социальным и интеллектуальным созреванием индивида составляет иногда 8 – 10 лет. Именно в этот «зазор» и вклинивается так называемая подростковость. Вышеупомянутые гормоны играют в крови и будоражат в жарких снах, но «мы в твоем возрасте не о мальчиках думали, а о том, как бы профессию получить». И так далее и тому подобное. Во всех возможных сочетаниях. Сами понимаете – покорно мириться с подобным положением вещей может только законченный флегматик. Каковых немного. Остальные начинают бунтовать. В той или иной форме.

Приметы подросткового кризиса

Эвелина попала ко мне как бы случайно. Просто они с мамой шли по поликлиничному коридору после посещения гастролога (у Эвелины с детства плохой аппетит и хронический гастродуоденит), увидели табличку на двери моего кабинета «Стучите – и вам откроют», переглянулись, дружно хихикнули и... почему-то постучали. А у меня как раз не явился ребенок, записанный на это время...

– У меня все в порядке, – с тонкой улыбкой заявила четырнадцатилетняя Эвелина, изящно умостившись в кресле. – Это мама у нас все лечится. Только вот беда – не помогает ничего...

Отправив Эвелину в другую комнату, я попросила ее сделать рисунок «Семья», а сама пока решила побеседовать с мамой. Мама по имени Анжелика подтвердила слова дочери: действительно, всего месяц назад она выписалась из клиники неврозов. Пока была в клинике – все было хорошо, а дома все вернулось опять – скачет давление, обмороки, тошнота, депрессия, не хочется жить...

– Давно это у вас началось? – спрашиваю я.

– Около двух лет, – вспоминает Анжелика. – Вот как раз Лина у нас девушкой стала, а я – в тираж... – Миловидное, хотя и несколько оплывшее лицо ее кривится в горькой усмешке.

– Расскажите о Лине, – прошу я.

Со слов Анжелики передо мной развернулась редкой благостности картина. Эвелина учится на «отлично» в хорошей английской школе, среди подруг пользуется авторитетом благодаря острому уму. Тонко понимает и чувствует человеческие достоинства и недостатки. Характеристики, данные ею, часто как-то не по-детски точны и исчерпывающи. Всегда готова помочь друзьям, попавшим в затруднительное положение. За урок пишет свое сочинение и два-три кратких конспекта для менее сообразительных одноклассников.

Лина любит и жалеет животных. Хочет быть юристом и уже второй год посещает какой-то соответствующий клуб во Дворце детского творчества на Невском.

– Вот повезло-то вам! – искренне воскликнула я, когда рассказ был закончен. – Такая замечательная девочка и к тому же красавица!

И тут совершенно неожиданно для меня Анжелика зарыдала. С ручьями слез, размазыванием туши и шмыганьем носом.

Я аккуратно попросила Анжелику объяснить причину столь бурной реакции.

– Я знаю, что она очень хорошая девочка. Я горжусь ею, – тоном адепта аутогенной тренировки гнусаво произнесла Анжелика. – Но я не могу этому радоваться! Я ее вообще последнее время видеть не могу!

– Почему? Что изменилось в последнее время в ваших отношениях?

– Понимаете, это даже словами трудно описать. Она же очень умная, правда. Никогда не грубит, никогда голоса не повысит. Так, ерунда, три-четыре фразы в день... Не знаю даже, как вам объяснить...

– Приведите, пожалуйста, пример.

– Пример? Пожалуйста. Вот я сижу перед трюмо, делаю макияж, вечером собираюсь в гости к своим друзьям. Лина появляется в дверях, стоит молчит, потом совершенно невинно: «Мамочка, тебя можно? А, ты еще занята, да? Извини. Что ты делаешь? Все еще красишься, да? А... Ну конечно, тебе теперь это необходимо. Раз ты в гости идешь. Что ж тут поделаешь – годы... И красься не красься...

– Да, у вас тонкая девочка... – не скрывая своей обескураженности, протянула я. – И давно у вас... такой оборот отношений?

– Да тоже уж второй год, – печально вздохнула Анжелика, так же, как и я, припомнив, по-видимому, стаж своего невроза.

По моей просьбе мама и дочка поменялись местами. Но в эту встречу разговор между мной и Эвелиной так и не состоялся. Девочка, победно заломив тонкую соболиную бровь, лихо изложила мне свою версию сверхблагополучной судьбы умницы-отличницы, а на вопрос о маминой болезни лишь изящно пожала плечами:

– Я в этом не понимаю. Это пусть специалисты разбираются. Лечиться, конечно, надо. Может быть, частным образом. Не знаю.

Лишь в рассказе о котенке и его переломанной лапе промелькнуло что-то человеческое, собственно Линино.

Потом были еще встречи, и раз от разу рассказы Эвелины становились все откровеннее, а она сама все меньше напоминала мне сияющую куклу Барби.

– Мама всегда интересовалась только собой, – рассказывала Эвелина. – Пока жива была бабушка, она со мной и занималась, а мама – то в гостях, то в театре, то что-то где-то отмечает. Пахло от нее всегда так, как от магазина «Галантерея-парфюмерия». Никакого определенного запаха – все сразу, вы понимаете? Приходила поздно, проносилась по квартире как ветер, стучала каблучками. Я не спала, ждала – зайдет или не зайдет. Она никогда не заходила, только спрашивала у бабушки из коридора: «Линочка спит?» Как будто бы ее это интересовало. Но пока бабушка спросонья сообразит да ответит, ее уже в коридоре и нет.

Папа ее любил... то есть и сейчас любит, наверное, и все ей прощал... Было что прощать – вы уж поверьте, я вам все рассказывать не буду, неприлично это, про собственную-то мать... Но я все видела и все знала, хоть и маленькая была.

Потом бабушка умерла, и я осталась одна (она именно так и сказала: «осталась одна», словно забыв о существовании матери и отца, самых близких, в сущности, ребенку людей).

Я не жалуюсь, так мир устроен, я понимаю, но иногда, знаете, так тошно... Хочется, чтобы просто так... Раньше-то мне как-то все равно было, даже удобно – не пристает никто. Да и бабушка была. А потом как-то вдруг стало невмоготу. Я, знаете, даже хулиганить пыталась. Двоек несколько получила, курила чуть ли не у директорского кабинета, домой как-то с дискотеки в полвторого пришла...

Утром мама так пальцами в воздухе помахала (Эвелина изобразила полубрезгливый-полупрезрительный жест, каким обычно отряхивают запачканные лапы чистоплотные домашние кошки) и сказала:

– Начинается! Господи, как это скучно! Вадим (это папу так зовут), скажи ей что-нибудь, мне надо к юбилею готовиться...

Поговорим о маме? Не хочу я о ней говорить... Вы что хотите, чтоб я сказала? Вы думаете, я не знаю, что ее болезнь – это от меня? Знаю. Но ничего с собой поделать не могу. Что ж мне теперь – повеситься, что ли?! Я уже думала...

Такой вот подростковый кризис. С полным внешним благополучием у девочки и клиникой неврозов у матери. Не все ясно, правда? К Эвелине и ее проблемам мы еще вернемся, а сейчас – собственно приметы наступления подросткового кризиса.

Примета первая. Заметно изменяется поведение ребенка. Тихоня может вдруг стать отчаянным шалуном, а бой-девка – затихнуть и проводить часы в непонятной задумчивости.

Примета вторая. Настроение становится неустойчивым и легко изменяется. После надрывного плача может последовать телефонный звонок и радостное щебетание в трубку. На фоне совершеннейшего благополучия вдруг ярость из-за какого-то пустяка, и дверь едва не слетает с петель от заключительного аккорда пустейшего, на ровном месте возникшего конфликта.

Примета третья. Изменяется физический облик ребенка. Девочки «округляются» или, наоборот, вытягиваются, с изменением пропорций туловища и конечностей, у мальчиков ломается голос, волосы становятся более жирными на ощупь, начинается оволосение лица и туловища по мужскому типу. Главная закономерность – сам ребенок и окружающие его люди замечают эти изменения.

Примета четвертая. В заявлениях ребенка, обращенных к родителям, появляются новые лозунги и мотивы. Самые распространенные из них: «Я могу сам решать, что (как, когда)...», «Вы меня никогда не понимали», «Ваше поколение безнадежно отстало, и вам не понять, что...», «Я сам буду решать свои проблемы» и т.д.

Если две, а тем более три или четыре из вышеперечисленных примет налицо, готовьтесь – «процесс пошел».

Цели и задачи подросткового кризиса

С поступлением в школу сфера социальных контактов ребенка стремительно расширяется. Появляются первые настоящие друзья «до гроба», первые недруги. Альтруизм и предательство, верность и честь – все это теперь существует вне дома, в сфере социальной жизни ребенка. Делится ли он дома своими победами и поражениями, находками и потерями – это зависит исключительно от поведения родителей, от их собственной нравственной позиции и от искренности их заинтересованности в том, чтобы ребенок не просто «не дрался», «не хулиганил», «дружил только с приличными детьми», а именно учился общаться, вести за собой и подчиняться другим, побеждать и терпеть поражение, находить выход в трудных, запутанных и не всегда понятных взрослым ситуациях взаимоотношений детского социума. В это время (5–6 класс) наша воображаемая связь-«резинка» между ребенком и родителями растягивается до максимума. Дальнейшее ее растяжение становится болезненным для одной или для обеих сторон.

И тут-то как раз и наступает подростковый возраст.

И его целью и задачей становится обрыв этой самой когда-то жизненно необходимой, а теперь сковывающей дальнейшее развитие связи.

– Я больше не ваш придаток! – заявляет подросток. – Я самостоятельный человек.

Он передергивает, блефует, и на любой вопрос в лоб («В чем это ты такой самостоятельный?!») у него нет вразумительного ответа. Есть только чувство дискомфорта от перерастянутой «резинки». Если у родителей в момент самых первых заявлений хватит ума и смелости самим перерезать эту связь («Хорошо, ты самостоятельный человек, живущий рядом с нами. Ты можешь сам принимать те решения, которые тебе по силам. Если ты с чем-то не справишься, мы поможем тебе, но уже не как суверен вассалу, а как твои самые близкие друзья»), то ребенок-подросток, как правило, пугается внезапно открывшейся перспективы самому отвечать за все и одновременно благодарен родителям за доверие, проявленное к его личностным силам. В этом случае условное расстояние между ним и родителями может стать даже меньше, чем было «до обрезания».

Если же (что бывает гораздо чаще) родители боятся перерезать эту морально и физически устаревшую связь, с тем чтобы заменить ее на новую («Это же все только слова, он же на самом деле еще глупый! Ничего не понимает! Жизни не знает!»), то ножницы берет сам подросток (иногда в ход идут когти и зубы), и вот именно тогда мы и имеем дело не просто с подростковым возрастом, но с подростковым кризисом во всей его красе. Если подростку после долгих попыток все же удается перегрызть охраняемую родителями «резинку», то его по инерции относит так далеко, что на восстановление доверительных и полноценных отношений могут потребоваться годы.

Если же родители оказываются сильнее и подросток смиряется с длящимся положением «суверен – вассал», то его личностное развитие неизбежно искажается и надолго сохраняет инфантильные черты. Иногда в этом случае развивается невроз.

Итак, целью и задачей подросткового кризиса является приобретение не самостоятельности (она подростку еще и не нужна, и не по зубам), но личностной автономии, необходимой для дальнейшего развития личности по взрослому типу, то есть, иными словами, для развития умения брать на себя ответственность за все последствия своих взглядов, слов и действий.

Как вести себя родителям?

Во-первых, необходимо внимательно относиться к возрастному развитию своего чада, чтобы не пропустить первые, еще смазанные и неотчетливые признаки наступления подросткового возраста.

Отнеситесь серьезно к индивидуальным темпам развития вашего ребенка. Не считайте его маленьким, когда он уже начинает ощущать себя подростком. Но и не толкайте в подростковость насильно. Возможно, вашему сыну (или дочке) нужно на год или два больше времени, чем его сверстникам. Ничего страшного в этом нет.

Во-вторых, отнеситесь серьезно ко всем декларациям вашего подростка, какими бы глупыми и незрелыми они вам ни казались.

Обсудите и проанализируйте вместе с сыном (или дочкой) каждый пункт. Добейтесь того, чтобы вы одинаково понимали, что именно значит, например, такая фраза, как: «Я все могу решать сам!» Что именно за ней стоит? Я могу сам решать, какую куртку мне надеть на прогулку? Или я могу сам решать, ночевать ли мне дома? Дистанция, согласитесь, «огромного размера». Кроме того, серьезное, лишенное насмешки и пренебрежения обсуждение важно еще и потому, что подросток довольно часто делает свой запрос «с запасом», так же как называет цену рыночный торговец. Именно для того, чтобы можно было поторговаться и уступить. А родители иногда, вместо того чтобы увидеть эту «рыночность» запроса, пугаются непомерности требований и начинают паниковать и запрещать все подряд.

В-третьих, как уже было сказано выше, прекрасно, если вы сами и вовремя перережете связь-«резинку».

Как можно раньше дайте вашему подростку столько самостоятельности, сколько он может съесть. Утомительно и занудно советуйтесь с ним по каждому пустяку. («Как ты думаешь, какие лучше обои купить? Подешевле и похуже или получше, но подороже?», ) Беззастенчиво впутывайте его в свои проблемы и проблемы семьи. («Сегодня мой начальник опять ругался, что клиенты жалуются... А что я могу сделать, если половина из них явно нуждаются в помощи психиатра! Как бы ты на моем месте поступила?», «Опять у бабушки почка болит. Что будем делать? Вызвать врача или опять те таблетки купить, что в прошлый раз помогли?») Пусть подросток поймет, что вы действительно, не на словах, а на деле, видите в нем равного вам члена семьи.

В-четвертых, обязательно сами делайте то, чего вы хотите добиться от своего сына (или дочки). Звоните домой, если где-то задерживаетесь. Рассказывайте не только о том, куда и с кем вы ходите, но и о содержании вашего времяпрепровождения. Давайте развернутые и по возможности многоплановые характеристики своим друзьям и знакомым. Это позволит вам побольше узнать о друзьях вашего сына (или дочки). Чаще приглашайте к себе гостей. Если у вас, родителей, открытый дом, вы скорее всего будете видеть тех, с кем проводит время ваше чадо. И вовремя сможете принять меры, если что-то пойдет наперекосяк. Рассказывайте о своих чувствах и переживаниях. Возможно, иногда что-то расскажет и ваш ребенок. Делитесь с подростком своими проблемами. Не стесняйтесь попросить у него совета.

В-пятых, постарайтесь обнаружить и исправить те ошибки в воспитании, которые вы допускали на предыдущих этапах. Если вы, конечно, не сделали этого раньше. Относительно «обнаружить» проблем обычно не бывает. Потому что именно в подростковом возрасте все допущенные ранее ошибки лезут наружу и зацветают пышным цветом.

Помните Эвелину?

Тонкая и богато одаренная девочка пришла к подростковому возрасту с совершенно неразвитой эмоциональной стороной личности. Бабушка заботилась о ней и наверняка по-своему любила внучку. Звучит парадоксально, но если бы у девочки действительно не было родителей, то ситуация могла бы быть более эмоционально благополучной. Эвелина воспринимала бы бабушку как единственного данного судьбой «учителя жизни» и училась бы у нее не только мыслить, но и чувствовать и отвечать на чувства. Но родители были здесь, рядом, жили в одной квартире, и девочка невольно обращала свой взор на них. А в ответ на вполне закономерные ожидания раз за разом получала не нелюбовь даже (которая при всей своей разрушительности является все же четким эмоциональным откликом), а пустоту. Ее «не видели», по словам самой девочки. И тогда талантливая наблюдательная Эвелина построила собственную схему эмоциональной жизни мира. И образцом для этого ей послужили... кошки и прочие зверушки, у которых все было ясно и понятно. «Ты – мне, я – тебе».

В отношениях с матерью действовал тот же закон. Поумнев и окончательно уверовав в то, что «мир так устроен», Эвелина попросту возвращала матери то изощренное, лишенное положительной эмоциональности внимание-невнимание, которое она так болезненно ощущала на себе в детстве.

С самого начала мне было ясно, что с Анжеликой и Эвелиной надо работать отдельно. И мать, и дочь легко согласились попробовать. Надо отметить, что психотерапевтическая работа с дочерью продвигалась гораздо быстрее и успешнее. Анжелика настаивала на том, что она больна и надо лечить именно ее болезнь, а не анализировать ее отношения с дочерью и сам стиль ее жизни, особенно в тот период, когда она, Анжелика, была абсолютно здорова.

Эвелина же, как только поняла, что ее отношения с матерью мешают ей увидеть какие-то иные грани окружающего мира, тут же начала демонстрировать чрезвычайно конструктивное и творческое отношение к работе и достаточно существенный прогресс. Довольно быстро девочка осознала, что именно ее расчетливость и постоянное подведение баланса в области чувств привели к тому, что у нее нет настоящих друзей. Признала, что мир чувств и эмоций может быть непосредственным и непоследовательным. Увидела достоинства непосредственного переживания эмоций у своих сверстников (раньше она считала это непростительным недостатком).

Однажды на сессии (это случилось месяца через два после начала лечения) Эвелина задумчиво сказала мне:

– А ведь я зря на мать нападаю. Теперь-то я понимаю, что она такая же, как и я. Все всегда рассчитывала. Да еще и ошиблась в расчетах. То есть насчет папы она все правильно рассчитала. Ошиблась насчет меня. Если бы правильно, то надо было меня заранее приручить, чтобы я потом не царапалась...

– Тебя бы устроило, если бы мама насчет тебя все с самого начала рассчитала правильно? – спросила я.

– Нет... Теперь – нет. Теперь я понимаю, что есть еще другое. Так, как бабушка. Так, как девчонки в школе. А знаете... – Эвелина смущенно потупилась и покраснела. Я удивилась – в начале наших отношений такая реакция у нее показалась бы мне невозможной. – Меня Дима Скворцов на лодке кататься позвал... В парк Победы...

– Ты пойдешь?

– Я уже ходила. В это воскресенье. Он мне знаете, что сказал... Что я ему давно нравлюсь, потому что я умная и красивая. Только он раньше ко мне подойти боялся... потому что я какая-то холодная была... а теперь – потеплела. Смешно, правда?

– А мама? Ваши отношения как-то изменились?

– Что – мама? Пускай себе. Я раньше думала, что это я ей мщу, а теперь понимаю – получалось-то, что мщу себе. Сама у себя краду. Глупо ведь. Зачем мне это надо? Так что больше этого не будет. А она... Пускай она сама свои проблемы решает. Может, и ей кто-нибудь поможет... А может, я когда и там растаять сумею...

Книга издана: Екатеринбург: У-Фактория, 2004