ПАМЯТИ ТУБЕЛЬСКОГО

Школа каждого дня

Эта статья – о самой обычной школе, в которой был самый обычный директор и работали вместе с ним самые обычные учителя.

Эта статья о самой необычной школе – о «школе Тубельского», как ее привыкли называть и как она скорее всего и будет называться впредь.

Такой школой может стать любая школа в России, стоит только… Захотеть? Задуматься? Поверить? Перестать бояться? Такой школой может быть та, в которой работаете вы.

Кто работает в этой школе?

– Я по образованию инженер, в школе раньше не работала. Пришла, потому что у меня тут учился сын. Тубельский спрашивает: «А вы детей боитесь?» – «Нет». – «Тогда работайте!» И меня приняли. Никто не проверял планы, никто не контролировал мои уроки. Я была просто в шоке: а вдруг я совсем не то делаю?! Только потом поняла, что мне просто доверяли, а это важнее, чем опека и руководство. Я начала ходить на уроки к более опытным коллегам, мне это было нужно и интересно – так и училась…

…Бояться детей? Странный вопрос. Большинство взрослых ответят, что они боятся не детей, а за них. За их жизнь, здоровье, будущее. Ведь если сегодня не научить, не объяснить, то потом…

Но часто учителя говорят, что входят в класс, как в клетку с дикими животными. Может быть, действительно боятся своих учеников?

Так легко сказать, что переживаешь за ребенка. Так трудно признаться, что видишь в нем угрозу. Если идешь к детям не для того, чтобы помочь им, а за собственным самоутверждением.

«Садись, два! Остаешься на второй год! Будешь заниматься все лето!» Сколько сегодняшних школьников услышали эти слова от тех, кто их учил целый год и не смог научить?

– Моего сына, третьеклассника, выгнали из школы, и мне отдали его документы. Что делать? Мне рассказали про НПО «Школа самоопределения». Там, говорят, берут учиться всех, даже самых сложных ребят. Я поехала, хотя надежды у меня почти не было. Прихожу, а сама плачу навзрыд. «Ну что вы так плачете? Конечно, мы возьмем вашего сына». А потом и я перешла сюда работать. И каждый раз, когда приходят родители и просят принять их непослушного ребенка, вспоминаю, как и я когда-то просила и мне помогли…

Выгнать из школы третьеклассника?! Плохой ученик? Что чувствует учитель, ставящий на ребенке «печать» необучаемого? Главное – что чувствует в этот момент ребенок? Боль? Ненависть? Страх?

…В эту школу приходили по разным причинам. Кто-то просто потому, что она близко от дома; кто-то из-за дружбы с директором или с кем-то из учителей; кто-то по семейным обстоятельствам.

– В «Школу самоопределения» я пришла вслед за мужем. Первый августовский педсовет. Нам говорят, что нужно выбрать одну из групп для работы. Подхожу к мужу, спрашиваю, куда он пойдет. «А я-то тут при чем? – отвечает он мне и смеется. – Ты в школу самоопределения пришла, вот и самоопределяйся!» Тогда я обиделась. А через десять лет вспомнила эту историю. Потому что поймала себя на ощущении: я уже давно выбираю сама, что мне делать, и выбираю легко, с удовольствием. Самоопределилась?

Да, за пятнадцать лет учебы в школе и в институте очень просто разучиться выбирать, принимать решения и нести за них ответственность. Но если ты, учитель, не умеешь принимать решение – кто захочет, кто сможет у тебя учиться? В этой школе «самоопределялись» не только дети, но и учителя: учились уверенности в себе и вере в детей.

– Я училась в этой школе, а теперь здесь работаю. Помню, как в 11 классе мы не пришли вовремя на дежурство. Вечером допоздна сдавали зачет… в общем, мы проспали. Приходим в школу, а Тубельский молча подходит к каждому и выдает личное дело: «Раз не уважаете законы школы, вы в ней учиться не будете».

Никто из нас не рассказал об этом своим родителям. Тайком от них начали требовать справедливости, даже общий сбор школы созвали. А Александр Наумович говорит: «Либо я, либо этот класс». Ушли ни с чем. Втихаря ходили на занятия, выпрашивая у учителей: «Пожалуйста, проведите нам урок!»

Борьба продолжалась четыре дня. До этого мы были «классом индивидуалистов». А тут нас несчастье сплотило: решили встретиться и что-нибудь придумать. Тем более что до нас дошел слух: если мы предложим свой проект организации дежурства по школе, у нас есть шанс в ней остаться. Проект мы тогда создали – первый в своей жизни.

С точки зрения законодательства эта ситуация – полное нарушение всех правил и норм. Нельзя выдавать на руки детям их личные дела. Нельзя выгонять из школы целый класс.

Но Тубельский был уверен, что дети обязательно найдут выход. И они нашли его. Конечно, нашли.

Педагогическая философия, педагогическая вера вовсе не пустые слова. Это основа всей работы учителя, школы.

И если директор не боится во всех гражданах школы – учениках, коллегах, родителях – видеть интересных людей, партнеров, оппонентов, в школе царит философия свободы.

Кто там учится?

Я часто слышала от людей, далеких от «школы Тубельского», что туда, мол, отбирают учеников и там есть классы выравнивания.

Действительно, учеников туда отбирают. Только критерий отбора покажется многим очень и очень странным: в эту школу легче устроить сложного ребенка, которого уже выгнали из нескольких школ, нежели бесконфликтного отличника.

Тубельский любил говорить, что эффективность своих педагогических идей легко доказывать на детях, которые хорошо учатся в любой школе. Они и без наших нововведений получат хорошие аттестаты. Настоящая инновационность нужна для тех, кому трудно в школе обычной: таких детей и принимали в первую очередь.

В этом смысле школа Тубельского – самая обычная, ведь большинство российских образовательных учреждений не имеет возможности отобрать себе лучших. Об этом говорил Тубельский на всех семинарах, на мастер-классах. Он был абсолютно уверен: то, чего он добился в своей школе, можно организовать и в любой другой, стоит только захотеть.

Ведь дело не в том, кто в школе учится. Гораздо важнее – как с детьми работают.

Как в этой школе учатся?

Специально не называю эту часть «Как детей учат?», ведь далеко не всегда у тебя учатся именно в тот момент, когда ты учишь. Да и учатся в этой школе все, не только дети. Учатся на погружениях и на уроках, на конференциях и выездах. Везде складываются ситуации, в которых можно чему-то научиться. А философия школы подсказывает: такие ситуации нужно принимать, понимать, анализировать.

– Помню, как меня поразили доклады моих учеников на научной конференции по биологии. Они такие интересные исследования сделали, и в каждом – математика. Женька тогда рассказывал о том, как пытался выяснить, от чего зависит степень линьки его собаки. Пытался найти зависимость между временем года и степенью линьки… Надо же было такое придумать! Тогда еще мало кто в нашей школе умел строить диаграммы, используя программу Excel, а он справился.

Наверное, многие, прочитав эту историю, рассмеются: «Какая чепуха! Разве можно проводить такое исследование?!» И будут правы. Если честно, во время этой конференции и нам было смешно слушать наивные детские рассуждения про собачью шерсть и математическую статистику. Серьезен был только один человек: Женька, рассказывавший о своем исследовании.

Часто детские вопросы и детские сомнения взрослым кажутся глупыми, ненужными, примитивными: экзамен по биологии не сдашь, даже проведя сто подобных исследований. Аргументов в этом случае масса: у ребенка не будет систематических знаний, он не научится оперировать научными терминами… Так велик соблазн обучать «правильным знаниям», вместо того чтобы следовать за ребенком и поддерживать его.

А в школе Тубельского можно услышать множество историй, похожих на эту. Учителя рассказывают их коллегам, чтобы порадоваться – здорово получилось! – и посоветоваться о предстоящей работе…

– Когда мне предложили должность организатора, я сразу же спросила Тубельского, что будет в моем функционале. «Все, что работает на целостность и сплочение школы», – ничего себе ответ! Гораздо позже поняла, как важны для меня были именно такие слова: мне дали поле деятельности, позволили искать, творить, даже ошибаться.

…Учитель, понимающий, что ему доверяют, не сможет не проявить своего доверия к детям. Цепочка доверия, как цепочка любви – прерывается мгновенно там, где появились недоверие, нелюбовь. После этого восстановить ее можно с большим трудом.

Но слукавлю, если скажу, что Александр Наумович всегда и полностью оставлял принятие решений за учителями и учениками. Скорее наоборот: именно он отвечал за конечный результат, за все, что происходит в школе, – и об этом не уставал напоминать.

Но… отдавать ответственность и разделять ее с кем-то – разные вещи. Никто из школы не сказал, что его в школе контролировали или проверяли. А вот историй о посещениях Тубельским чужих уроков масса. И все они заканчиваются словами: «И тут Александр Наумович и говорит…». Истории разные, похожие только в одном: ход урока сильно (или полностью) изменялся.

– Александр Наумович любит… любил прийти на урок не затем, чтобы проверить, а чтобы поучаствовать. И всегда азартно влезал во все, что происходило. Однажды во втором классе я начала занудствовать, что почерк моих малышей далек от образца в прописях, а он вдруг громко спросил: «Ну разве можно одинаково писать слова «забор» и «элегия»?» И все немедленно ломанулись к доске – воплощать идею. Через пару минут доска была сплошь заполнена угловатыми, резкими «заборами» и плавными виньеточными «элегиями». Мы потом еще несколько дней играли в разные стили написания букв.

Надо отметить, что при таком вторжении в какой-то момент легко и растеряться. Но в этой школе к подобным ситуациям привыкли настолько, что стараются любого гостя, даже пришедшего с проверкой во время аттестации учителя, включить в урок. Потому что это живое действие, при котором не может быть стороннего наблюдателя. Потому что включенность и заинтересованность – созидательны, а безразличие – разрушительно.

Кстати, к Тубельскому на уроки ходили даже чаще, чем он – к учителям. «Скажи, тебе понравилось, как я провел занятие? Что ты думаешь по поводу приема, который я здесь использовал?» – спрашивал Александр Наумович. И начинался серьезный профессиональный разговор.

Кто-то скажет, что эти истории не об учебе вовсе, а… А о чем тогда? Именно об учебе. Учебным пространством в этой школе считается все, начиная с кабинета математики и заканчивая керамической мастерской и кабинетом директора. Вопрос о том, как эти пространства объединить в единую образовательную среду, – один из самых важных и самых сложных, он обсуждается почти на всех педагогических советах и конференциях.

И снова – ничего необычного, такая учеба, пусть в малых количествах, есть в любой школе. Стоит только подумать о том, у кого и где учились мы, сразу становится ясно: учились там, где с нами происходило что-то серьезное, где были люди, у которых мы хотели учиться.

– Однажды мои ученики попали под влияние группы националистов. Приходят в школу, просят разрешения на митинг. К общему удивлению и даже негодованию учителей, Тубельский разрешил его провести. И в какой-то момент весь зал (в котором основными слушателями были ученики нашей школы) начал скандировать: «Бей жидов – спасай Россию!» И тут Тубельский поднялся на сцену: «Начинайте». – «Что?» – «Бить. Я же еврей…» – «Да вы что?!» Больше националисты в нашей школе не появлялись.

Это – не про личную смелость. Это – про умение не бояться педагогически рискованных ситуаций, про умение проживать любой жизненный сюжет до конца, исчерпывая его самим собой, своей открытостью любому его возможному исходу. Это – мужество быть, которое за многие годы не могли сломить куда более сильные и умные люди, чем митингующие националисты. А еще – полная, абсолютная вера в каждого ученика.

Такого человека кто-то будет любить, кто-то – ненавидеть. Кто-то с ним согласится, кто-то станет постоянным оппонентом. Но вот учиться у него будут все.

Вы боитесь детей? А взрослых? А себя? Не каждому посчастливилось встретить человека, умеющего не бояться. Но каждый может стать таким человеком, и тогда у тебя начнут учиться, даже если за невыученным уроком не последует никакого наказания...