НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Интеллигент, который выжил

Два детства

Как-то так вышло, что в детстве меня не дразнили очкариком. Хотя вроде и полагалось аж с шестого класса, когда наконец уличили в обычной хитрости: столбец с буквами, где все эти «Ш, Б, м, н, к…», я давно уже выучила наизусть до самого низа, а разомкнутые колечки-кружочки недооценила… А маму в школе дразнили. И взрослые соболезновали: «Какая жалость! Такая красивая девочка – и очки…» Это и понятно. Между маминым детством и моим было огромное историческое расстояние. Мама росла на исходе сталинской эпохи, в стране победившего пролетариата и бодрых физкультурников в белых майках. Я – в теплично-затхлое время, которое потом назовут «застоем». В отрезок, соединяющий эти два детства, уместились очочки Джона Леннона и Пеппи – Длинныйчулок, победа очкастых физиков над вихрастыми лириками, аббревиатуры НТР и НТП. На экранах кинотеатров герой Александра Демьяненко, физик и лирик в одном лице, спасал красавицу, комсомолку и спортсменку, расправлялся с мелкими жуликами, строил машину времени. Притом оставался типичным Шуриком-очкариком – этаким недотепой и не от мира сего, но ведь положительным и любимым недотепой, и именно поэтому был совершенно невозможен во времена детства номер один: героями того детства были киноперсонажи с простыми лицами, орлиным взором и стальными мускулами.

Давным-давно известно и отмечено всеми историками культуры, что в общественном сознании советского времени два предмета – шляпа и очки – несли дополнительную смысловую нагрузку. В глазах социального большинства, того самого пролетариата, который победил, они обозначали интеллигента. Или просто человека образованного и воспитанного. И наоборот, образованность и воспитанность должны были указывать на классовую чуждость. По очкам вычисляли потенциального врага. Тот, кто читает книжки (а как же еще можно испортить зрение!), изначально становился подозрительным. Он противоречил «здоровым ценностям» большинства.

И дело, конечно, не в том, будто и вправду можно утверждать всерьез: каждый интеллигент – очкарик, или каждый очкарик – интеллигент. Просто, начиная еще с очков Жака Паганеля или чеховского пенсне, этот предмет стал символом, а судьба символа связана с жизнью множеством нитей-соответствий.

Интеллигентность как мечта

В конце семидесятых – начале восьмидесятых годов прошлого века очки как культурный символ сохранили тот же смысл. Изменились, скажет филолог, коннотации. Культуролог или социопсихолог скажут: сместились ценностные акценты. Интеллигент из врага стал постепенно превращаться в смутное подобие социальной нормы. Тихая буржуазность той эпохи в качестве обязательных знаков благосостояния предполагала не только ковры на стенах и хрусталь в серванте, но и книжный шкаф с «подпиской» – дефицитными собраниями сочинений. «На полках твоих стоят нечитаемые, // Как мебель души, Пастернак и Цветаева», – обличал популярный поэт тогдашних нуворишей, деятелей советской торговли, бесконечно трогательных на фоне нынешних масштабов. Но, даже нечитаемые, превратившись в знак престижа, книги свидетельствовали об этом самом смещении акцентов. А в домах, где книги действительно читали, на кухнях вместе с сигаретным дымом, приглушенным звуком радиоприемников, шелестом страниц «Литературки», витало слово «интеллигентность». Границ понятия никто не знал, но вдруг многие заговорили о том, что интеллигентным быть хорошо и к этому надо стремиться. И такого рода стремление объединяло (с разной степенью успеха) владельцев ковров-хрусталя-«подписки» с обладателями прокуренных кухонь и хороших домашних библиотек. Вряд ли об этом задумывались дети, но их объединяло многочасовое смотрение телевизора и вредное чтение лежа. В моем обычном классе обычной школы примерно треть составляли очкарики. К ним примыкали еще несколько официально не очкастых обитателей первых парт: это были те, кто все же выучил про колечки и кружочки. Потому нас и не дразнили.

Носить очки запрещено

Собственно, про очкариков и интеллигенцию вспомнилось, когда недавно одна девушка рассказала, как проходила собеседование на должность промоутера в крупной торговой фирме. Для студента пара часов ежедневных рекламных акций где-нибудь в супермаркете или на улице – идеальный способ подработать. Поэтому контракт, содержавший множество всевозможных «но» и «не», подписывали без особых размышлений. А еще, рассказывала девушка, менеджер по рекламе нам изложил устные запреты, которые не были прописаны в контракте: не курить, не есть и не пить во время работы, не жевать резинку, не носить яркий макияж, бижутерию и очки. «А очки-то почему нельзя?» – удивилась я. Рассказчица озадачилась и обещала спросить у того самого менеджера по рекламе. На следующий день принесла ответ: человек в очках не вызывает доверия у покупателя…

Интеллектуалы и контактные линзы

Есть невероятный соблазн связать эти два процесса, протекавших вроде бы параллельно в прошлом десятилетии: в быту закрепились и прижились контактные линзы, а интеллигенция вновь утратила доверие, прежде всего к самой себе. Образ интеллигента снова стал образом врага, который был виноват во всем и для всех – либералов и консерваторов, правых и левых. Это было время, когда русскую словесность всерьез упрекали в ненужной жалости к униженным и оскорбленным, а интеллигенцию – в бестолковой жажде общественного служения. Звания интеллигента стали стыдиться, предпочитая более эффектное «интеллектуал». Предполагаемая разница заключалась в том, что интеллигент работает на благо других, но плохо и этим другим – только во вред, а интеллектуал – исключительно на себя, но так хорошо, что и другим от этого получается польза. Плюс еще (об этом говорили менее охотно) интеллектуал не отягощен нравственными условностями. Туманное слово «интеллигентность» вообще исчезло из словаря. Прагматики находили его вредным, эстеты – безвкусным. В общем, начался массовый отток из интеллигентов в интеллектуалы, а из интеллектуалов – в массу, занятую механическим зарабатыванием денег.

И тогда же заметно поредели ряды очкариков. Контактные линзы дали долгожданную для многих возможность не обращать на себя внимание. Тысячи и тысячи очкариков получили право стать такими, как все.

Интеллектуал – значит интеллигент

Могу вспомнить не одного умного человека среди тех, кто еще несколько лет назад всерьез называл себя «интеллектуалом», обижаясь на «интеллигента». Видимо, срабатывала магия вечного «а вот на Западе…». Каждая вторая статья, разоблачавшая интеллигенцию, тогда начиналась с того, что на Западе и слова-то такого нет. Или оно есть, но значит совсем другое. Не говоря уж о явлении…

На самом деле это неправда. Есть и явление, и много разных слов.

Более того, само слово «интеллектуал» обозначает в европейских языках как раз тех, кого по-русски принято называть интеллигентами: не просто людей умственного труда, а именно людей, которым небезразлично, что будет с другими. Само понятие родилось во Франции в 1898 году, когда группа журналистов, писателей, ученых публично высказалась в защиту еврея Дрейфуса, бездоказательно обвиненного в государственной измене. Это был непростой шаг, потому что им пришлось выступить не только против властей, но и против консервативного общественного большинства. Не могу сказать, кто из них носил очки, а кто – нет. Но, разумеется, это и не важно. Главное, в понятии «интеллектуал» изначально заложена эта редкая человеческая способность – иметь смелость не просто выделяться из толпы, но и пойти против течения, если ты ясно видишь, что толпа дружно валит не туда. Иметь смелость говорить толпе неприятные для нее вещи во имя ее же спасения от очередного безумства. Смелость защитить того, кого преследует толпа. Во всех этих смыслах русское слово «интеллигент» и европейское «интеллектуал» – синонимы. Поэтому не случайно, когда советское общество боролось с «гнилой интеллигенцией», в фашистской Германии искореняли «интеллектуализм» как явление «дегенеративное» и «нездоровое».

Маги и магглы

Как не случайно и другое – нынешний фантастический успех литературы о волшебниках и магах. В качестве примера достаточно вспомнить всемирную славу Джоан Роулинг. А ведь давно подмечено: стоит заменить зельеварение и прорицание на химию и философию, из Хогвартса получится обычный колледж. Или там университет, по мере того как герои подрастут. Одним словом, место, где получают высшее образование. Которое, конечно же, не гарантирует обладателю диплома статуса интеллигента-интеллектуала – что говорить, постоянно в этом убеждаемся, и не только касательно дипломов... Но: современный образованный человек, занятый умственным трудом, все больше напоминает волшебника из «Гарри Поттера». Мир, в котором он живет, так же параллелен миру общественного большинства, так же скрыт от посторонних глаз. В этом мире свои законы и войны, свои потомственные аристократы и честолюбивые «грязнокровки», свои драмы и слезы, невидимые миру большому. Однако от происходящего в незамечаемом параллельном мире зависят те самые возможности, важные для всех.

Другим быть не страшно?

И здесь особенно занятно то, что «мальчик, который выжил», у Роулинг наделен чертами типичного интеллигента в нашем, национальном, понимании. Причем именно теми, от которых сейчас, уже во второй раз за последние сто лет, принято открещиваться: он альтруистичен и безрассудно лезет в дела, выходящие за рамки его компетенции, все время кого-то спасает, у него полно комплексов, он вечно не уверен в себе, вечно предается самокопанию и рефлексии, у него сомнительный социальный статус. В общем, типичный очкарик. Но почему-то покоривший весь мир. Мальчик в очках на фоне человечества, надевшего контактные линзы.

Этот забавный анахронизм на носу одного из символических персонажей современной культуры многое может рассказать о нашем времени. С одной стороны, оно постоянно противопоставляет «элиту» массам, и не в пользу первой, не доверяет даже потенциальным умникам, один вид которых угрожает повлиять на уровень продаж майонеза или зубных щеток. С другой – заигрывает с символами и пытается их переделать на свой лад. Сегодня производители и продавцы оптики строят рекламу очков на том, что в эпоху, когда все носят контактные линзы, быть очкариком – значит подчеркивать свою индивидуальность. Первоначальное значение «интеллигент-интеллектуал» оттесняется новым: «особенный». Интеллигент – больше не враг, но и не смутная надежда на будущее. Он превращается в Другого современной культуры. Что, впрочем, не мешает ему оставаться собой… При том, что количество очкариков вокруг не уменьшается. В том числе за счет тех, у кого со зрением все в порядке, и все равно они носят: компьютерные очки без диоптрий; очки с цветными стеклами: хочешь – мир будет фиолетовым, хочешь – зеленым; зеркальные линзы в стиле киберпанк, отражающие окружающий мир, как боевой щит. Не говоря уже о солнечных очках, у которых своя мифология и своя логика: в конце концов, лето превращает в очкариков всех…