НА КРАЮ СУДЬБЫ

До вынесения приговора

Школы при колониях существуют давно, а вот при следственном изоляторе обучение введено недавно. Условия содержания подследственных в СИЗО отличаются от условий содержания в колониях, где заключенный имеет возможность работать, перемещаться по территории, дышать свежим воздухом, наконец, учиться. Поэтому школа для подростков 14–18 лет, находящихся под стражей в СИЗО № 5 г. Москвы, пока существует в экспериментальном режиме.

Наш ученик: анфас и в профиль

Каждый взрослый, вероятно, отдает себе отчет в том, что в детской преступности виноваты не только подростки, но общество, в котором они живут. В большой степени – родители и педагоги.

До заключения под стражу большинство наших учеников обучались в школах, но в классах КРО, жили в семьях, но таких, которые относятся к категории неполных и социально незащищенных, многие – из детских домов и интернатов.

Биографии большинства складывались похоже. Отсутствие родителей или их безразличие к жизни детей быстро выделило их из среды сверстников, которым повезло больше. Со временем накопилась обида, в определенном возрасте переросшая в агрессию. Каждый нашел среду общения, где нравственные установки деформированы, а образование обесценено.

Однако в последние годы угрожающе увеличилось число подследственных из экономически и социально благополучных семей. Статистика последнего года поистине удивительна: это треть контингента! А ведь те несовершеннолетние, которые попадали в следственный изолятор, подозреваются в совершении особо опасных деяний по статьям УК: 158 – кража, 162 – разбой, 105 – убийство, 131 – изнасилование. Они из состоятельных семей, их родители имеют высокий образовательный ценз, они не были изгоями по происхождению, и обижаться им вроде бы не на кого. Тогда почему они выбрали преступный путь жизни?

Анамнез

По совокупности собранных сведений о таких ребятах можно понять природу приоритета преступной романтики в их сознании. Да, родители – состоятельные люди, но они постоянно на работе, даже дома работают. Но не в этом беда, а в том, что для них деньги – главное. Остальное – безразлично, ведь если будут деньги, можно купить все. Однако дети, живущие в хороших материальных условиях, даже под присмотром, но в духовном вакууме, без эмоциональной опеки, инстинктивно отвергают образ жизни взрослых. Труд ненавидят, нехватку тепла компенсируют эмоциональной и сексуальной расхристанностью, невнимание к себе – презрением к нравственным нормам. К сожалению, это само собой разумеется в обществе, где узнаваемая героика поставлена под сомнение, политические и нравственные ориентиры стерты и вообще до человека мало кому есть дело.

Прерван процесс передачи культуры от поколения к поколению, и я по самой обычной школе, где я тоже преподаю, сужу: в ходу законы среды, а не культурные нормы. Пропал у девочки телефон – не за то осуждают вора, что взял чужое, нет, взять чужое – это очень даже хорошо, а за то, что взял у своих.

Но обществу воспитание детей безразлично, оно занято чем-то еще. Зато есть дворовая компания. Там-то и сходятся бесприютные.

…Теперь они сидят в тюрьме до вынесения приговора: оправдательного, тогда их отпустят домой, или обвинительного, и тогда они попадут в колонии для несовершеннолетних. Если срок наказания большой, то по достижении 18 лет их переведут во взрослую колонию, чего, кстати, они больше всего опасаются.

Очевидно, что для этой категории подростков нужна особая педагогика.

Условия тюремного образования

Учатся ребята у нас по желанию. И желающих меньше, чем не желающих.

Работа тюремной школы не влияет на режим работы изолятора. Поэтому свидания, прогулки, получение передач, санитарная обработка и другие мероприятия могут совпадать со временем учебы. Плюс непредсказуемые чрезвычайные происшествия, как то: голодовки, волнения и побеги заключенных.

Учебные классы здесь нетипичные: парты и стулья прикручены к полу, на окнах решетки. Да и классов как таковых нет – это камеры, переоборудованные в учебные помещения.

Школа работает три раза в неделю, учебный план предусматривает изучение базовых предметов, уроки спарены и сокращены. Перемен нет, поскольку наших учеников выпускать из помещения нельзя. На занятии присутствует надзиратель или дежурный воспитатель. Учатся только на уроке, домашних заданий нет: тетради, учебники и ручки в камеру не выдаются. Плохие оценки не ставятся, так как основная задача – не объем даваемых знаний, а мотивация детей на образовательную деятельность. Как правило, уровень знаний наших учеников не соответствует возрасту. Многим вообще непонятно, зачем нужно ходить в школу, но они приходят. Не ради учебы, а ради общения друг с другом.

Наиболее адекватные формы – урок-беседа и просмотр видеоматериалов. Очень важно, чтобы учебный процесс отвлекал их от замкнутого пространства камеры, где нет никаких занятий, нет друзей и родственников, где они находятся в постоянном ожидании чего-то.

Ищем клад на листе бумаги

Мне повезло: история и география пользуются у ребят большим интересом, чем математика и русский.

Правда, из курса истории они ничего не помнят, не знают. Путина кое-кто знает. Откуда-то в их среде появился миф о том, что до 2000 года в исправительных учреждениях было страшнее. Современность, политика их совершенно не интересуют. Зато история происхождения человека, жизнь древних – темы, которые всегда всех захватывают. Очень привлекают древние войны, герои – то, что покрыто мифологической дымкой. А как только речь заходит про битвы, вооружение, природные катаклизмы, исторические конфликты – тут уж все глаза прикованы, мальчишки же. Рыцари, средневековые замки, турниры. Видимо, сказок не наслушались, не наигрались в детстве.

Играть им очень нравится. Хорошо идут командные интеллектуальные игры: кто быстрее найдет клад по карте Древней Руси, например. Радуются, когда находят.

А потом рассказывают про свои внутрикамерные игры на испытание воли, бесстрашия. В пробку закрепляется иголка острием вверх, надо ударить ладонью по иголке. Новичку завязывают глаза, он размахивается, бьет, а пробку убирают. Весело, в общем.

Их послушаешь и еще раз задумаешься: что же на самом деле им может быть полезно? Не всегда угадаешь. Опыт подсказывает: не новое и не удивительное. А то, что они согласны и готовы понять. Мне, конечно, хочется вызвать у них стремление к норме, и я то и дело сползаю в рассуждения о добре и зле, о законности. Тут смотрю по реакции: отклика нет – закругляюсь.

Гиперчувствительные

Они научились видеть в окружающих людях прежде всего плохое, притом на ложь и лицемерие реагируют крайне болезненно. Педагогу приходится быть очень внимательным, аккуратным и корректным в словах. Малейшая неосторожность вызывает агрессивную реакцию.

Они схватывают человека мгновенно, целиком: мимика, жесты, тембр голоса, особенно взгляд. Неверно думать, что все это должно быть у педагога значительным, властным, бескомпромиссным. Наоборот, эти ребята устали от агрессии. И хотя в обывательском сознании есть стереотип о том, что в тюрьме всех бьют, пытают, мучают, это тоже неправда. Правда то, что их действительно унижают. Но не физически, а психологически: словами, интонацией, взглядами. Угрозы и оскорбления уже оскомину набили. Особенно конструкции «если… то».

А вот когда в глазах взрослого видят искреннее желание общаться, заинтересованность – совсем другое дело. Тогда ты чувствуешь их небезразличие, начинаешь прислушиваться к их характерам, понимать их этику. Первое правило – не говорить лишних слов. Но следить надо не только за количеством, но и за качеством произнесенных слов. Не все можно говорить. Не любым тоном.

И очень интересные

Больше всего меня тревожит то, что среди них попадаются талантливые ребята.

Чаще всего их талантливость проявляется в рисунках. Рисуют красиво. Церкви, птицы, звезды, лучи – геометрическая простота, абсолютная соразмерность. Да, это графика тюремных наколок, накистевых, нагрудных, – особая культура. Но никогда никакого похабства в их рисунках я не видел.

Много за решеткой оказывается и мастеров словесного жанра. Очень тонко чувствуют язык, точно и прицельно говорят. Настоящие мастера словесных манипуляций.

Попадаются и уникальные мыслители, интереснейшие собеседники. Хорошо запомнился один юноша, отучившийся всего два класса, – остальное время он отдал путешествиям по стране. Он поражал нас глубиной философских размышлений. Вдаваясь в тонкости, мы к обоюдному удовольствию обсуждали Коран, говорили на теологические и общечеловеческие темы. И потом, когда он вышел на свободу, нашел меня, чтобы поговорить еще.

Но в том-то и дело, что их ум, способности не открыты, не выявлены, не вправлены в принятые обществом рамки. Это даже не самобытность. Просто – не формат. И они в тюрьме. А резюмирующий опыт тюрьмы – негативный.

Есть ли будущее у школы при СИЗО?

Можно ли изменить их приоритеты, направить их ум и силы в полезное русло, причем осознанно? Для любого педагога вдохновенный пример – Антон Семенович Макаренко, который тоже имел дело с малолетними преступниками и умело, во благо детей размыкал замкнутое пространство их жизни.

Его дети всегда были заняты: им нужно было себя содержать. Занятия продуктивной деятельностью – необходимый элемент работы с подобной категорией подростков. Но если даже в колониях для несовершеннолетних в организации трудовых работ заключенных не чувствуется стремления их исправить, развить, дать радость труда, то что говорить о школе при СИЗО.

Подследственные не могут работать. В то же время сидят они здесь от нескольких недель до нескольких лет. В камере восемь – двенадцать человек, и все они постоянно находятся в тягостном ожидании. Ищут общения. Свидание с родственниками, баня, прогулка – вот и все события их жизни. И им сложно не нарушать режим. Скука и бездеятельность – это очень трудно.

Страна из неблагополучной семьи

Все педагоги, работающие в школе при СИЗО, пекутся о сохранении человеческого капитала, о талантах и способностях тех детей, которые сюда временно помещены, а что происходит в реальной жизни?

Миллионы телезрителей становятся добровольными заключенными телевизионных тюрем, которые построили для них СМИ. По схеме и структуре реалити-шоу и тюрьмы очень похожи: людей загоняют в душную атмосферу следственного изолятора. Это либо четыре стены, в которые помещают главных героев, либо необитаемый остров, который отгорожен от мира. Телезритель сам, по доброй воле оказывается в замкнутом пространстве, и ему, видимо, нравятся ощущения, которые навязываются через СМИ: пассивность, бессилие, жалость к себе, зависимость от внешней силы. И круг, как и уровень интересов, все более сужается: телевизор предпочтительнее живого общения, сериалы – художественных фильмов, большинство читают рекламные журналы, а не книги.

Иногда в спящий омут вдруг проникает ностальгия по настоящей жизни. Тоска по просторам и подвигам, героическим личностям и настоящим испытаниям. Но она тут же гаснет в нетренированных душах.

…Как же разбудить в людях живую зависть к свободе?