Контракт для Мэрилин, или Раса непохожих

Праздник чужого великолепия

Магазин модной одежды или обуви – то место, где тебе чаще всего напомнят об очевидном, если не дай Бог на какое-то время забудешься: этот мир создан не для тебя. «Скажите, пожалуйста, а такая же маечка, но на размер побольше, у вас есть? А те джинсы, но на рост на десять сантиметров меньше? Вот эти босоножки – только тридцать четвертого размера?..» – «Нет, на вас ничего нет!»

Каждый, кому приходится слышать, как продавцы произносят это «на вас», меня уже понял с полуслова. Потому что это целый театр интонации, мимики и жеста – эта мхатовская пауза до, эти брови, гневно и удивленно взлетающие после, и, главное, – логическое ударение посередине, чтобы уж точно и наверняка: опомнись, посмотри на себя в зеркало. (Еще более убийственный вариант, не предполагающий немедленного отказа: «Вы это себе хотите?!»)

Европейские продавцы, правда, в таких случаях умеют улыбаться виноватой улыбкой. Наши не утруждают себя лицемерием. Они, на правах представителей русской культуры, ощущают себя ближе к истине. Как будто они – ее, истины, жрецы и стражи. Иначе зачем бы им вести себя вопреки коммерческой выгоде и элементарному здравому смыслу? Нет, они, конечно, иногда даже приносят майку, но не ту и не того цвета и фасона, или домашние тапочки тридцать четвертого размера. Вместо босоножек. Но тогда гнев будет страшен, если ты не захочешь это купить… Потому что тебе – политкорректно выражась, «человеку с нестандартной фигурой» – выбирать не положено. Только если по чистой случайности попадется что-то, хотя бы отдаленно подходящее, из всего, что не для тебя придумывали и шили, тогда хватай свое что-то в охапку, как вор, и – бегом с этого праздника чужого великолепия…

Вот и бредешь себе в обнимку с тапочками, которые «вместо». Потому что майка, джинсы и босоножки – для других. Для тех, на кого работает мировая индустрия моды. Кому не хамят продавцы. Кем восхищаются. Кому больше платят. За красоту…

Сантиметры и дюймы в денежном эквиваленте

Недавно сразу в нескольких наших изданиях появились перепечатки из двух американских источников. Цитирую по газете «Взгляд»: «В опубликованных в Journal of Labor Economics выводах сказано, что красивые и физически привлекательные американцы в час зарабатывают в среднем на 5% больше, чем их менее симпатичные коллеги. В свою очередь «середнячки» получают на 9% больше, чем некрасивые сослуживцы…

Но быть просто красивым недостаточно – также следует быть высоким. Коллеги мичиганских исследователей из Университета Пенсильвании выяснили, что высокие люди в США зарабатывают больше, чем их низкорослые коллеги. Как цитирует результаты их работы Washington ProFile, «каждый лишний дюйм (2,54 см) роста гарантирует прибавку к жалованью в размере 1,8%».

Так что задачка о сосуде, в котором вроде как пустота, и об огне, мерцающем в сосуде, кем-то уже решена. Решение выражено в денежном эквиваленте. И далеко не в пользу невидимого огня, который где-то там мерцает за толстыми глиняными стенками. И не в пользу таланта и профессионализма… В общем, горе тебе, если ты маленький и толстый. Или если худой, но маленький. И даже если ты среднего роста, все твои недоплаченные деньги – это сантиметры и дюймы, до которых ты не дорос.

Как делается статистика

Впрочем, статистика – главное оружие современной мифологии. И любая такая «научная сенсация», подкрепленная цифрами, – старая песня. Десять лет назад Лора Фрейзер, автор одного культурологического бестселлера (при переводе первая часть названия невольно складывается в дурной каламбур – «Американская одержимость весом и индустрия, которую она кормит»), попыталась выяснить, откуда берутся ужасающие данные о том, что согласно исследованиям очередной «группы авторитетных ученых» из уважаемого университета каждый год от избыточного веса в США умирают 300000 человек. Таким образом, ожирение оказалось на втором месте среди причин смертности, сразу после катастроф и несчастных случаев. Лора Фрейзер обратилась в другой уважаемый университет, к другой группе ученых, не менее авторитетных, правда, не выполнявших частный промышленный заказ, и ей объяснили, как делается такая статистика: берутся данные по смертности от сердечно-сосудистых заболеваний, рака, диабета, среди умерших выделяется процент тех, у кого действительно были лишние килограммы, – на выходе получается требуемая жуть. Лишний вес, который мог быть последствием или сопутствующим признаком заболевания, а мог и не быть, автоматически превращается в смертельную болезнь.

Маятник качнулся

Сегодня, со ссылками на ученых и университетские исследования, по газетным страницам, экранам телевизоров и компьютеров гуляют уже другие цифры: 150000 несчастных жертв анорексии и других нервных расстройств питания ежегодно. Это маятник общественного мнения качнулся в другую сторону. Знаменитые кутюрье вывели на подиум полных манекенщиц. Отовсюду посыпались разоблачения бесчеловечных эталонов красоты и фото обнаженных моделей, напоминающих узниц концлагеря. Испанцы ввели цензуру на «диетических» сайтах.

Пока кампания за новые стандарты прекрасного только набирает силу. Думается, через несколько лет 150000 только американских жертв голодания превратятся в те самые 300000. Если, конечно, наука не успеет серьезно продвинуться в лечении тех же сердечно-сосудистых заболеваний, диабета и рака. Мы уже знаем, откуда берутся такие цифры: теперь будут считать всех, кто умер, имея недостаточную массу тела.

И вот уже легко вообразить себе картину: в тот же магазин приходит девушка привычной нам модельной внешности и обнаруживает, что искомые джинсы заканчиваются чуть ниже колена. И это ей продавщица выносит приговор своим «на вас ничего нет». Таких случаев и сейчас полно. Не потому, что победили толстяки и коротышки. Просто за время господства нынешних стандартов красоты успело подрасти поколение, в котором эти стандарты представлены в превосходной степени. Но превосходная степень – тоже нарушение стандарта. Слишком длинные ноги и слишком узкие талии из гламурных фетишей превращаются в бедствие…

«Стертые люди»

Про то, что произошло со всеми нами, писал еще Александр Иванович Герцен в «Колоколе» почти полтора века назад: «стертые люди» – таково его определение массового общества.

Мережковский, цитируя Герцена, обозначил «стертого человека» известно как: нам остается лишь огрызаться по этому поводу, Хам ведь для нас теперь не в грядущем, а давно уже в прошлом, он наш общий пращур, в нас в разной концентрации растворены его гены…

Но сколько бы ни пытались сегодня иронизировать над Мережковским, самая сложная задача для человека третьего тысячелетия – отстоять свою непохожесть. Потому что пространство, на котором человеческое «я» может существовать как уникальное, стремительно сужается. Так называемые стандарты красоты на самом деле к красоте имеют очень опосредованное отношение, зато самое непосредственное – к стандартам. Причем покушаются они на последний бастион непохожести – физический облик человека. Так что появляется ощущение, что скоро в мире останутся две расы: раса совершенных двойников и вымирающая раса непохожих…

Способность видеть

Ужас Герцена перед праздничной толпой на Елисейских полях и в Кенсингтон-Гарден был порожден в первую очередь одеждой: «Платья дюжинные, незаказные, не по талии…» Это незамыленный глаз русского барина, всю жизнь одевавшегося у хороших портных, мгновенно среагировал на одежду фабричного производства. «Не по талии» – на языке эпохи Герцена значит: не по росту, не по комплекции, на ком-то болтается, кому-то жмет…

Цивилизация узнала слово «размер» применительно к одежде только с началом эры ширпотреба. До этого существовали только мерки и выкройки. Не важно, кто снимал с человека эти мерки, а потом шил – дорогой мастер, скромная швея или собственная мама. Не важно из чего – из дорогой ткани или из старой бабушкиной юбки кроилась новая жилетка. В любом случае это была одежда для конкретного человека, и только для него. Задача массового общества с его индустриальными масштабами – вырастить особую человеческую породу, которая бы подходила к партии готового платья настолько, чтобы без проблем и быстро могла ее раскупить. «Стертый человек» стал насущной необходимостью…

Чтобы это понять, достаточно попытаться вспомнить лицо и даже фигуру хотя бы одной из ежегодных красоток – не важно какой: «мисс Россия», «мисс Америка» или там «Вселенная»… Пожелаю успеха в этом нелегком занятии.

Вместе с введением идеи жестких стандартов из нас незаметно улетучивается сама способность видеть красоту. Остается тот самый «замыленный глаз», инерция восприятия, услужливо предлагающая абстрактный образ. Собственно, инерция в конце концов благополучно вытесняет необходимость видеть. Каждый, кто носит линзы или очки, прекрасно обходится без них, скажем, дома, если долго не переставлял мебель. И наоборот, человек с нормальным зрением после перестановки набивает себе синяки об неожиданные углы.

Вне мифов и предрассудков

Нет, для современной массовой культуры относительность представлений о красоте – любимый конек.

«У Клеопатры были короткие ноги, острый нос и выдающийся подбородок», «Сегодня Мэрилин Монро не подписала бы и самого захудалого контракта с модельным агентством» – это все заголовки, набранные жирным шрифтом на первых полосах газет и в сводках горячих интернет-новостей. Но не стоит обольщаться: это вовсе не попытка раскачать клишированное восприятие. Это такой заинтересованный зевок в нужную сторону: «Надо же, они, оказывается, тогда были такие, а мы теперь во какие, как прогресс-то далеко шагнул…»

Что касается «специалистов по красоте», то их круг все сужается и сужается за ненадобностью. А те, кто остается в этом узком кругу, все больше напоминают средневековых алхимиков и богословов.

Одной из самых популярных в мире книг, развенчивающих промышленные стандарты, остается «Миф о красоте» Наоми Вулф, исследование, написанное еще в 1991 году и до сих пор вызывающее споры. Недоброжелательницы из своего круга называют Наоми Вулф не иначе как «феминистка-яппи», несмотря на то, что именно на комплекс «яппи» как воплощение современных социальных стандартов и направлена ее критика. Досталось ей даже от нашей Татьяны Толстой, которая посмеивалась над тем, как это автор, сама молодая красавица, написала книжку, в которой протестует против традиционных понятий о женской красоте. Хотя это-то и есть самое важное: и что «яппи», а не маргиналка, и что молодая красавица, а не пожилая дурнушка. Потому что Вулф писала не о красоте, а о мифе, то есть о предрассудке, поставленном на службу рассудочной коммерческой цивилизации.

В одном из интервью 2004 года ее спросили о просто красоте, вне всяких мифов и стандартов. Определение, которое Наоми Вулф выдала, вопреки всем ожиданиям кажется цитатой из Платона: «Красоту можно увидеть в момент воплощения чьей-то мечты… Это свет. Когда мать смотрит на новорожденного, она светится. Когда атлет выигрывает соревнование, он прекрасен, каким бы усталым, потным и растрепанным он ни был, потому что в нем – это сияние. В учителях можно встретить эту способность излучать…»

Разумеется, ничего нового здесь не сказано. Правда, знаменитое платоновское определение, которое кажется не менее банальным на первый взгляд, включает то, что недоговаривает Наоми Вулф: не просто «красота – сияние…», а «красота – сияние истины».

Ну и что, отзовется наша антиплатоническая эпоха: по-немецки сияние – Glanz, глянец, вот вам и вся ваша истина – «мисс» на обложке журнала и надбавка к жалованью за длину ног и соответствие параметрам. Правда, еще в средневековье знатоки и книжники предпочитали в этой знаменитой фразе переводить «сияние» как «проблеск». Стоит с этим согласиться – все сразу встанет на свои места. Потому что если к чему и пришло человечество в двадцать первом веке, так это к идее хотя бы относительно мирного сосуществования с непознаваемой истиной. Следовательно – и с трудноуловимой красотой…