НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
 

Время сказок

Граница между рассказом и сказкой исчезает, если воспринимать жизнь как чудо, обыденное – как чудесно

Время сказок бывает в каждой человеческой жизни несколько раз. Сначала в младенческом полусне мы слышим их с родного голоса, потом постепенно обучаемся складывать крупные буквы в слова по книжке с чудесными историями, потом забываем эти истории надолго, чтобы открыть заново, усаживаясь с той же книжкой у детской кроватки… Но иногда взрослые начинают зачитываться сказками для взрослых. Когда время сказок приходит в литературу, одни называют это синдромом безвременья, другие – бегством от действительности, третьи – спасением. Однако, как ни назови, всё равно получается, что именно сказке и писатели, и читатели сегодня доверяют больше.

Достаточно пройтись вдоль полок современной литературы в любом крупном книжном магазине, чтобы эта догадка подтвердилась: «Настоящие сказки», «Дикие животные сказки», «Московские сказки», «Русские инородные сказки» в четырех выпусках. И даже если вы откроете роман модного писателя, стоящий все на тех же полках, а вовсе не под вывеской «Фантастика и фэнтези», никто вам не гарантирует, что он не окажется историей приключений вампира, оборотня, инопланетянина или ангела. И наоборот, купив очередной том современных сказок, вы можете найти под его обложкой вполне традиционные рассказы. Значит, есть что-то, что заставляет сегодня писателей, редакторов, составителей сборников называть быль сказкой, а непридуманную радость или боль – ложью, пусть и с намеком.
А ведь совсем недавно все были готовы поверить в то, что в русской словесности третьего тысячелетия невымысел победил вымысел, а скудно понятый реализм восторжествовал над постмодернизмом, вышедшим в тираж. Тем временем обнаружилось: пока угрюмые молодые реалисты ополчались на стареющих постмодернистов, в большую литературу пришли сказочники. И среди них оказались люди разных поколений, убеждений и эстетических пристрастий.

Толстые журналы, обычно осторожно и неспешно отзывающиеся на всякие изменения литературной погоды, на этот раз откликнулись быстро. Уходящий год открыл тематический номер журнала «Иностранная литература» под общим названием «Взрослая жизнь сказки» («ИЛ» № 1, 2006). Он объединил волшебные истории современных западных писателей, рубрику «Литературный гид», посвященную великой английской сказочнице Беатрикс Поттер, «околосказочную» эссеистику Антонии Байетт, Урсулы Ле Гуин, Джона Апдайка. Андерсену и его отважной соотечественнице Хелле Дальгорд, перевозившей на Запад рукописи «непечатаемых» русских писателей в советское время, посвящены отнюдь не вымышленные путевые заметки Людмилы Петрушевской, соседствующие, впрочем, с самой настоящей сказкой («Тили-Бом, или Сказка о сказке»). «…Литература, впав в детство, вернулась к своему истоку и стала тем, чем, в сущности, всегда была – рассказом о чудесах. За что мы ее готовы простить и снова полюбить», – пишет в том же номере Александр Генис.
С чего год начался, тем и завершается. Прошлогодний ноябрьский номер журнала «Знамя» был посвящён литературе non-fiction, то есть не-вымыслу: человеческим документам, свидетельствам и фактам во всем их разнообразии. Одиннадцатый номер журнала за этот год целиком отдан историям не просто вымышленным, а уж совершенно откровенным литературным вракам, да еще и подразделяющимся на собственные завиральные жанры: метаморфозы, жутики, аллегории, антиутопии, – одним словом, все равно сказки. Страшные, смешные, ироничные, печальные… Алексей Слаповский, Марина Вишневецкая, Герман Садулаев, Анатолий Королев. Такую литературу в противовес всему невымышленному Наталья Иванова называет ultra-fiction, то есть не просто вымысел, а вымысел демонстративный, вовсе не пытающийся маскироваться под правдивое «отражение действительности». Сама Наталья Иванова в редакционном вступлении объясняет это так: «Реальность пугает – человек прячется в сказку. Реальность необъяснима, тревожна, опасна – человек тренирует свою психику триллером и детективом с фантастическими допусками и элементами. Человек с воображением преодолеет и выкарабкается; человек без воображения исчезнет в угрожающей реальности. Литература спасает – и себя и человека вместе» («Знамя» № 11, 2006).

…В последние годы мы как-то подзабыли об этой важной, если не вообще главной способности литературы – спасать. Способности, которая сродни генетической программе. Те, кому приходилось наблюдать, как раскапывает сугроб играющий сенбернар, легко себе представят этот врожденный инстинкт добра. Речь, конечно, не о назидательности и душеполезном чтении. И тем более не о терапевтическом эффекте. Скорее уж о той единственной пользе, которую увидел в высокой словесности знаменитый американский критик Гарольд Блум, когда написал о том, что она может принести человеку «надлежащее применение его собственного одиночества – того одиночества, чья заключительная форма есть конфронтация человека с его смертностью». Поддержка в этом одиноком противостоянии – чем не формула спасения. Правда, беда русской литературы последнего времени состояла в том, что под разными предлогами сенбернара отказывались признать сенбернаром – то уменьшали до размеров болонки, то раскрашивали под собаку Баскервилей. Но рано или поздно врожденное одерживает победу над навязанным и наносным…
Сказка – один из самых древних литературных инстинктов. Поэтому всякий большой писатель, как бы эти инстинкты в себе ни подавлял, – прирожденный сказочник. Что касается Людмилы Петрушевской, главной сказочницы нашего времени (только за последние несколько лет вышли сборники: «Настоящие сказки», «Счастливые кошки», «Город света»), то ей никогда бороться с собой в этом смысле не приходилось: сказки она писала на протяжении всей своей жизни в литературе и для самого разного читателя – от совсем маленького, который даже и не читатель еще, а рассматриватель картинок (например, серия «Поросенок Петр») или читатель действительно начинающий («Сказка об азбуке»), до читателя взрослого и мужественного, которому не страшно заглянуть в бездны бытия. Хотя славу сказочницы Петрушевская приобрела только с начала 1990-х, когда стала широко публиковаться, уже в 1970–80-е годы она была известна как автор «сказочных» радиопьес и сценариев к мультфильмам, среди которых самый знаменитый – «Сказка сказок» Юрия Норштейна и Франчески Ярбусовой. Но даже тогда, когда доступ прозы Петрушевской к читателю был перекрыт, у нее были вдохновители и слушатели. Свои первые сказки Петрушевская записала еще в середине 1960-х, когда родился ее старший сын Кирилл. «Регулярно я стала записывать сказки после 1977 года, – вспоминает писательница, – когда второй сын, Федя, уже начал что-то понимать. Почти каждый вечер я рассказывала ему на ночь сказку. Когда появилась дочь Наташа, это стало просто их правом – на ночь новую сказку. Основное я не успела записать, было некогда. Если считать, что в году 365 вечеров… А лет было очень много, последнюю сказку Феде с Наташей я сочиняла на ходу во время прогулки ночью по Коктебелю, а девочке было уже 14 лет. Помню, был огромный устный сериал, где действовали горилла Иван Иванович, крокодил дядя Коля, тигр Федя, слон Наташа, гепард Кирюша, блоха Лукерья. Позже родились внучки и присоединились к сериалу как жирафа Аня и антилопа Маша. Все эти сказочные персонажи ходили на реку, где их вечно ожидал дядя Коля с двенадцатью дочерьми, каждая из которых звалась на букву «А» – Аглая, Аглоеда, Аделаида и т.д. Крокодил дядя Коля однажды подавился специально брошенным игрушечным поросенком, и ему пришлось вставлять новые деревянные зубы. Дети запротестовали против гибели игрушечного поросенка. Они вообще активно запрещали мне говорить об опасных вещах…»
Некоторые сюжеты из этого детского сериала впоследствии превратились в явно «взрослые» «Дикие животные сказки», публиковавшиеся в журналах и собраниях сочинений, а теперь полностью и с иллюстрациями автора вошедшие в отдельный том, выпущенный издательством «Эксмо» в этом году. В той же книжке собраны знаменитые «лингвистические сказочки»: и давно уже классическое «сяпала калуша с калушатами по напушке и увазила бутявку», и новые истории из жизни тех же персонажей. Все, кому посчастливилось попасть на представления «Картонного театрика» Людмилы Петрушевской, знают, как выглядят калуша и бутявка – они квадратные и у них по четыре ноги.
В последнее время Петрушевская, которой везло и на режиссеров, и на художников, все чаще выступает в роли постановщика или иллюстратора своих сказок. Наверное, при всем жанровом богатстве своего ремесла каждый настоящий сказочник считает делом жизни то, что для себя Людмила Петрушевская сформулировала с грустью: «В общем, я так и не увидела до сих пор свою нормальную книжку сказок с картинками и большими буквами…» Хочется верить и ждать, что такая волшебная книжка все же появится в ближайшее время.

Заметным событием года уже стала серия «ФРАМ» («Макс Фрай представляет») издательства «Амфора». Светлана Мартынчик, она же – знаменитый фантаст Макс Фрай, не первый раз выступает в роли составителя сборников современной прозы и первооткрывателя новых имен. «Русские инородные сказки» вошли в серию на четвертом выпуске. Антология «Секреты и сокровища. 37 лучших рассказов 2005 года» и «78», двухтомник «Пять имен» и солидного объема «Книга врак» появились только под флюоресцентно-рыжими обложками «ФРАМ». Жанры уже в самих названиях книг заявлены разные. Оглавления многократно пересекаются. Рассказчики «Секретов и сокровищ» легко превращаются в сказочников «Русских инородных сказок» и «альтернативных фантастов» «Книги врак». Среди авторов как известные писатели, так и дебютанты – и за тех и за других составитель не просто несет ответственность, скорее неровно к ним дышит. Возможно, секрет этой особой пристрастности – общее для всех участников антологий Фрая ощущение условности границы между рассказом и сказкой, реализмом и фантастикой. Граница исчезает в том случае, если жизнь воспринимается как чудо, а обыденное – как чудесное. Конечно, чудеса чудесам рознь, они бывают добрыми и ужасными, неожиданными и привычными. Но рассказ способен стать сказкой, если даже просто повествует о буднях другой страны, и тогда появляются Португалия Леи Любомирской или итальянские городишки Лены Элтанг. Или ловит скрытую музыку повседневной речи, как в прозе Линор Горалик, пишущейся на расстоянии миллиметра от поэзии. Это может быть заговаривание смерти бессонной ночью, когда в ход идет все – покормить кошек, пережить прошлогодние морозы, подсмотреть забавную сценку в парикмахерской, найти на улице живого маленького дракона и, главное, обмануть смерть и сон – ее брата, рассказав обо всем этом. Так рождаются сказки очередного часа ночи – с первого по пятый – замечательного прозаика Александра Шуйского. Пресненские истории Феликса Максимова созданы прекрасной ясностью детской памяти. Родом из детства, прошедшего где-то между дворами Пресни и хорошей домашней библиотекой с томами «Литпамятников» на полках, – его же литературные стилизации.
Вообще всякий внимательный читатель, которого увлечет знакомство с антологиями Фрая, рано или поздно заметит, что авторы нынешних сказок для взрослых много пишут о детях и о смерти. Точнее, о той самой конфронтации со смертью. Это понятно с точки зрения жанра, его метафизики чудесного. Именно в детстве человек живет в непосредственной близости, и смерти, и чуда. «Смерть я знаю», – делится своим всеведением малолетний герой Феликса Максимова. Смерть можно «сделать», но можно и «прекратить», можно заговорить и заклясть, вызвать на серьезный разговор, чтобы раз и навсегда все поняла. В конце концов ее всегда побеждают в «нормальных» волшебных книжках с крупными или не очень буквами, с картинками или без.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"