Воспитанные дети. Статья первая. «Неделя», 1980 год, № 22

Воспитание общением

…Сдетьми надо разговаривать! Эта простейшая истина нуждается в объяснении, потому что в огромном числе семей с детьми разговаривают лишь о том, были они послушны в детском саду или нет, хорошо ли вели себя в школе, какие получили отметки... В этих случаях общение с ребёнком почти всегда превращается в экзамен, а так ли уж мы любим своих экзаменаторов, тем более вечных экзаменаторов?
С детьми надо разговаривать... Не дети сдают нам экзамен по вечерам, а мы – им; дети экзамен принимают и ставят отметку: о ней можно судить по тому, охотно ли разговаривает с нами ребёнок на следующий день. Не им, а нам приходится выбирать время, когда он, ребёнок, не занят чем-то более важным для себя. И нечего обижаться, что мы не интересны сыну, что товарищи во дворе важнее для него и приключенческая книга – тоже важнее. Пока дети растут, надо улавливать эти настроения, потому что бессмысленно говорить с ребёнком, если он не слушает или слушает вполуха, если рассеян, нетерпелив.
С детьми надо разговаривать... Не нам, а им принадлежит последнее слово в определении темы разговора: то, что нам кажется интересным, им скучно – и приходится подчиняться, кончать беседу.
Пока ребёнок развивается, он обычно проходит несколько стадий общительности. По наблюдениям психологов, мальчик в десять лет очень нуждается в общении с родителями, в одиннадцать становится невнимательным и предпочитает разговоры со сверстниками, в двенадцать – опять открыт, любознателен, охотно слушает старших, в тринадцать – неожиданно замыкается, уходит в себя, и тут, бывает, к нему и не подступись. В четырнадцать лет сын и дочь – замечательные собеседники, разговаривать с ними – наслаждение, а в пятнадцать они вновь озабочены своими делами, своими тайнами. К шестнадцати годам, если удалось пройти через трудное время без особых потерь, устанавливаются ровные дружеские отношения с родителями.
С детьми надо разговаривать... Но дети вовсе не обязаны выслушивать нас из вежливости. Нужны те размягчающие душу беседы, когда возникает чувство связи; после них с ребёнком легко договориться о чём угодно.
Есть счастливые люди, которые, кажется, от рождения владеют умением разговаривать с детьми. И откуда-то у них (а не у детей!) берутся бесконечные вопросы, на которые дети почему-то с радостью отвечают. И умеют они каждую беседу превратить в этакое состязание в остроумии – дети охотно вступают в это состязание и готовы вести его без конца. И умеют они подшутить над ребёнком так, что тому не обидно вовсе, и он сам может подшутить в ответ – и это не выглядит дерзостью. И есть замечательные рассказчики, которых дети готовы слушать часами.
Ну а если мы ничего этого не умеем? Если и среди товарищей, среди коллег большей частью молчим и вообще считаемся необщительными? Среди сверстников – что ж, не всем блистать в обществе, можно и помолчать. А дома что делать? Со своими детьми?
Выход есть: быть открытыми с детьми. Обычно мы скрываем от них свою взрослую жизнь: не доросли! Или боимся, что она им не интересна. Тут-то мы и попадаем впросак, обедняем и себя, и детей.
С ребёнком можно разговаривать, как со сверстником, чуть ли не с самого его рождения. Сначала дети улавливают только интонацию, потом настроение, потом общий смысл, а потом начинают слушать со вниманием. Заботы сегодняшнего дня, встречи с людьми – всё годится, если всё открыто, всё без хвастовства и всё как раздумье: я вовсе не рассказываю тебе в поучительных целях; просто что-то вспомнилось... Самое простое правило таких разговоров – чтобы не было назидания, не было ни тени попрека, желания выставить свою жизнь в качестве образца. Домашняя беседа – это именно беседа, в которой обе стороны выступают как равные. И равные у них права говорить, слушать или прерывать беседу, когда она покажется неинтересной.
Но, кроме своей жизни, есть ещё и книги, и газеты, и телепередачи, и кино. О них можно разговаривать часами, возвращаясь вновь и вновь, пока и сами мы не научимся – ради детей – не ограничиваться, говоря о фильме, одним только словом «ничего». И есть ещё рассказы детей о школьных делах – третьеклассника так легко вызвать на эти рассказы, если только показать ему, что нам интересно всё... Правда, рассказы его бывают бесконечными, нужно огромное терпение, почти мужество, чтобы выслушивать их. Что поделать? Приходится заставлять себя – нужно же человеку...

Есть семьи, где привычка не разговаривать с детьми укоренилась настолько, что в доме царит гнетущая, тяжёлая атмосфера: дети в таком доме словно навсегда признаны виноватыми перед родителями. Начинается эта война обычно с невинного на первый взгляд наказания: «Я с тобой не разговариваю, – объявляет мама. – Я на тебя обиделась!» Или ещё хуже: «Я тебя не люблю».
В детстве, лет до шести-семи, ничего страшнее такого наказания для ребёнка нет: мама меня не любит!
Представим, каково ребёнку, с которым не разговаривают демонстративно – порой час, порой день, а со старшими – и месяцами!.. То ли ждут, когда попросит прощения, то ли такое уж неотходчивое сердце у родителей. Мало того что это самое жестокое наказание, это ещё и пример дурной: не пройдёт и полугода, как дочка объявит маме: «Я с тобой не разговариваю! Я на тебя обиделась!»
Обычно мы прекращаем отношения с ребёнком именно тогда, когда он больше всего нуждается в нас, когда у него неприятности: устал, неудачи в школе, совершил серьёзный проступок. Его мучит совесть, он хуже ведёт себя, дерзит, огрызается – тут-то мы и отворачиваемся от него.
Мы, видите ли, в нём разочаровались! Мы не ожидали, что у нас вырастет такой дурной сын! Мы собирались всю жизнь прожить этакими золотыми медалистами, а тут такой конфуз!
Так уж обычно устроены родители: весёлого и благополучного ребёнка все любят, а от неудачливого отворачиваются, хотя именно ему больше всего и нужна наша любовь.
Любить хорошего сына можно без душевных затрат; чтобы любить того, кто не радует нас примерным поведением и отличными отметками, надо потрудиться душой. Вот на этот труд нас порой и не хватает.
Отказ в любви – это признание своей слабости: «Я с тобой ничего не могу поделать, я от тебя отказываюсь, живи как хочешь».
Трёхлетняя девочка в деревне, когда мама ей так сказала, поднялась и пошла из дому – едва отыскали. Если ты меня не любишь, мама, то что же мне делать дома? Вышла за калитку и пошла себе...
Самые злобные чувства, самые мстительные картины рождаются в сознании ребёнка, которому отказали в любви, – и очень редко приходит раскаяние и осознание вины. Иных детей приучили чуть что просить прощения: «Я больше не бу-у-ду». – «Ну хорошо, беги, играй». Это уж чистая комедия, роли которой выучены заранее и назубок. И оттого, что комедия исполняется много раз в день, её играют без вдохновения, как попало, небрежно – о каких же чувствах можно говорить! О каком воспитании!
Если налажен и отработан механизм «Проси прощения», то ребёнку можно решительно всё: потом попросит прощения – и дело кончится. Гордому ребёнку просить прощения труднее, это кажется ему унизительным, особенно когда он чувствует, что не виноват (а так чаще всего бывает). Но постепенно и его приучают. Замечательная тренировка в лицемерии!
Как мы приучаем малыша к необходимейшему слову «нельзя», так и нам, родителям, кто-нибудь должен на каждом шагу твердить: нельзя, нельзя, нельзя!
Нельзя упрекать детей, потому что для ребёнка каждый упрек – сердечная рана, не заживающая годами, а если ребёнок привык к нашим упрекам – то и тем более нет в них смысла.
Нельзя попрекать детей ничем. Будем держать в уме список запрещённых фраз: «Я для тебя всё делаю, а ты! Отец старается, а ты? Мы тебя кормим-поим, а ты? Такой большой уже, а ты? Такой здоровый, а ты...».
Нельзя «отказывать в любви», причинять несоразмерное вине страдание.

Скандал – вот почти единственная форма общения детей с родителями в семьях, где полностью разрушен контакт. Скандал – взаимодействие двух людей, которым надо бы разойтись, разбежаться и никогда не встречаться. Но они не всегда могут это сделать. Например, потому, что дети ещё не выросли, не могут жить самостоятельно, но жить в доме родителей и скандалить с ними целый день – это они уже могут, этому они обучены с детства. Иные дома – настоящая школа скандала, со всеми признаками умелого обучения, с теорией, с примерами, с тренировкой, с упражнениями.
Там, где царит скандал или даже где скандалы вспыхивают время от времени, ни о каком воспитании не может быть речи. И никаких советов дать невозможно: они бесполезны.
Расширяя понятие скандала, я назвал бы этим словом любое применение силы. Скандал возникает не тогда, когда человек сердится, негодует, возмущается – на эти проявления чувств каждый имеет право. Граница между обычным человеческим негодованием и скандалом в том, что негодующий просто проявляет свои чувства, даёт им вылиться, а скандалист упорно добивается победы. Если не явно, то тайно, мысленно, сжимает он кулак, потом и действительно сжимает кулак, потом готов ударить, потом замахивается, бьёт, избивает... Скандалист всё топчет душу, а два скандалиста, встретившись, задают друг другу душевную трёпку. Не все люди получили хорошее воспитание в детстве; речь иных груба, но в скандале не то действует, что слова грубы, а то, что произносятся они без желания найти общий язык.
Многое простительно ребёнку: разбитая чашка и выбитое стекло, лень, неаккуратность – простительно или уж, во всяком случае, не ужасно. Разбитая чашка не стоит того, чтобы из-за неё сердиться, а однажды не умывшийся мальчишка вовсе не обязательно станет грязнулей. Всё вызывает тревогу, но всё можно простить, а иногда и не заметить. Одно, по-моему, непростительно, одно нельзя пропустить без внимания – грубость, особенно первую грубость.
Грубость, сознательное стремление унизить, заносчивый, насмешливый тон – вот что должно вызывать тревогу. Самый лёгкий способ реагировать – крикнуть в ответ: «Ты как говоришь? Ты с кем разговариваешь? Как ты разговариваешь с матерью? Это тебя в школе так учат разговаривать с матерью?» и т.д. Здесь расчёт на то, что сын просто забылся, надо его одёрнуть. Но беда не в том, что он нагрубил матери, – беда в том, что он вообще, оказывается, способен на грубость! Что ж, он запомнит урок и научится держать себя руках, он не будет грубить матери и тем более отцу. А учителю? А соседу? А прохожему на улице? А товарищу можно грубить?
Нет, реакция «Ты с кем разговариваешь?» не годится. Ни с кем нельзя разговаривать грубо! Нет такого существа, которому грубить разрешается.
Итак, не пропустим первую грубость. Обычно она появляется в пять-шесть лет. Простое пресечение грубости приводит лишь к внешнему результату, да и то если ребёнок растет слабохарактерным или особо хитрым, двуличным. Если же у нас нормальный ребёнок с сильным характером, то подавление грубости силой (грубостью же, повышенным тоном или наказанием) результата не даст, кроме разве что родительского удовлетворения. «Я всё сделал, я его даже избил». Всё сделал – а что получилось? Обычно в ответ пожимают плечами и разводят руками: «Что вы от меня хотите?»
Ответ на вопрос: «Что делать?», как всегда в воспитании, не может быть простым и однозначным: «наказать», «простить», «запереть», «накричать», «поцеловать». Грубость – это разрушение контакта, разрыв связи, объявление войны или симптом приближающейся семейной войны. Все силы своей души надо напрячь и найти способ восстановить эту разорванную связь. Может быть, просто показать ребёнку, как нам больно? Может быть, он и не знает, что грубость причиняет боль?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"