ТОПОГРАФИЯ КУЛЬТУРНОГО ЛАНДШАФТА
 

Вывих пространства

Страна, которая стала провинцией по отношению к самой себе

На самом деле, когда слышишь от провинциалов о «зажравшейся» и «высокомерной» Москве, а от людей столичных – о «наглой» и «невежественной» провинции, тоскливо неинтересны становятся сразу и те и другие. Потому что невозможно до бесконечности пережёвывать одно и то же – о чём ещё Бердяев написал в начале прошлого века: «Незрелость глухой провинции и гнилость государственного центра – вот полюсы русской жизни». И если кто-нибудь думает, что в этом приговоре незрелость извинительнее гнилости, то это напрасно. Обиженное пестование в себе незрелости по принципу «бедные мы, несчастные, никто нам не помогает» достаточно быстро перерастает в такую степень озверения, что всем прочим лучше уносить ноги от таких обиженных, пока не поздно. Да и вообще, так ли по-бердяевски полярна русская жизнь? Или она извилисто-сложна, как рисунок ландшафта на топографическом снимке?
Собственно, нормальная провинциальность – это и есть рисунок ландшафта, впечатанный в личность. Впрочем, нет, в том-то и дело: «нормальной» провинциальности не бывает. По крайней мере у нас. То, о чём сейчас речь, касается в равной степени и глубинок, и столиц и одинаково отличает друг от друга коренных москвичей, петербуржцев, поморов, пензяков, «орловских», «вятских», «нижегородских»… Всё это укладывается в модный интернациональный термин «локальность». Смысл его в том, что уникальный облик как группы, так и каждого человека определяется в том числе уникальностью среды его обитания. Сквозь каждую сколько-нибудь значительную личность обязательно просвечивает пространство – единственные в своём роде места и их сочетания, из которых складывается человеческая жизнь. Ничтожество – всегда сглаженность, унифицированность. «Центр» и «провинция» как полюса жизни – одна из самых опасных и, увы, традиционных для нас форм массового производства ничтожеств. «Провинция» в отечественном смысле этого слова – явление ненормальное потому, что столетиями гигантские и абсолютно непохожие друг на друга пространства государства Российского возделывались как однородное «дикое поле», как коллективный пустырь: холмы разравнивали, лощины засыпали, болота осушали, реки, настырно текущие куда хотят, едва-едва не повернули. К тому, зачем это делает веками «центральная» власть, наверное, ближе всех подошёл Владимир Шаров, не только замечательный писатель, но на сегодня ещё и один из самых глубоких читателей Платонова: «Власть на Руси очень рано открыла для себя замечательный физический закон, который гласит, что волна, звук лучше всего распространяется в однородной, гомогенной среде. Достигается же эта гомогенность, с одной стороны, безжалостным уравниванием и выравниванием подданных (идеалы: армия, заключенные в лагерях), а с другой стороны, точно так же, как при варке манной каши, то есть перемешиванием. Известно, что если ты хочешь, чтобы каша получилась хорошей, без комков, перемешивать ее надо часто и тщательно».
В этом смысле выравнивания и перемешивания и сегодняшняя Москва оказывается всё той же провинцией по отношению к самой себе – с её драгоценной древней землёй, закатанной в асфальт очередного «сити», с её километрами офисных зданий, цитирующими промышленные кварталы далеко не столичных европейских городов, с её старомосковским говорком, выселенным в очередное Митино… Москву двадцатых годов, куда писал свои письма электрик Климентов, тоже успели разровнять и перемешать тогдашние новые хозяева жизни, превратив не в столицу, а в безликий «центр». До этого покинутая столица два века была воплощением неудавшейся в России провинциальности – той, у которой своё лицо и свой рисунок…
Так что категории «провинция» и «центр» родом всё оттуда же – из главного и многовекового российского порока – всеобщего нежелания видеть отдельные человеческие лица. «Столица», «глубинка», «свой», «чужой» – только разные имена упорной слепоты, не позволяющей людям коллективистской культуры воспринимать самих себя не иначе как манную кашу, которую в лучшем случае можно разложить в разные тарелки. Когда дело касается враждебности самого устройства жизни неповторимому человеческому «я», совершенно не важно, откуда и куда пишет это «я» свои безответные письма…

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"