ТОПОГРАФИЯ КУЛЬТУРНОГО ЛАНДШАФТА
 

Письма электромонтера Климентова

Написанные тогда, когда он, может быть и не знал, что он – Платонов

Если набрать «провинция и центр» в окошке поисковика, через какие-то секунды он выдаст результат: сто сорок с лишним тысяч страниц, более полутора тысяч сайтов… Это только скромный вклад Рунета
в бесконечно длящуюся драму объяснений между столицей и глубинкой. Причём драму чеховскую, где единственно возможный диалог – это «диалог глухих» и в ответ на каждое восторженное «В Москву!» звучит случайный смех с авансцены. Провинция жалуется, просит помощи, надеется – Москва молчит. Москва предлагает, подбрасывает идеи, отдаёт приказы – на этот раз глухо и загадочно молчит провинция. Провинциальные ходоки и жалобщики обивают пороги парадных подъездов, пишут письма – чиновник выбрасывает письма в мусорную корзину. Да и что может написать воронежский электромонтёр Климентов…

То, что столица и провинция в России – два мира, удалённые друг от друга не только пространственно, – общее место. Сказано об этом много, причём большей частью самими провинциалами, стремящимися доказать самим себе, что провинциализм – это состояние, что провинциалом можно быть и в Москве, а можно жить полноценной, богатой, разнообразной жизнью и в Кологриве. Говорится об этом в основном для самоутешения. Вечное «В Москву, в Москву!» связано в сознании человека из глубинки с представлением о настоящей жизни: именно Москва кажется тем местом, где сбудутся мечты, произойдут главные встречи, осуществятся самые смелые планы. Испытав крушение всех надежд, приехавший в столицу провинциал тоже винит во всём Москву – «жестокую», «бездушную», которая, как известно, слезам не верит. Уезжать обратно домой, однако, он не спешит. А тот провинциальный житель, который сам не отважился на покорение «жестокой» и «бездушной», в минуту полного отчаяния тоже не к родной земле припадает, а в поисках справедливости пишет письмо «в центр». Столичный чиновник досадливо морщится, забывает ответить на слёзную жалобу, а потом скорее всего просто теряет её в кипе других бесполезных бумаг… Так и получается, что диалог провинции и Москвы – это письма в один конец.

«Местное воронежское отделение
Госиздата продержало [мои стихи] целый год и не могло издать… за неимением бумаги и технических средств. Кроме того, тут громадная косность, лень, отсутствие всякой энергии и мещанская мелочность, так что я встретил только старую гадость и оскорбления сонных людей. Тут нигде нет настоящих коммунистических людей, и я поэтому обращаюсь прямо к вам, в центр. Если же не издадите, то возвратите, т.к. у меня нет вторых экземпляров. По профессии я электромонтёр и прошу извинить за письмо и за то, что обращаюсь к вам. Ответьте, товарищи, пожалуйста».
Через шесть лет (и, может быть, тем же пером – бедность так и останется его постоянной спутницей) автор этих наивных строк напишет роман, которому даст название «Чевенгур». А лет через пятнадцать станет ясно, что по степени одарённости рядом с ним можно поставить очень немногих, и речь здесь не только о современниках и не только о соотечественниках…
Письма молодого Андрея Платонова (тогда ещё Климентова), как указывает С.С.Субботин, были обнаружены по чистой случайности при просмотре дел из архива Госиздата РСФСР 1919–1922 годов во время работы над Полным собранием сочинений Сергея Есенина. Для сегодняшнего читателя, знающего, кто этот робкий житель Воронежской губернии, каждое из платоновских писем в столицу – потрясение. Однако в Госиздате даром предвидения никто не обладал, поэтому Платонову не ответили вообще ничего.
Остаётся только удивляться безграничной доверчивости начинающего автора, отправившего в незнакомый город незнакомым людям единственные экземпляры рукописей. Но и в этом тоже смысл особого отношения провинциала к «центру». Потому что «в центре» именно для провинциала – «другая жизнь», не такая, как «на местах». Жалобы на косность и сонность провинциальной жизни всегда подразумевают уверенность в том, что в Москве, конечно, «настоящие люди» есть! А «настоящие люди» – те, которые обязательно поймут и поддержат, и именно по той причине, что «на местах» не поддерживают. Этим можно объяснить, почему даже глухое молчание в ответ по-прежнему не насторожило Платонова и он, не дождавшись отклика на стихи, послал в Москву ещё и рассказы. Сопровождает их ещё более трогательное письмо: «Просил я у вас ответа, но вы молчите, и я ещё раз прошу его. Я не знаю, что мне делать. Пишу я плохо, это знаю, потому что я электромонтёр, а не писатель. Поэтому прошу вас обсудить моё дело и написать мне ответ. Может, мне следует обратиться ещё к кому, а не к вам, но я не знаю, к кому, и посылаю всё вам». Заканчивает Платонов прежней просьбой в случае отказа вернуть рукописи, т.к. у автора, как и раньше, «нет копий ни с чего».
Москва не ответила снова. Платонов пишет новое письмо, на которое наконец пришёл ответ, предельно лаконичный: «Ваши рукописи посланы на отзыв». Ободрённый Платонов отправил в Москву в дополнение к стихам и рассказам 42 статьи.
Сохранился протокол заседания распорядительной комиссии Госиздата, где приводятся краткие рецензии на рассказы и общее заключение. К сожалению, многие из этих рассказов пока (будем надеяться, что пока) не найдены. Те же из них, что были напечатаны ранее в местных воронежских газетах, сохранились, и мы можем судить об уровне объективности безвестных московских критиков. Замечательный рассказ «Маркун» оценен так: «Оригинальный этюд, написанный вполне литературно. Пропагандируется беспредельная мощь разума и духа человеческого. Вызывает чувство бодрости и дерзания. Читается с интересом».
Что касается потерянных рассказов провинциального «электромонтёра, а не писателя», то, судя по рецензиям, они были не хуже сохранившихся. Быть может, самой крупной потерей был рассказ «Бегун». По крайней мере рецензия начала 1920-х годов, которая тогда была приговором, сегодня воспринимается как комплимент: «Оригинальный рассказ с глубоким настроением, написанный вполне литературно. Произведение ценно как чисто художественное; с точки зрения агитационной – не представляет интереса»...
Ничего из того, что Платонов послал в Госиздат, в Москве не было опубликовано. Единственные экземпляры рукописей исчезли. Письма Платонова в столицу после года бесплодной переписки уже не столь наивны, в них и следа не осталось от трепетной веры провинциала во всемогущество и мудрость столичного «начальства». Вот он просто просит: «Уважаемые товарищи. Прошу возвратить мне сборник рассказов, так как напечатан он, конечно, не будет. 7. 9.1921 г.».
Через полгода: «Еще раз убедительно и по-человечески прошу вас… возвратить мне мои рассказы за мой счёт. 15.2. 1922 г.».
Через два месяца: «Что же это такое, товарищи? Почему вы заховали где-то мои рассказы и не хотите их найти и возвратить? Ведь это очень нехорошо. Как же тогда можно работать?»

…Во второй половине 1920-х годов Платонов переехал в Москву и стал профессиональным литератором. Однако действие его главных произведений разворачивается в глубинке, а название столицы в романе «Счастливая Москва» превращается в имя героини, изуродованной советской властью. Знаменитый язык Платонова восходит к языку провинции, а не к литературному московскому. И наконец, основной темой Платонова стали наблюдения над тем, как безжизненные теории «центра» изменяются в глубине «вещества народа». Как будто горький юношеский опыт столкновения восторженного провинциала с казённым столичным равнодушием продолжал о себе напоминать, и, живя в Москве, Платонов по-прежнему писал свои письма в столицу…

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"