АДРЕС, ЗНАКОМЫЙ С ДЕТСТВА

Дождь в Лаврушинском

В эти дни Третьяковская галерея отмечает 150-летний юбилей

Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?..

Николай Заболоцкий

Свидание

Она мне снится под летним дождем – такой первый раз я ее увидел. Очередь с зонтиками у заветной калитки. Белые каблучки жмутся к стене, но от июньского дождя не спрячешься, он всюду пузырится и ликует. У дедушки промокла фетровая шляпа. Пахнет мокрыми тополями, свежескошенной травой, близкой рекой. Подъезжает высокий автобус, оттуда выпрыгивают интуристы в ярких шортах и майках. Они щелкают фотокамерами и разноцветными зонтиками-автоматами, с любопытством озираются вокруг, но нас не замечают. Мы для них вроде живой изгороди. Милиционер в плащ-палатке отворяет калитку, иностранцы исчезают во дворе, а мы остаемся под дождем. Но через полчаса и мы с дедушкой попадаем в Третьяковку. В ней не было нынешнего мрамора и блеска, и мне помнится приглушенный свет, теснота на лестнице, шуршание голосов и тапочек, «Лунная ночь на Днепре» Куинджи. Мы с дедушкой долго стояли перед ней, мешая проходящим.
С тех пор прошло тридцать лет, я снова в Лаврушинском переулке, и мне странно, что со мной нет дедушки. Многое изменилось: Третьяковка раздалась в стороны, обзавелась фонтаном и банкоматами, но все тот же теплый дождь встречает меня в переулке и пахнет мокрыми тополями. Все та же толпа японцев у Репина, школьники у Сурикова, малыши у Васнецова и Шишкина. Летит Иван-царевич на сером волке, возятся увальни-мишки в сосновом лесу, суриковская девочка в вишневом платье прижимает ладонь к печке-голландке, васнецовские богатыри охраняют ее покой…

Завещание

Москва обрела галерею по дарственному заявлению, которое Павел Михайлович направил в Московскую городскую думу в 1892 году. Это замечательный по стилю и содержанию документ. Два его последних пункта были обращены не только к современникам, но и к потомкам.
«Галерея помещается в жертвуемом доме, – писал Павел Михайлович в третьем пункте заявления, – и должна быть открыта на вечное время для бесплатного обозрения всеми желающими не менее четырех раз в неделю в течение всего года…» В четвертом пункте Павел Михайлович настаивал на том, чтобы сделанная им развеска картин сохранилась и в будущем.
15 сентября 1893 года Московская городская дума согласилась на все условия П.М.Третьякова и постановила присвоить галерее наименование «Городская художественная галерея Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых».
Через шесть лет Павел Михайлович в своем завещании дополнил эти распоряжения еще одним требованием: после его смерти художественная галерея не должна была пополняться. «Собрание и так очень велико, – писал Третьяков, – и еще может увеличиться, почему для обозрения может сделаться утомительным, да и характер собрания может измениться…»
Почему же Третьяков запретил приобретать после его смерти картины для галереи? Почему он так дорожил своей развеской картин? За ответами на эти вопросы я обратился к биографу П.М. Третьякова искусствоведу и писателю Льву Михайловичу Анисову. Вот что он рассказал:
– Павел Михайлович понимал, к чему все идет в России, в том числе и в искусстве. Не случайно последним этапом в его коллекции стало собирание древнерусской живописи, икон. Этим он хотел подчеркнуть, что предназначение рус-
ского искусства – в его неразрывности с Богом, с церковью, с духовной красотой. Кстати, когда я работал над книгой о Павле Михайловиче Третьякове, главным открытием для меня стала замечательная личность его духовника – отца Василия Нечаева, будущего костромского епископа Виссариона. Отец Василий очень дружил с семьей Третьякова, был воспитателем по церковной части его детей. В конце жизни Павел Михайлович считал, что русская живопись – это история русской мысли, и с помощью своей коллекции он хотел помочь людям проследить развитие этой мысли. Ему важно было, чтобы посетитель галереи увидел развитие души художника – от первых работ до последних. Поэтому он так дорожил своей развеской и требовал ее сохранить. (Увы, эта развеска сохранилась только в черно-белых фотографиях.) По этой же причине он категорически запретил покупать в галерею новые работы. Вспомним для примера, что Павел Михайлович ценил Врубеля, но его картин для галереи он не покупал. Врубель был вне его концепции. А теперь целый зал Врубеля. Сейчас в галерее множество картин, которые Третьяков никогда бы не приобрел. Концепцию Павла Михайловича исказили еще до революции, а в 1918 она была просто разрушена. Этим руководили неглупые люди, по-своему замечательные, но им бы стоило составить свое собрание, а не ломать то, что с таким напряжением ума и сердца было сделано Третьяковым.

Возвращение

Тихо в зале у Левитана. Там ждут нас околица, освещенная вечерним солнцем, милые луга и берега, обители и слободки, растрепанные дождевые тучи, уносимые за Волгу свежим ветром…
Скамейки в левитановском зале пусты, можно присесть и смотреть, смотреть на «Март», на пустые розвальни, лошадку и синий снег. И вдруг вернется на миг: пятый класс, вторая смена, бесконечные зимние сумерки за окном, а учительница достает из-за шкафа картон с репродукцией: «Посмотрите, какая весна! Напишем про нее сочинение…»
Впервые примечаю, что скворечник на этой картине вознесен художником неправдоподобно высоко – на верхушку березы, в самую лазурь небес. Туда, к этим тонким веткам, можно забраться лишь по пожарной лестнице. Чудеса!
Как многого я не замечал в Третьяковке… Вот этот крошечный, с ладонь, этюд Левитана «Осенние листья» – почему-то вижу его впервые. Неужели раньше я проходил мимо архиповского «Келейника»: беспомощный худой старик вышел на первое летнее тепло, он кормит птиц и улыбается всему по-детски, и светится венчик его седых волос, выбившихся из-под мятой скуфейки…
А картина Виноградова «В доме»… Комната в усадьбе, осень за окном, яблоки, девочка в синем платье стоит к нам спиной. Наверное, заворачивает в тряпицу куклу… А «Осень на исходе» Первухина или «Рыбак» Степанова! Раньше что-то мешало мне увидеть этих любимых Третьяковым художников. Пусть они невеликие, но сколько в них родины, тихого любящего созерцания.
Покидая Лаврушинский переулок, я купил открытки с «Московским двориком» Поленова. Пошлю тем, кто вдали, кто не может сейчас добраться до столицы и прийти в галерею.
Жди нас, милая Третьяковка! Мы еще вернемся. Многая лета тебе!

Поклон Третьяковке

Савва Васильевич Ямщиков, искусствовед и реставратор:
– Я учился в школе неподалеку от Третьяковской галереи. Она была с детства частью самой жизни. Я даже запах той Третьяковки помню – очень домашний, родной. В старших классах сходить с девушкой в Третьяковскую галерею – это был такой же непременный знак внимания, как купить мороженое или цветы. Так было со всеми моими свер-
стниками. А в студенческие годы, поступив на искусствоведческое отделение, я учился в галерее, там нам читали лекции, там мы проходили практику, она стала храмом для нас. Хочу с благодарностью вспомнить своих наставников, и особенно Алексея Николаевича Свирина, который был главным хранителем Третьяковской галереи. Когда мы у него занимались, ему уже было девяносто лет, и он, будучи одиноким, прямо жил в галерее. Он был очень деликатным человеком и всегда нас поправлял: «Ну не говорите вы «Третьяковка», это же неуважение к Павлу Михайловичу! Неужели трудно произнести: галерея Третьякова...»

Виктор Витальевич Татарский, актер, автор «Встречи с песней», любимой несколькими поколениями радиослушателей, ведущий телевизионных циклов «История одного шедевра» (Первый канал) и «Третьяковка – дар бесценный!» («Культура»):
– Я всегда отказывался от работы в кадре на телевидении, но когда в середине 90-х мне предложили вести цикл о Третьяковской галерее, я согласился. Я увидел в этом дело огромной важности, ведь в те годы из-за реформ люди потеряли возможность выбраться в Москву, да и сейчас у большинства нет средств на такие поездки. Только благодаря телевидению они могут увидеть шедевры Третьяковки. Работа операторов была столь высокого уровня, что зритель мог рассмотреть картины куда лучше, чем посетитель галереи. Третьяковка – наиболее дорогой мне с детства музей, и мне не хотелось выглядеть в кадре искус-
ствоведом. Я старался донести до зрителя не только сведения о судьбах художников (подчас новые и для меня самого), но и просто ощущения обычного человека, живущего полвека в Москве.

Наталия Александровна Яшина, литератор, дочь поэта Александра Яшина, многие годы живет в писательском доме в Лаврушинском переулке, по соседству с Третьяковской галереей.
– Нынче зимой я долго не могла выбраться на выставку Саврасова, дотянула до последних дней, когда пришла, то была поражена тем, что очередь к Третьяковке стояла от метро! И это после нескольких месяцев работы выставки! Я переживала, удастся ли мне увидеть Саврасова, но одновременно была
счастлива видеть эту очередь, эту тихую преданность родному русскому искусству. Каждый год в тот весенний день, когда посещение галереи объявляется бесплатным, я вижу грандиозную очередь, которая смирно, шеренгами, стоит от метро, тянется до Ордынки, заворачивает в Толмачевский переулок. Дети, старики, усталые женщины и мужчины терпеливо стоят на сыром ветру, чтобы в Третьяковке набраться сил, налюбоваться, надышаться Россией. Будь наши власти чуть мудрее, они бы понимали, что ничего подобного больше на свете нет – ни такого народа, ни такой галереи. И как же их надо беречь!

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"