ШКАЛА ЦЕННОСТЕЙ: ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ
 

Ксенофобия – самая древняя форма человеческой ненависти. Первобытный человек не боялся смерти, зато боялся и ненавидел чужого. Чужим был всякий, кто отличался хоть чем-то от большинства.
Тема национальных фобий, о которых в сегодняшнем номере уже шла речь, в последние месяцы становится в нашем обществе тоскливо постоянной, а список «чужих» продолжает расти. Дискриминация по старости пока, может быть, не так обращает на себя внимание.
А может быть, мы к ней настолько привыкли, что просто её не замечаем…

Стариков пускать запрещено...

И это уже не просто принцип, но целая философия

Эту дикую историю я совершенно случайно прочитала в ЖЖ Александра Шаталова. Марию Васильевну Розанову, главного редактора журнала «Синтаксис», вдову Андрея Донатовича Синявского, приехавшую в Москву из Парижа по приглашению Горбачёва, охранник вытолкал из кафе на Пушкинской площади: «Начальство запретило пускать стариков!» Возможно, он и незлой был, этот охранник. Он просто выполнил распоряжение хозяев, увидев перед собой старую женщину, опирающуюся на палку.
В конце концов, уж за Розанову-то нашлось кому заступиться.
А мне стало страшно за моих стариков. У меня много прекрасных друзей, которые старше на десятилетия. Есть чья-то верная мысль о том, что такие дружбы всегда несут в себе печаль неизбежной утраты в конце. И с этой печалью приходится жить и тщательно прятать её, чтобы они, мудрые и проницательные, не заметили…
Но тут страх был очень конкретным: я испугалась, что они тоже прочтут историю с кафе. И им будет больно. Потому что, как всякое преследуемое меньшинство, старики мгновенно переносят судьбу «одного из» на себя. Я помню, какими глазами смотрел мой отец на стариковские демонстрации в феврале прошлого года. Его «монетизация» не задела и даже принесла какие-то горькие гроши помимо пенсии. И он знал, что она не задела бы его в любом случае, потому что есть я и у него всегда будет всё необходимое. Но он просто молчал и смотрел. Я не выдерживала и выключала телевизор.
Именно поэтому я не сразу отважилась об этом написать. Меня мои друзья читают. Да и тема любой фобии тем опасна, что каждое новое упоминание, каждое называние по имени, с одной стороны, по фобии бьёт, а с другой – подтверждает её существование. Почему всё же решаюсь начать этот разговор? Наверное, от бессилия. Потому что не знаю, как уберечь от всего этого моих старших друзей. Точнее, может быть, и знаю, но боюсь, что в какое-нибудь кафе всё равно могу не успеть. И потом – захотят ли они, мои дорогие, чтобы их всюду водили за руку – с их-то чувством собственного достоинства и героической иронией по поводу возрастных хворей?
Я намеренно воздерживаюсь от самого лёгкого пути – от напрашивающегося сравнения вечного «здесь» и вечного «там». Просто скажу, что за любимых мною стариков, живущих в Кёльне и Нью-Йорке, я в этом отношении абсолютно спокойна. И вряд ли буду обвинять в этой складывающейся новой дискриминации гламурный культ молодости и красоты. В конце концов, не такой уж он массовый, особенно в масштабах страны. А вот старикам не уступают места и в столичном метро, и в пригородной электричке, курсирующей между какими-нибудь двумя провинциальными райцентрами. Причём не уступают не просто по глупости, невоспитанности или проистекающей из них обеих неловкости. Это уже целая философия. Принцип, многократно артикулированный в гневном «а за что мне их уважать?». До сих пор не могу забыть, каким ненавидящим взглядом меня однажды смерила сидевшая рядом в автобусе девица, когда я предложила своё место пожилой даме, – так смотрят на перебежчиков и предателей. Дело было именно во мне – видимо, в глазах девицы я всё ещё представляла интересы одной с ней группы и только что предала групповой интерес. При этом мне многократно приходилось наблюдать, как молодняк в транспорте вскакивает с насиженных мест, стоит войти женщине с маленьким ребёнком.
Обо всём этом можно прочитать в любом хорошем пособии по антропологии в разделе «Первобытная культура». Причём искать надо самые примитивные, зародышевые стадии и формы, те, где разделительная полоса между природой и культурой совсем тонка и похожа на полустёртую линию на песке. Где нет не только общества, но даже – племени, а есть стадо с его заботой о сохранении популяции. Особям, которым посчастливилось выжить и превратиться в половозрелый экземпляр породы, инстинкт подсказывает, что с этой целью следует сохранить себя и самок с детёнышами. Что касается старых и больных, их можно затоптать или просто забыть при переселении со стоянки на стоянку. Впрочем, в случае опасности стадо забывает и эти благородные побуждения, кормящие самки и детёныши тоже превращаются в обузу. Остаётся один разделяющий принцип – кто физически сильнее, тому – территория, пища, власть. Антропологию откладываем в сторону. Здесь уже зоологическое царство…
И напоминания календарей о том, что сейчас идёт шестой год третьего тысячелетия, не прибавляют уверенности в спасительной толщине культурного слоя…

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"