Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №6/2006

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена
Четвертая тетрадь
идеи судьбы времена

ИМЯ И СЛОВО

Несколько лет своей жизни ленинградец Сергей Довлатов прожил в Таллинне. К таллиннскому другу Сергея поэту и прозаику, автору нашей газеты Елене Скульской приехали из Нью-Йорка Елена и Катя Довлатовы, наследницы писателя, которого сегодня знают во всем мире.

Модный бренд “ Довлатов”

...А не был ли Довлатов крохобором? Конечно. Он брал крох, крошек, крошечных людей и поднимал, возвеличивал их до уровня своих персонажей. Он приехал в маленький Таллинн – репетировать эмиграцию (когда география еще была наукой о нравственности) – и расширил его до территории своего повествования. Живым оказался и тот язык, который он придумал для своих персонажей, и потому мы все на нем заговорили. А заговорив, захотели быть как можно ближе к автору.

Елена СКУЛЬСКАЯ

Путь наверх и жизнь наверху

– Катя, ты конечно же читала отца на английском. Что привлекает в нем американцев?
Катя Довлатова. Юмор, лаконичность, отсутствие нравоучений, нет предложений на две страницы, с которыми ассоциируются русские авторы. Легкость, ирония.

– Был ли он так же требователен к своему слову, своей речи в быту, как в литературе?
Елена Довлатова. В реальной жизни его речь была абсолютно равна стилистике, в которой писались его произведения. Даже в мелочах.

– Он обязывал домочадцев к такой же речевой тщательности?
Елена Довлатова. Несомненно. При нем нельзя было сказать «на фиг», «соплей перешибу», он морщился от слова «ноздри» – слово казалось ему неприятным.
Катя Довлатова. В детстве я сопротивлялась многим папиным наставлениям, а теперь сама к ним пришла. Папа требовал, чтобы я не вставляла в русскую речь английские слова. Он считал это дурным вкусом и небрежностью. Сейчас я раздражаюсь, когда приходится разговаривать с людьми, скачущими с одного языка на другой. Кажется, что они не знают ни одного.

– Его что-то по-настоящему интересовало помимо литературы?
Катя Довлатова. Джаз. Прокофьев и Шостакович. Вообще он был очень музыкален. Приобрел балалайку и пытался заставить ее играть как банджо. Подыгрывал бабушке, Норе Сергеевне, на гитаре. Она прекрасно играла на рояле, хотя не знала ни одной ноты. Считала, что человеку, у которого отсутствует музыкальный слух, доверять нельзя. Еще папу интересовало американское кино. У него были любимые актеры, и он порой сцеплялся с бабушкой из-за разницы вкусов.

– Он читал вам свои вещи, обижался на замечания?
Елена Довлатова. Обижался, но всегда прислушивался, что-то исправлял. Как и каждому пишущему человеку, ему было важно знать, как обыкновенный читатель воспринимает текст. Иногда читал вслух куски, чтобы самому услышать, как они звучат. «Оживают» ли герои.
Катя Довлатова. Папа давал мне читать переводы. Спрашивал мое мнение. Несколько английских заглавий мы придумали вместе. Мне было шестнадцать лет, когда на английском вышел «Компромисс»; мы с подругой смеялись до слез, читая, но я об этом папе не сказала. Мы не обменивались комплиментами, не принято было. Как-то он отметил, что я неплохо рисую. Мне уже было за двадцать. Я ничего не ответила, хотя для меня это много значило, так как я всегда считала, что папа прекрасно рисует. Он был талантлив во многих вещах.

– Любил ли он что-нибудь, совершенно не касающееся искусства?
Катя Довлатова. Я с ним ходила на рыбалку. Но его влекла не ловля рыбы, а атрибутика. Ведь на рыбалку нужно рано вставать, сидеть тихо, спокойно, следовать рыболовным правилам. Все это создавало порядок, то есть то, к чему он стремился в своей довольно беспокойной жизни.
Елена Довлатова. Он любил наш загородный дом. Хотя это был скорее полусгнивший вагон. В крохотной комнатке, где стояла не работавшая стиральная машина, он создал себе тихий угол, который мы прозвали кабинетом, повесил на стенах всякие «штучки». Даже повесил копию дружеского шаржа, на котором Бродский изобразил его.
Катя Довлатова. Папа был очень тронут этим рисунком, но рисовал он лучше Бродского и даже чуть подправил шарж для большего сходства. Хотя где-то утверждал, что лучше сделать пластическую операцию, чтобы быть похожим на рисунок, чем исправлять Бродского. Вообще он любил украшать свое рабочее место всякими дорогими ему мелочами. В нью-йоркской квартире над столом у папы висел огромный портрет Лены, которую он сам снимал и увеличил потом снимок. Фотография молодой Норы, еще одна ее фотография с любимой собакой Глашей, шутливая картинка с названием «Рой медведев», иллюстрация к русскому «Плейбою» – голые матрешки женского и мужского пола, шарж на Гришу Поляка, карикатура на Ленина и завещание в желтом конверте, которое было повешено за два года до смерти.

– Как страшно сидеть под завещанием, не представляю…
Катя Довлатова. Это входило в суть его жизни – борьба с хаосом. Он составлял письменные планы на каждый день. Вычеркивал сделанное и переносил неосуществленное на следующий день. Джаз, в конце концов, тоже организация хаоса. Меня он заставлял коллекционировать в детстве марки. Потому что существовала определенная процедура: мыть руки, брать марки только пинцетом, аккуратно помещать их в альбомы…

«Медаль за то, что она нас терпит»

– Требовал ли он от домочадцев, чтобы они всегда были в хорошем настроении?
Елена Довлатова. Его радовало то, что я всегда просыпалась с улыбкой.
Катя Довлатова. Папа говорил, что Лене нужно выдать медаль за то, что она нас терпит…


– Мне кажется, Сергей был очень строг к самому себе и страдал от постоянного чувства вины.
Елена Довлатова. Он говорил: «Я часто обижаю, но никогда не делаю этого сознательно». Он был вспыльчив и мог очень обидеть, но потом страшно мучился.
Катя Довлатова. Лена иной раз замолкала и просто не отвечала ему, обидевшись. Папа очень мучился. Дожидаясь прощения, подкидывал подарочки, в самых неожиданных местах оставлял записки примерно такого содержания: «Ну хорошо, я больше на вас не сержусь»…

– Стал ли он в Америке буржуазным? Полюбил ли комфорт?
Елена Довлатова. Я даже не знаю, как к такому вопросу отнестись. Мы жили в трех комнатах сначала вчетвером, потом нас стало пятеро. Не считая собаки. Книги, пишущая машинка. Разные мелочи на письменном столе. В Америке он смог покупать себе одежду по размеру. Это, я думаю, можно отнести к понятию комфорта. Не нужно было бегать за всем этим (чего он, собственно, никогда и не делал), можно было просто пойти в специальный магазин, к тому же располагавшийся недалеко от дома.
К комфорту относилась и возможность не печатать под копирку, можно было делать сколько угодно копий почти на каждом углу, в аптеке, банке, даже в хозяйственном магазине. То есть само отсутствие тех бытовых сложностей, которые были в прежней жизни на каждом шагу, уже можно считать комфортом.
Нет, я не думаю, что его можно было назвать буржуазным. Он любил искать подарки, смешные безделушки. Как-то к нам в гости приехал поэт Миша Еремин. На костылях. Сережа нашел для него на барахолке украшение – крошечные серебряные костылики…
В последний день жизни при нем был портфель, в котором лежала масса смешных сувениров, приготовленных для подарков…

– Он все хотел привести в порядок. Не думал ли он о том, как будут выглядеть воспоминания о нем?
Катя Довлатова. Он никогда этого вслух не произносил. Думаю, его не очень бы обрадовало то, что о нем пишут. Одно знаю наверняка. Он болезненно реагировал на любые опечатки в своих книгах, боялся, что будут изданы старые варианты текстов. Поэтому оставил по два экземпляра своих книг в ящике письменного стола на случай, если его будут издавать на родине. К сожалению, тексты, публикуемые сейчас, почти все имеют кое-какие разночтения. Это было сделано иногда с нашего разрешения, иногда и без него. Чаще всего по просьбе тех, кто не хотел быть «узнанным». Но теперь мы с мамой подумываем о том, что пора все восстановить. И напечатать оригинальные тексты.

– Собираетесь ли вы еще что-то публиковать из наследия?
Катя Довлатова. Планируем издать журналистику из «Нового американца». Я хочу, чтобы Лена и еще несколько человек, работавших там с папой, написали предисловие. Мне кажется, папа был воистину счастлив в этой газете. И сам говорил о том, что она была его детищем. Его жизнь была очень наполненной в этот период. Ему нравилось работать с друзьями. Нравилось настолько, что он долгое время служил без зарплаты. Период «Нового американца» был лучшим в его жизни. Да и вообще в Америке он часто был счастлив и доволен, не мечтал о возвращении, как хотелось бы думать многим. Если бы он был жив, то вряд ли бы вернулся, приезжал бы в Россию по делам, но не больше.

– Что еще доставляло ему удовольствие?
Катя Довлатова. Ему нужно было быть окруженным людьми, он порой любил посплетничать, ему всегда была интересна человеческая реакция, и он мог сам организовать сюжет. Напрасно думать, что он равен герою своих произведений. Это – литературный прием, не более.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru