Весна Аксакова

150 лет назад вышла в свет “Семейная хроника”– одно из самых удивительных произведений русской классики. Книга великая и... забытая?

«Простые слова усердия  и любви…»

Многие старики или старухи говорили простые слова усердия и любви, иные даже плакали… Софья Николаевна была глубоко потрясена. «За что эти добрые люди готовы полюбить меня, а некоторые уже любят? – думала она. – Чем я заслужила их любовь?»
С.Т.Аксаков. Семейная хроника

Странная судьба у этой книги – о ней почти всякий слышал, но не многие читали. Чуть больше повезло продолжению хроники, вышедшему под названием «Детские годы Багрова-внука». Настоящую же славу Аксакову принесла сказка «Аленький цветочек», оказавшаяся по воле автора в самом конце пятисотстраничной книги, в приложении к «Детским годам Багрова-внука».
«Семейная хроника», «Детские годы…» и «Аленький цветочек» образуют вместе что-то вроде матрешек, спрятанных друг в друга. И вот по нашей небрежности большая и средняя матрешки закатились куда-то в дальний угол, а на виду красуется лишь самая маленькая.
Вернуться сегодня к «Семейной хронике» зовет нас не только юбилей этой полузабытой книги, но и сами обстоятельства, в которых она когда-то создавалась. Обстоятельства эти перекликаются с тем, что мы сами пережили и переживаем. 1856 год до сих пор отмечен в учебниках как год невиданного доселе унижения России – после поражения в Крымской войне она вынуждена была оставить Севастополь и затопить Черноморский флот. Страна пребывала в унынии, в обществе происходило столь знакомое нам смешение всех понятий о добре и зле. И вот в этот плачевный для русского народа момент появляется книга, похожая скорее на длинное ободряющее письмо, чем на литературное произведение. В ней нет никакого прямого отклика на события современности, но «Семейную хронику» расхватывают, жадно читают, передают из рук в руки.
Книга поразила и самых искушенных знатоков литературы. «Семейной хроникой» очарованы Тургенев, Толстой, Достоевский… Вокруг нее примиряются враждующие лагеря критиков. Люди слишком устали от плохих новостей, от давящего официоза. Они устали и от собственно литературы, им захотелось тех слов, которыми багровские крестьяне в «Семейной хронике» встречают только что обвенчавшихся молодых – «простых слов усердия и любви».
Позднее в «Семейной хронике» найдут психологический и семейный роман с тончайшей оркестровкой чувств героев, но на переломе эпох читателю нет дела до жанра. Душа хватается за соломинку утешения, не разбирая нюансов стиля и композиции. Надо просто как-то продержаться, сохранить веру в образ Божий в человеке, удержаться. Аксаков оказался среди немногих удерживающих.
Вот почему его книги вдруг спускаются к нам с верхних полок в минуты крайних народных испытаний. В них люди находят то, что кажется уже истребленным вокруг, – поэзию природы, ощущение защищенности в теплом доме, простоту и добродушие семейных отношений.
Марина Цветаева до конца жизни с благодарностью вспоминала о спасительном блаженстве, которое она испытала, читая «Семейную хронику» в холодной и голодной Москве 1921 года. Она говорила, что это было спасение «внутрь себя, под веки, в глубь собственной груди, в свой единственный дом – Душу…» Она увидела, что аксаковская хроника – «не витрина музея... это живая, живучая и певучая русская молвь, такая как она поет еще в далеких деревнях…»
Цветаева первая, еще в Праге в 1923 году, предугадала, как сильно и животворяще повлияет Аксаков на литературу русской эмиграции. Из абрамцевского халата Аксакова вышли и Иван Шмелев с «Летом Господним», и Алексей Толстой с «Детством Никиты», и многие страницы И.Бунина и В.Набокова.
Не так уж много славы собрала аксаковская ветвь русской литературы, но когда хочется что-то перечитать, окунуться в детство, мы берем чеховскую «Степь», бунинскую «Жизнь Арсеньева», астафьевский «Последний поклон»… Все это драгоценная библиотека русской души, тот круг семейного домашнего чтения, начало которому положил Аксаков.
«Ненастная погода. Разумеется, половина времени проходила в чтении вслух; иногда мать читала мне сама, и читала так хорошо, что я слушал за новое – известное мне давно, слушал с особенным наслаждением и находил такие достоинства в прочитанных матерью страницах, каких прежде не замечал…»

Время, когда мама была маленькая

Я уже привык к чистосердечному излиянию всех моих мыслей в ее горячее материнское сердце, привык поверять свои впечатления ее разумным судом, привык слушать ее живые речи…
С.Т.Аксаков.
Детские годы Багрова-внука

Молодой Лев Толстой часто бывал в гостях у Аксаковых, слушал чтение новых глав аксаковской хроники и многому научился у Сергея Тимофеевича. В семейных главах «Войны и мира» это особенно заметно. Описание семейного уклада Ростовых и Болконских во многих деталях напоминает об Аксаковых. Княжна Марья – это почти буквальный портрет Веры, старшей дочери Аксакова.
Но Толстой был слишком умен, слишком гениален, чтобы смотреть на своих героев с аксаковским детским простодушием. Проницательность Льва Николаевича была похожа на рентгеновскую, и под этими всевидящими лучами читатель иногда чувствует себя знобко и неуютно. Аксаков же вводит нас в свой домашний круг, не заботясь о том, какое он сам произведет впечатление. Себя он именует не писателем и не летописцем, а всего лишь «передавателем изустных преданий». У него и в мыслях нет блеснуть художеством. Повествование течет само собой. Как говорил о Сергее Тимофеевиче близкий друг семьи Аксаковых философ и поэт Алексей Хомяков: «Искусство дается ему свободно, как будто в награду за простоту стремлений».
Автор «Семейной хроники», ничуть не смущаясь, то перескакивает с одного на другое, то топчется на одном месте, то лихо пропускает целые эпохи из жизни своих героев. Кто еще из классиков мог бы позволить себе с такой легкостью обронить: «Много совершилось событий: был голод, повальные болезни, была пугачевщина… Но все прошло, все успокоилось, все забылось». Кто еще с такой обескураживающей простотой мог дать названия главам своей книги: «Добрый день Степана Михайловича», «Дорога из Парашино в Багрово», «Зима в Уфе»…
Аксаков совершает переворот в оценке масштаба событий. Он задолго до Пруста и Ролана Барта утверждает, что в семейном кругу история – это то время, когда мама была маленькая. И это на фоне такого великого события, как детство, Екатерина II или Пугачев – всего лишь эпизодические герои. Их не видно из окна детской, и поэтому они достойны лишь беглого упоминания. Зато как огромен разлившийся под окна пруд, как глубок Антошкин овраг, как быстр многоводный весенний Бугуруслан, как велика Кудринская гора, как необъятна грачовая роща!
Сергей Тимофеевич, поспешая своей стариковской походкой, ведет нас по своим тропинкам, со всеми знакомит, всему зовет удивиться, всех полюбить, и как не откликнуться на этот зов!

Отесинькины дети

Ныне день рождения моего милого отесиньки. Вы знаете, как я его люблю, как думаю о нем. В этом дне скрывается невидимым образом и день моего рождения…
Константин Аксаков –
двоюродной сестре Машеньке,
20 сентября 1836 г.
Многое в обаянии аксаковских книг объясняет то, что они были рассказаны автором вслух, а не написаны. Не было мучительной работы над черновиками, вариантами. Воздух ласковости и почтения, которым был окружен в доме почти ослепший Сергей Тимофеевич, и сегодня легко угадывается за страницами аксаковской хроники. Аксаковское повествование по ходу своего течения вбирало в себя не только драгоценные черты прошлого, но и слова, звуки, прикосновения и дуновения настоящего.
Аксаковские книги, пожалуй, могли появиться только в большой и очень дружной семье, где отца (с легкой руки старшего сына) все ласково звали «отесинька». У Аксаковых детей никогда не выдворяли в детскую, они всегда сидели за общим столом, все труды, заботы, волнения были тут общими. Как пишет современный исследователь Елена Анненкова: «Воля детей у Аксаковых не ломалась – потребности бунта не возникало…» О том, что такое «проблема отцов и детей», здесь узнали лишь из модного тогда романа И.С.Тургенева.
В этом теплом и нравственно обустроенном доме всегда можно было окликнуть кого-то родного: «Вот послушай, что я вспомнил…» И немыслимо было, чтобы кто-то отмахнулся: «Да мне некогда… Да кому это интересно…»
Господь дал Сергею Тимофеевичу и его жене Ольге Семеновне десять детей! Шесть дочерей – Веру, Ольгу, Марию, Софью, Надежду, Любовь. Четырех сыновей. Старший, Константин, – нежнейший сын, натура романтическая и ранимая, – остался в истории нашей культуры как поэт, историк, лингвист и прежде всего – как мыслитель особого склада. Многие его работы кажутся написанными сегодня. Он призывал русских не искать врагов, не бахвалиться, не унывать, а терпеливо трудиться над своим внутренним устроением. «Причина всех неудач наших – в нас самих, – писал он в дни Крымской войны, – мы сами, конечно, самый страшный наш противник. Настоящая опасность – внутри нас, от духа маловерия…»
Михаил подавал надежды как талантливый композитор, но умер на 17-м году от воспаления легких.
Иван в молодости служил по ведомству министерства внутренних дел, а вошел в историю как яркий публицист, талантливый редактор, создатель Славянского благотворительного общества, почитаемый и поныне в Болгарии как герой борьбы за освобождение от турецкого ига. Когда он умер в 1886 году, проститься с ним вышли более ста тысяч москвичей…
Григорий в 1867 году стал самарским губернатором, и в Самаре его до сих пор поминают добром. Ему было далеко до всенародной известности Ивана и Константина, но так получилось, что лишь по линии Григория продолжился род Аксаковых. Десятилетней дочке Григория, своей внучке Оле, Сергей Тимофеевич посвятил «Аленький цветочек». Ольге Григорьевне остался архив дедушки, который она сумела сберечь от войн, революций и пожаров. Не один раз ей буквально из огня приходилось выносить бумаги деда.
Одни дети Сергея Тимофеевича прославились, другие остались в тени, но все они выросли достойнейшими людьми, ничем и никогда не запятнавшими родовой фамилии. Каждый из них играл в семье свою неповторимую мелодию, прислушиваясь, как в хорошем оркестре, к тем, кто рядом. «Тяжел подвиг жизни, но общими силами подымем его и понесем…» – говорила своим братьям и сестрам Вера Аксакова.
Дом Аксаковых был распахнут для всех новых членов семьи, им оставалось лишь вслушаться в дыхание Абрамцева, в его духовно напряженную жизнь. Но чтобы стать своим или своей в этом доме, конечно, нужны были немалые духовные силы и полная искренность. Вскоре после смерти отца Иван Аксаков писал своей будущей жене: «Как бы мне хотелось, чтоб ты могла покороче познакомиться с маменькой и чтоб она могла суметь передать тебе все-все предания аксаковского рода, все семейные поверья и обычаи… А ты могла бы это передать в свою очередь нашим детям… И как охотно бы она это исполнила, и как любит она это рассказывать…»
Кажется, нам еще предстоит открыть, какое это сокровище для России – семейная симфония Аксаковых. Как много нам может дать эта отдаленная, почти затихшая музыка, если мы воскресим ее бережным прикосновением к письмам, судьбам, к теплым и поныне абрамцевским стенам…

К истокам

Один миг любви, и все недоступное, все ужасное и несовместимое, все становится близко и доступно... все ясно, светло, и блаженно…
Вера Аксакова

Аксаковы были семьей старомосковской, они жили с той открытостью, доверчивостью и хлебосольством, которые были невозможны в северной столице. Петербургский писатель никогда бы не начал свою книгу с раздумчивых нерешительных слов: «Не сказать ли вам наперед, что за человек был мой дедушка?..» Так и слышишь, как автор вздыхает, поглубже и поудобнее устраиваясь в кресле, а Вера шуршит бумагой, приготовляясь записывать. О таких вечерах она рассказывала в дневнике: «Вечером обычно производится общее чтение, часто заводятся разговоры. С соседями мы ни с кем не знакомились еще, да лучше, кажется, и не знакомиться, нам, благодаря Бога, так хорошо в семье своей…»
Нынешнего читателя отпугивает щедрое многословие аксаковских книг, нам утомительны перечисления то названий птиц, то грибов, то несметного числа гостей, странен простодушный и безобидный юмор… А все это черты той давно исчезнувшей Москвы, которую князь Вяземский называл «внутренними покоями русской жизни».
Аксаковская Москва смотрела не на Запад, а на Восток. Жила себе поживала, как большая деревня на перепутье дорог и речений необъятной крестьянской страны. Дворяне по опыту знали, что растить, воспитывать и образовывать детей лучше в Москве, а не на паркетах и проспектах петербургских. Паркет хорош для службы и карьеры, а для детских игр больше подходят зеленые дворы и сады. И вот уходившие в отставку столичные сановники и военные часто именно ради детей, их нравственного и физического здоровья, переезжали в Москву, поближе к траве, солнышку, поближе к древним русским святыням. (Именно так оказался в Москве друг и сподвижник Аксаковых, блестящий мыслитель Юрий Самарин – его шестилетнего вместе с пятью братьями привез в Москву отец, видный петербургский аристократ.)
И то, что Аксаковы большую часть года жили в Абрамцеве, под Москвой, в тринадцати верстах от Троице-Сергиевой лавры, – очень важная подробность для понимания истоков великой книги Сергея Тимофеевича Аксакова. Ведь Сережа Аксаков появился на свет по родительским молитвам преподобному Сергию Радонежскому. Абрамцево же было приобретено Аксаковым в декабре 1843 года – как раз в канун начала работы над «Семейной хроникой».
«…И в самом деле, при благоприятных обстоятельствах родился этот младенец! Мать, нося его, была совершенно здорова; никакие домашние неудовольствия не возмущали в это время жизни его родителей; кормилица нашлась такая, каких матерей бывает немного... желанный, прошеный и моленый, он не только отца и мать, но всех обрадовал своим появлением на белый свет…»

«Иначе мы не можем жить…»

Мы все смотрим на жизнь не мечтательно...
Из дневника Веры Аксаковой

Сегодня, спустя полтора столетия, легко впасть в идеализацию и украсить жизнь Аксаковых почти сказочными красками. Но подвиг этой семьи, кроме всего прочего, состоял в том, что она не спряталась от мира, не соблазнилась затворничеством. Аксаковы оставались на виду у всей Москвы на протяжении почти трех десятилетий. Живя открытым домом, они ежедневно рисковали быть поносимыми и оклеветанными. Им приходилось выдерживать натиск любопытствующих и лицемеров, терпеть наветы сплетников и вымогательство проходимцев, принимать порой у себя людей случайных и злонамеренных.
Вера Аксакова записывала с грустью в декабре 1854 года: «Большею частью люди, самые жаркие поклонники нашей семьи, или ее идеализируют до неестественности и даже до смешного, или доводят до такой крайности и до уродливости строгость нашего нравственного взгляда, или превозносят до такой степени наше общее образование, ученость даже… Словом, делают из нашей простой жизни (которая слагается сама собой…) что-то натянутое… Неужели так трудно понять простоту нашей жизни!.. Мы живем так, потому что нам так живется, потому что иначе мы не можем жить, у нас нет ничего заранее придуманного, никакого плана заранее рассчитанного, мы не рисуемся сами перед собой в нашей жизни, которая полна истинных, действительных страданий, лишений всякого рода и многих душевных невидимых огорчений… Всякий добрый человек найдет в нас сочувствие искреннее, и участие добрых людей нам дорого; но мы не нуждаемся в том пустом участии, которое больше похоже на любопытство, и особенно неприятны эти толки о нас от нечего делать… Нам не нужно этой известности…»
А если вспомнить, что в последние годы царствования Николая I дом Аксаковых находился под пристальным наблюдением тайной полиции, то и вовсе удивительно, как им удавалось сохранять семейный и душевный мир. Это сегодня в силу скудости нашего исторического образования многие почему-то уверены, что славянофилы ходили в кафтанах, проповедовали квасной патриотизм и казенное самодержавие. Мало кто помнит, что труды Алексея Хомякова, Ивана Киреевского и Юрия Самарина запрещались цензурой, а Константин и Иван Аксаковы пережили аресты, тюремное заключение, высылку из Москвы. Уже при Александре II всего лишь за один год газета «Москва», которую редактировал Иван Аксаков, приостанавливалась правительством три раза. В 1878 году царь запретил деятельность Славянского благотворительного общества, созданного Иваном Аксаковым для помощи болгарскому и сербскому ополчению. Начиная с середины 40-х годов и вплоть до конца 70-х Аксаковых подозревали в славянофильском антиправительственном заговоре. Все поездки братьев Аксаковых по стране проходили под тайным полицейским надзором.
Более всего тогдашнюю элиту раздражали не политические взгляды Аксаковых, а полное согласие их мировоззрения, их убеждений с домашним и семейным укладом. Столичное общество, привыкшее в николаевскую эпоху к лицемерию и цинизму во всем, к показной набожности и безудержному произволу, чувствовало в Аксаковых врагов пострашнее любых мятежников. Аксаковы были нравственным укором, и этого им простить не могли.
Об отношении к семье Аксаковых власть имущих можно легко догадаться по письму Александры Осиповны Смирновой-Россет, известной императорской фрейлины, в 40-е годы ставшей женой калужского губернатора. В 1847 году она с издевательской насмешкой писала Н.В.Гоголю об Аксаковых (о той семье, которая приютила великого писателя в самые трудные для него годы!): «Очень рада, что не обретаюсь в числе Аксаковых, живущих по неведомому мне закону любви, как и весь славянский мир. Ненависть к власти, к общественным привилегиям, к высокому рождению и богатству – таковая-то отвлеченная страсть к идеальному русскому, таящемуся в бороде, – вот начало этих господ…»
Сергей Тимофеевич в отличие от своих детей сторонился политики, но в минуты критические, переломные всегда поддерживал своих детей и убеждений своих не скрывал. Достаточно перечитать главу о Михайле Куролесове в «Семейной хронике». Рассказ о похождениях этого криминального помещика ХVIII века, любимой присказкой которого было «Плутуй, воруй, да концы хорони…», и сегодня леденит кровь. Становится ясно, что те криминальные нувориши, приключениями которых сегодня наводнен телеэкран, – это вовсе не «новые русские», а отвратительные старые типы, долго дремавшие под спудом брежневской власти. Самое страшное, что видел Сергей Тимофеевич в куролесовых, – не их кровавые преступления, а то духовное разложение, которое они сеют. «…Михайло Максимович, достигнув высшей степени разврата и лютости, ревностно занялся построением каменной церкви…»

Уроки в напутствие счастья
Я помню замирание молодого сердца и сладкую, безотчетную грусть, за которую отдал бы теперь весь остаток угасающей жизни…
С.Т.Аксаков. Семейная хроника

Читая Аксакова, не устаешь удивляться тому, что время интернета не прибавило нам мудрости и, строя семейную жизнь, мы наступаем на те же грабли, что и молодые Багровы два века назад. Кажется, вчитайся мы вовремя в старика Аксакова – и многих смешных, а то и ужасных ошибок могли бы легко избежать.
«Обуздать вспыльчивый нрав – половина счастья…»
«Страх – самое опасное чувство для любви, даже к отцу и к матери…»
«Жена должна обходиться с мужем с уважением, тогда и другие станут его уважать…»
«В убранстве дома вкус и забота заменяют деньги…»
«Семейную хронику» стоило бы вручать молодым после венчания в напутствие их счастья, ведь аксаковская хроника – ненавязчивое пособие по психологии семейной жизни. Сколько падений, страданий и драматических столкновений ждет Алексея и Софью Багровых, как они не подходят друг другу! «Невеста – чудо красоты и ума... жених – простенький, недальный...» Но мы видим, как шаг за шагом Сонечка и Алеша превозмогают любовью и терпением разность характеров и на наших глазах с Божьей помощью рождается абсолютно гармоничная семья, оставшаяся для потомков высочайшим примером верности и счастья.
Как вольно было дышать этим людям, как надежно их держала русская земля, как горячо, по-детски, они молились Богу! Они мало видели, немногое знали, но многое любили. Они смотрели друг другу в глаза и не жалели времени на то, чтобы выслушать близкого человека и выговориться самим. И почему нам так трудно бывает найти для детей те ласковые весенние слова, которые так просто, невзначай ронялись неграмотным дядькой Евсеичем, а западали маленькому Сереже Багрову в душу на всю жизнь…
К последним страницам хроники молодые герои становятся нам так дороги, так благодарны мы им за их счастье, что вслед за автором, не боясь показаться сентиментальными, мы повторяем: «Прощайте!.. Вы не великие герои, не громкие личности; в тишине и безвестности прошли вы свое земное поприще и давно, очень давно его оставили: но вы были люди, и ваша внешняя и внутренняя жизнь так же исполнена поэзии, так же любопытна и поучительна для нас, как мы и наша жизнь, в свою очередь, будем любопытны и поучительны для потомков…»

Сергей Тимофеевич Аксаков умер в апреле 1859 года. Последними его словами были: «Зажгите свечи!..»

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"