СТЕНОГРАММА
 

Пять минут урока

Скрытые слагаемые педагогического успеха. Как их увидеть?

Учитель зачастую напоминает циркача-эквилибриста. С одной стороны, на него давит груз ответственности, связанный с исполнением школьной программы. С другой – дай бог хоть чем-нибудь заинтересовать того ученика, который сегодня приходит в класс.
Любой учитель знает: если в глазах ученика появляется хотя бы проблеск интереса к его учебному предмету – это и есть главное, чего он сумел добиться как педагог, единственное, что имеет реальное образовательное значение.
И вопрос не в том, сколько тем он успеет с детьми «пройти», а в том, сколько тем «зацепят» работу детского сознания и воображения. Возникающий у ребенка живой интерес к предмету – единственный, по сути, критерий эффективности и результативности учебного процесса, что бы ни утверждали методические пособия по анализу урока.
Давайте всмотримся в свои уроки под этим углом зрения: какой процент времени мы готовы потратить на то, чтобы увлечь детей своим предметом? Насколько разнообразна при этом палитра наших средств? В какой мере нам удается хотя бы отчасти решать эту задачу задач? Может быть, тогда мы и поймаем «момент истины» в том, что делаем как педагоги...

Московская школа, 10 класс, урок истории

Учитель (входит в класс):
– Мы давно с вами не виделись. Были каникулы, а до каникул я болел. Поэтому приступим сразу. Кто еще выполнил задание?

Очевидно, что по всем писаным и неписаным правилам ведения урока учитель совершает множество ошибок. Мало того что он не объявляет тему урока, он даже не здоровается с классом. И любой методист-инспектор не преминул бы к этому придраться. Как так можно? Учитель обязан поздороваться! И проверить списочный состав класса. И объявить учебную тему. И подробно разъяснить, чем он собирается с детьми заниматься, а не так вот, с бухты-барахты спрашивать, кто еще выполнил какое-то там домашнее задание…
Но это для проверяющих все должно быть вот так, по формальным правилам. А в живом взаимодействии учителя с детьми все может складываться совсем по-другому. Не по общим правилам, а, например, по правилам сложившегося между учителем и детьми доверительного общения. Когда не нужно лишних слов. Когда поздороваться можно, к примеру, не ритуальным «здравствуйте», а интонацией, с которой произносится первая фраза: «Мы давно с вами не виделись», и когда дети приветствуют учителя не одновременным вставанием с места, а внутренней готовностью сразу включиться в работу по обсуждению начатой на предыдущих уроках темы. Так, будто с момента встречи прошло не две недели, а всего пара часов. Когда взаимопонимание таково, что все понятно без слов: некоторое время назад дети получили какое-то задание, и вот теперь на уроке происходит обсуждение новых результатов.

Ученица (встает и передает учителю несколько бумажных листов, к каждому из которых прикреплена репродукция какой-то картины и стихотворный текст. Судя по всему, суть задания заключалась в том, чтобы найти репродукции картин, отражающих реалии начала XIX века, и подобрать к этим репродукциям какие-то стихи):
– Я!
Учитель (внимательно рассматривает репродукцию):
– Так... Арсеньев... И кто это такой?
Ученица:
– Не знаю...
Учитель:
– Ну вот, то же самое, что было в прошлый раз. Ты же человека сюда даешь, значит, ты должна сказать, что это за человек.
Ученица:
– Это полководец русской армии начала XIX века.
Учитель:
– А кто написал портрет?
Ученица:
– Сейчас скажу...
Учитель:
– Народ, сейчас все слушают внимательно!

Первый намек на дисциплинарный призыв. Да и тот в слегка шутливой форме – так принято обращаться в подростковой ученической среде: «Эй, народ! У кого есть лишняя ручка?» Заметно, что на уроке царит выраженно демократический стиль общения педагога с детьми. Учитель не столько призывает к дисциплине, сколько точечно обращает внимание детей на некий важный с точки зрения педагога момент обсуждения. А не озабочен педагог общими призывами к порядку потому, что его волнуют исключительно содержательные моменты. Если есть интересное содержание – дисциплина будет. И притом не формальная, а содержательная. Дисциплина интереса. И задача педагога при таком подходе не дисциплину поддерживать, а пробуждать детский интерес.

Ученица:
– Я забыла. У меня это где-то в тетради записано...
Учитель:
– По изображению мне кажется, что это начало XIX века... Наверное, Боровиковский или Левицкий...
Ученица:
– А про стихи я забыла здесь написать, что это стихи Лермонтова.
Учитель:
– Картинка видна всем?
Класс (дружно):
– Да!
Учитель:
– Ну что, позволю высказать свое мнение. Только договоримся: мы друг на друга не обижаемся. Я не обижаюсь на вас, если вы меня критикуете. А вы не обижаетесь на меня, если я вас критикую.
Итак, текст к этой картинке такой: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ...».
Ученица:
– Да.
Учитель:
– И почему же ты этот текст с этим портретом соединила?
Ученица:
– Потому что он в мундире. И народ предан государству, как полководец может быть преданным своему делу, своему государству.

Ключевой момент. Ученица дает весьма наивную интерпретацию строчек Лермонтова, не видя их скрытой иронии и сарказма по отношению к самой идее преданности. А теперь посмотрим, как работает с этой неточностью педагог. Чтобы, во-первых, никоим образом не задеть самолюбие ученицы, а во-вторых, чтобы использовать эту неточность как повод для важного исторического экскурса.

Учитель:
– А может, тогда скажешь, что такое голубые мундиры?
(Пауза.)
Учитель:
– Ну-ка, молодые люди, кто скажет: какой традиционный цвет у мундиров русской армии?
Ученик:
– Красный!
Учитель:
– Нет, красные мундиры – это у англичан. А у России?
Другой ученик:
– Белые!
Учитель:
– Вот у французов традиционно синие, а у русских...
Голос с задней парты:
– Зеленые!
Учитель:
– Зеленые, конечно! У гусарских полков ментики были традиционно разноцветные. Сорок полков – сорок цветов. А вот основной цвет пехоты, кавалерии – зеленый.

Вроде бы между прочим, «к слову», а озвучивается важная историческая информация. Оказывается, у разных европейских армий существовали свои цветовые метки и пристрастия. И это дает еще один штрих к портрету эпохи. Что стоит за этой цветовой военной символикой и за этими цветовыми традициями? Вопрос не обсуждается, но он словно «подвешивается» в воздухе. Совсем небольшая деталь, но деталь выпуклая, «звучная», способная вызвать детский интерес.

Дверь открывается, появляются две ученицы.
Учитель:
– Проходите, садитесь.

Важная примета качественного урока: опоздание ученика – это не та проблема, которую нужно обсуждать и комментировать. Нормальная, взрослая, деловая ситуация. «Проходите, садитесь» – и все.

Учитель (обращается к ученице, автору композиции):
– А ты не задумывалась над смыслом этих стихов?
(Пауза.)
Обрати внимание: «страна рабов, страна господ!». А ты говоришь – русские были преданы своим генералам... Давай я еще раз почитаю эти стихи: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ». Вот скажите, в этих стихах позитивное отношение к России или негативное?
Класс, из разных мест:
– Не-а…
Учитель:
– Негативное, конечно. Это же конец 30-х годов. Лермонтов уезжает в ссылку, и это его «последнее прости» России, которая его в эту ссылку выгнала. Но здесь интересный момент: мундиры – голубые. А кто знает, что это такое?
(Пауза.)

При том, что у детей не много реплик, чувствуется, что они находятся во внутреннем диалоге с учителем – и оттого информация, которую сообщает далее учитель, падает на возделанную предыдущими вопросами почву.

Учитель:
– Да дело в том, что в 1825 году был создан жандармский корпус. То есть внутренняя охрана режима. У него были сложные задачи, и создан он был из самых лучших побуждений. Из благих намерений. А благие намерения куда обычно ведут?
Класс (почти хором):
– В ад!
Учитель:
– В ад, совершенно верно. Очень скоро голубые мундиры стали олицетворением самых отрицательных черт царского режима. Так называемая «охранка». И что же получается, кому Лермонтов говорит «прощай», обращаясь к голубым мундирам?
Голос из класса:
– Кому?
Учитель:
– Да жандармам же! Мол, хватит, поизмывались надо мной! Я теперь на Кавказ еду, там воевать буду! А дальше строчки: «и ты, им преданный народ!». То есть получается, что он обвиняет народ. А в чем?
Ученица:
– В том, что он им подчиняется.
Учитель:
– И в том, что русский народ после 25 декабря оказался на стороне царского режима...

Получается очень важная вещь: неточность предложенной девочкой интерпретации лермонтовских стихов становится поводом для серьезного исторического разговора, для погружения в историческую атмосферу эпохи. В этом, между прочим, и состоит суть педагогического мастерства. Для хорошего педагога детское непонимание или детские ошибки – это не то, за что нужно укорять ребенка, а то, что дает возможность углубиться в изучаемый материал, дает своего рода энергетический заряд уроку, создает его интеллектуальную интригу.

Учитель:
– И вот теперь смотрим: мы договаривались, что изображение и текст должны дополнять друг друга. Должны помогать восприятию друг друга. И что, получилось это? Конечно, нет! Так что давайте смотреть дальше...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"