РЕПОРТАЖ

Мобильная школа для беспризорников

Здесь нет учебного плана. Здесь обращают внимание не на срывы, а на успехи ребят

В России каждый год 50 тысяч детей убегают из дома из-за жестокого обращения родителей. Скольких выталкивает на улицу школа, подсчитать невозможно. Есть только одно число – около 10 тысяч отчисленных каждый год.
На борьбу с беспризорностью выделяются многие миллионы. Проходят рейды, создаются комитеты, пишутся отчеты. Из документа в документ кочуют астрономические цифры: 2 миллиона беспризорников... 4 миллиона беспризорников.
Они то уменьшаются, то увеличиваются – в зависимости от того, нужно ли показать успехи, или, наоборот, неуспехи – в расчете на дополнительное финансирование.
В реальности числа другие. В Санкт-Петербурге – около 5 тысяч беспризорников. Люди, пытающиеся им помочь, сталкиваются с тем, что сделать это практически невозможно. Большинство не хочет возвращаться к нормальной жизни.
За год работы Детскому кризисному центру Санкт-Петербурга, созданному специально для того, чтобы помогать бездомным детям, удается вернуть в семью или в приют около 20 детей.  20 человек из пяти тысяч. Но в Детском кризисном центре на статистику внимания не обращают. Потому что дело здесь не в цифрах, а в детях.

Детский кризисный центр был создан по инициативе отца Алексея Крылова, настоятеля Чесменской церкви Санкт-Петербурга. Православный батюшка обратился с предложением помочь бездомным детям к лютеранам, католикам и представителям других конфессий.
Забыв вековые споры о догматах, церкви занялись общим делом. Каждый приход помогал чем мог – собирали пожертвования, предоставляли свои помещения.
Детский кризисный центр, объединивший различные христианские конфессии, – организация не религиозная, а сугубо социальная. Миссионерской деятельностью она не занимается.
Самый первый проект ДКЦ – это телефон доверия. Открыть линию было проще всего и с технической, и с финансовой точки зрения. Кроме того, телефон доверия – мера профилактики, позволяющая предотвратить семейные конфликты, часто ведущие к уходу ребенка из дома.
– Главное – это не давать советов, – говорит Анна Добрер, руководитель службы “телефон доверия”. – Мы должны быть с человеком, а не учить его чему-то. Просто выслушать его историю. Слушать ведь можно по-разному. Мы стараемся слушать так, чтобы человек не чувствовал себя одиноким. Тогда он успокаивается и может более трезво оценить ситуацию. Мы только задаем наводящие вопросы, помогаем высказаться. Важнее всего быть всегда предельно искренним. Фальшь люди чувствуют очень остро – и сразу же перестают тебе доверять.
– Все очень просто и в то же время очень сложно, – рассказывает Катя, волонтер “телефона доверия”. – Главное здесь – любить человека. Тот, кто звонит, самый лучший, самый главный для тебя на этот момент. И ты полностью погружаешься в него, в его проблему, как будто это не кто-то незнакомый, а твой лучший друг, который тебе дороже, чем ты сам. Чтобы он чувствовал, что его здесь слышат.
Как говорят сотрудники ДКЦ, “снизить количество беспризорников практически невозможно, легче и правильнее попытаться препятствовать росту их числа”.

В 2005 году на телефон доверия Детского кризисного центра поступило 6169 звонков. Из них больше всего касалось межличностных отношений: 2189. На втором месте – 1187 звонков – проблемы взаимопонимания между детьми и родителями.
620 звонков – здоровье. 529 – социальные звонки. 414 – зависимости. 307 – насилие. 105 – суицид.
70% обратившихся за помощью к специалистам телефона доверия – матери подростков.

Следующий проект открылся при участии католической церкви. Одна из ее прихожанок, немка, выразила желание ежедневно обеспечивать горячее питание 30 детям. Так появилась социальная столовая. Здесь кормят как беспризорников, так и ребят из неблагополучных семей.
Если работа телефона доверия неоднократно оказывалась под угрозой срыва из-за отсутствия стабильного финансирования, то столовая всегда работала без перебоев.
Как говорят сотрудники ДКЦ, “людям гораздо проще дать деньги на еду голодным детям, чем на зарплату какому-нибудь социальному работнику или консультанту телефона доверия. Потому что еда – это понятно. Хотя на самом деле правильнее бороться с причинами беспризорности, чем пытаться как-то смягчить ее последствия. К сожалению, людям это объяснить очень сложно”.
– Когда уличные дети приходят к нам первый раз – в столовую или на мероприятия центра социальной реабилитации, мы пускаем всех без исключения, в том числе и пьяных, и “надышанных”, – рассказывает Ольга Слуцкая, исполнительный директор ДКЦ. – И если им становится интересно, возникает желание прийти сюда снова, то мы говорим: простите, дорогие, здесь вам рады всегда, но в следующий раз мы возьмем в поход или на экскурсию только трезвых. И у них появляется стимул.
В столовой Детского кризисного центра время обеда используют для того, чтобы познакомиться с детьми, попытаться выяснить их ситуацию, предложить помощь. Здесь всегда дежурит социальный работник.
Очень скоро у ДКЦ появилась необходимость в отдельном помещении для работы с беспризорными детьми. Несколько комнат для этого выделила другая католическая церковь. В 2003 году здесь открылся Центр социальной реабилитации уличных детей.

За первый год работы в Центр социальной реабилитации обратились 64 ребенка. 16 из них продолжают ходить в центр, их судьба пока не решилась.
23 человека вернулись в семью или устроены в государственные учреждения, учатся либо работают, не проявляют стремления вернуться к уличной жизни.
15 детей продолжают жить на улице, все они так и не смогли избавиться от токсической и наркотической зависимости.
10 человек обратились в центр однократно, об их судьбе ничего не известно.

Как говорят сотрудники ДКЦ, первый год работы центра социальной реабилитации “они просто сидели и ждали, пока беспризорные дети постучатся в дверь”.
Потом стало ясно, что само это не произойдет. Была создана уличная служба. Сотрудники службы патрулируют места скопления бездомных детей: станции метро, чердаки, подвалы. Некоторых беспризорников переубедить уже нельзя, они могут жить только на улице и сознательно не хотят ничего менять в своей жизни.
– Они всегда настороже, всегда ждут подвоха, – говорит Олег Леваков, руководитель “уличной службы”. – Это очень сложно – заслужить доверие уличного ребенка, чтобы он перестал считать тебя своим потенциальным врагом. Как правило, с первого раза это никогда не удается. Обычно мы назначаем ему встречу на следующий день. Ребенок приходит, видит, что мы не привели с собой милицию, и начинает понемногу нам доверять.
Таких ребят сотрудники уличной службы подкармливают, приносят им теплую одежду, отправляют к врачу, если ребенок болен. Вторая задача “уличной службы” – это выявление новеньких. Их еще можно уговорить попробовать жить иначе.
Следующим проектом, открытым ДКЦ в сентябре 2005 года, стала мобильная школа. Расположена она в том же помещении, что и центр социальной реабилитации. Оказываясь на улице, дети, как правило, теряют всякую связь со школой. Многие в 15–16 лет не умеют даже писать.
Здесь учителя занимаются с каждым ребенком отдельно, проходя материал основных школьных предметов в том темпе, который ему подходит. Поэтому школа и называется мобильной.
– Мы их никогда не ругаем. Этого им в жизни и без нас хватало, – говорит Татьяна Седова, преподаватель “мобильной школы”. – Может, от этих назиданий и нравоучений они из обычной школы-то и сбежали. Наши оценки, возможно, завышены, но главное для нас – не убить в них веру в свои силы. Любой шажок вперед мы замечаем и оцениваем. Работу с уличными детьми нельзя начинать с жестких требований измениться здесь и сейчас, как это происходит в государственных учреждениях. Это их отталкивает раз и навсегда.
Никакого учебного плана составить, конечно, не удается, хотя педагоги и стараются придерживаться школьной программы. Часто ученики забрасывают занятия, исчезают, “уходят в срыв”, возвращаются в школу через месяц, начисто забыв все усвоенное ранее.
Но педагоги стараются обращать внимание не на срывы, а на успехи ребят. Некоторых удается подготовить к возвращению в обычную школу, правда, это бывает редко.
Кроме того, у мобильной школы есть договоренность с одной из городских школ, где ученики могут получить аттестацию по системе экстерната.
С аттестатом и с помощью педагогов мобильной школы ребенок может поступить в училище. И сами ребята, и их наставники откровенно признаются, что главное здесь не образование, а общежитие, в которое устраивают учащихся.
Сейчас в школе три класса: четвертый, шестой и седьмой.

По данным правоохранительных органов, в Петербурге около 5 тысяч детей живут на улице постоянно. Более 30 тысяч подростков регулярно убегают из дома от пьющих родителей, голода, насилия. 80% “уличных” детей 13–14 лет токсикоманы, треть постоянно употребляют наркотики, 62% пьют, подавляющее большинство – 81% – курят. Обследовав 110 “уличных” детей только одного городского района, врачи Медицинского центра для беспризорников выявили ВИЧ-инфекцию у 11 человек.

Последний по времени проект – это ночная гостиница. Единственное начинание Детского кризисного центра, поддержанное не только частными лицами и религиозными организациями, но и светской властью.
Произошло это благодаря местному телевидению, показавшему в программе “Настоящий герой” репортаж об отце Алексее Крылове и работе Детского кризисного центра. Программа проходила под патронажем губернатора. Через какое-то время администрация Санкт-Петербурга выделила центру квартиру под “ночную гостиницу”.
Здесь могут жить от 10 до 12 человек. Это ребята, готовые уйти с улицы, но не имеющие возможности жить дома или в приюте. Они живут в ночной гостинице, пока решается их судьба: налаживаются контакты с родителями, оформляются документы в государственное детское учреждение.
В гостиницу устраивают только тех, кто твердо решил изменить свою жизнь. С ребятами составляется индивидуальная программа реабилитации, где запланировано устройство в школу, в училище либо на работу. Гостиница, как говорят специалисты ДКЦ, – это переходный этап между подвалом и возвращением в нормальную жизнь.
За пять лет работы Детского кризисного центра его сотрудникам удалось, как здесь говорят, “замкнуть круг”, то есть охватить разными проектами весь день ребенка. Так что, собственно, на улицу времени не остается. В идеале ребенок с утра идет на уроки мобильной школы, потом обедает в социальной столовой, во второй половине дня остается на занятия в центре реабилитации, а ночует в гостинице.
Но это в идеале. Таких, идеальных, случаев на практике очень немного. Вернуть ребенка с улицы в нормальную жизнь удается лишь в 20–22% случаев. “Провалы”, как их называют сотрудники Детского кризисного центра, то есть уход детей обратно на улицу, чаще всего происходят потому, что почти все беспризорники имеют токсическую, наркотическую либо алкогольную зависимость.


Вторая половина дня, занятия в мобильной школе уже закончились, ребята пообедали и вернулись в центр социальной реабилитации. Это несколько комнат на втором этаже кирпичного католического храма.
Сейчас сюда ходят не только бездомные дети, но и ребята из неблагополучных семей. Центр социальной реабилитации переименовали в Центр дневного пребывания.
Сначала сотрудники центра опасались смешивать детей, живущих на улице, с теми, кто приходит из дома. Но все произошло на удивление мирно. Ребята из неблагополучных семей – совсем маленькие, лет 6–8, беспризорники – постарше, от 13 до 16 лет. Малышей они сразу стали опекать.
Подросток Игорь солидно играет в компьютер. Вокруг него вьется стайка девчонок, наперебой давая советы, подталкивая под локоть и шумно переживая все перипетии игры.
“Брысь!” – говорит Игорь, не отрываясь от экрана, и девчонки мигом перелетают за соседний стол, где принимаются рисовать принцесс и обсуждать, как они играли в “Угадай мелодию”.
– Анжелу положили в больницу, давайте нарисуем ей открытки! – предлагает Татьяна Седова, преподаватель мобильной школы и воспитатель Центра дневного пребывания.
Девчонки дружно начинают писать над головами у принцесс: “Анжеле от Маши. Выздаравливай скорей!”
– “Выздоравливай”, голова! – поправляет, проходя мимо, шестнадцатилетний Эдик, отбирает фломастер, исправляет букву и уходит в соседнюю комнату.
Там стоит теннисный стол. Эдик и два волонтера центра, Маша и Денис, играют в настольный теннис. Татьяна Седова режет бутерброды и рассказывает историю Эдика:
– Сейчас Эдик живет у нас в гостинице, ходит в мобильную школу. Раньше он учился в кадетском училище, но не выдержал неуставных отношений, сбежал, поехал в Челябинск, к маме, а мама в
тюрьме, помыкался, вернулся обратно в Питер, стал жить на улице. Мы нашли его официального опекуна, крестную, она его тоже, оказывается, искала, в розыск объявила. Она уже приезжала сюда, встречалась с Эдиком в нашей гостинице. Теперь мы хотим, чтобы он закончил 9 класс. Потом – в какое-нибудь училище с общежитием, так как ему негде жить.
Тем временем все обитатели центра перемещаются в третью комнату, где по утрам занимается мобильная школа. Затевают шумную игру в “съедобное–несъедобное”.
– Денис съел машину! – в упоении визжат малыши.
Приходит еще один волонтер, Дима, приносит рулет, здоровается со всеми за руку. Игру тут же забывают, собираются пить чай. По образованию Дима – юрист, в Детском кризисном центре он помогает вести дела, связанные с восстановлением жилищных прав детей-сирот, занимается оформлением всевозможных справок и документов. Часто заходит не по делу, а просто так, говорит, “люди здесь неординарные, с ними не соскучишься”.
После чаепития ребята тянут жребий, кому какую комнату убирать, дружно берутся за швабры, пыль поднимается до потолка.
Приходит руководитель уличной службы Олег Леваков с каким-то парнишкой в спортивном костюме.
– Ой, Серега! – восклицает Татьяна Седова. – А мы тебя хватились! Ты где ночевал-то?
Парнишка хмуро молчит.
– Ну хорошо, – продолжает она. – А в тюрьму сегодня кого посадили?
– А это Санёк наш попался, – оживляется мальчик. – Санёк, который алкоголик, помните, в столовую приходил, один глаз косит. У него два розыска было.
– Я позвоню в отделение, – вступает в разговор Олег Леваков. – Если нет достаточных оснований для ареста, заберем на поруки. Я сейчас в больнице был. Ваня рвется на волю. Они мне его даже хотели отдать, боятся не справиться. Он честный, молодец. Откровенно мне говорит: “Вот я с вами сижу и верю, что все будет нормально, потом вы уйдете, и мне через полчаса захочется уколоться”. Но что хорошо – у него там любовь случилась с девочкой из интерната. Я говорю: Ваня, может, любовь тебя удержит?
– Олег Олегыч, дайте сигаретку! – просит кто-то из старших ребят.
– Детям сигарет не даю! – весело отвечает Леваков, усаживаясь пить чай.
– Олег Олегыч, смотрите, как я в коридоре подмела! – В комнату, волоча за собой швабру, вбегает маленькая Настя.
– А я на второй уровень вышел! – радостно сообщает Игорь. Все обступают компьютер.
Постепенно младшие ребята начинают собираться домой.
– Завтра приходите обязательно, мы вас тут всегда ждем! – напутствует уходящих Татьяна Седова, раздавая оставшиеся от чая конфеты.
Кто-то из старших ребят уходит в гостиницу. Кто-то просто уходит.
– Главное, никогда не знаешь, вернутся они или ты их видишь в последний раз, – говорит Олег Леваков. – Мы их не держим. Чтобы им не хотелось убежать. И если уходят, то они знают, что всегда могут вернуться сюда. И их здесь примут.

...понимать, что ты ничем не можешь помочь ребенку,  потому что он этого не хочет.

Потому что этот образ жизни уже стал для него единственно возможным. И он погибает у тебя на глазах, а ты ничего не можешь сделать, только любить его, когда его никто не любит, когда от него отказались семья, общество, органы опеки, врачи.
Вот у нас есть девочка Кристина, ей 16 лет, она сирота, вот уже 5 лет живет на улице. Её судьбой пытались заниматься многие общественные организации, администрация интерната, органы опеки. Девочка категорически отказывается вернуться в интернат, пойти в приют или другое учреждение. Кристина ВИЧ-инфицирована, однако нередко занимается проституцией. Девочка страдает тяжелой формой химической зависимости. Живет в подвале, от медицинской помощи отказывается.

...когда все рушится в тот момент, когда тебе казалось, что этого ребенка удалось вытащить.

Вот тогда ты чувствуешь свое бессилие. Очень угнетает невозможность предугадать, почему его вновь потянет на улицу, предупредить этот срыв. Но руки опускать нельзя. Как это ни тяжело, но мы стараемся отыскать этого ребенка и все начать с нуля.
Вот недавно мальчик у нас пропал. Прошел все ступени реабилитации, жил в ночной гостинице, завязал с наркотиками, восстановил связь с мамой, устроился на работу. А несколько дней назад получил свою первую зарплату – и не пришел домой. Говорят, его видели в прежней компании, нанюханным. Сорвался. Не выдержал испытания деньгами. Этого мы предусмотреть не смогли.

...ребенок просит: не отправляйте меня обратно в детский дом! А по закону мы именно это и обязаны сделать.

Иначе у нас начнутся проблемы. Но не это страшно. Главное, мы сами понимаем, что возвращение в государственное учреждение – единственный способ обеспечить будущее ребенка. Потому что только там возможно восстановление его жилищных прав. Выпускникам детских домов по закону положено жилье. А наш центр не сможет купить ребенку квартиру, у нас нет таких денег.
Из детских домов они, как правило, сбегают. Получается какой-то замкнутый круг, разорвать который можно только изменив законы, а это не в нашей власти.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"