УЧЕБНИКИ № 91
Крестьянство и революция
Люкшин Д.И.
Вторая русская смута: крестьянское измерение.
М.: АИРО-XXI, 2005
Книга молодого казанского
историка Дмитрия Люкшина, широко использующего
архивные материалы, а также поволжскую прессу,
переворачивает традиционные представления о
роли крестьянства в трех русских революциях
начала XX века. В книге на конкретных фактах,
почерпнутых прежде всего из архивов Казанского
губернского жандармского управления,
доказывается, что в годы революции выступления
крестьян против власти носили единичный
характер и не имели решающего значения, что
конфликты с помещиками возникали главным
образом тогда, когда помещики, по мнению
крестьян, нарушали неписаные традиции отношений
с крестьянской общиной. Между крестьянами и
властями существовали правила игры, благодаря
которым жандармы не перебарщивали с насилием, а
крестьяне отнюдь не спешили при каждом
выступлении всерьез хвататься за топоры и вилы.
Главные же конфликты зрели внутри общины.
Ситуацию коренным образом изменили Первая
мировая война и Февральская революция в
Петрограде. Первыми вернувшиеся на родину с
фронта дезертиры возглавили крестьянские
выступления. А полная ликвидация полицейского
контроля в сельской местности, последовавшая
сразу же после Февральской революции, показала
крестьянам, что никаких репрессий за нарушение
прежних негласных договоренностей не последует,
и подвигла их на новые экспроприации.
Как отмечает автор, «то, что Россия – страна
крестьянская, справедливо и по сей день. Без
учета этого обстоятельства, как и без уяснения
того, что «национальная история есть путь к
национальному самосознанию» (С.Ф.Платонов),
которое собственно и выделяет народы культурные,
невозможно ни понимание сути сегодняшних
общественных процессов, ни развитие
гуманитарного знания».
Конечно, крестьянство в том виде, в каком оно
существовало в начале XX века, было уничтожено еще
в эпоху коллективизации. А колхозное
крестьянство в прежнем виде перестало
существовать в ходе реформ 90-х годов. Однако
многие стереотипы крестьянского мышления, в
частности в плане патриархального отношения к
власти, остались до сих пор едва ли не у
большинства россиян.
Люкшин справедливо полагает, что, «судя по всему,
в 1917 году крестьянам-общинникам было просто не до
земли, к тому же полевые работы были в основном
завершены до того, как общинная революция 1917–1918
годов набрала обороты. А вот леса стали
постоянным объектом крестьянских вылазок. Леса и
угодья всегда интересовали крестьян не меньше,
если не больше, чем земля». Причины заключались
как в том, что «нарубить, накосить и растащить по
домам – акция единовременная (захват земли имеет
смысл только в тех случаях, когда есть надежда
закрепить ее за собой), так и в том, что «реформы
второй половины XIX века оставили крестьян не
столько без земли, сколько без угодий». Как
отмечается в книге, «зимой 1918 года, когда
землевладельцы покинули свои имения, крестьяне,
убедившись в том, что даже остатки традиционного
порядка разрушены, как-то незаметно разворовали
имущество и запасы продовольствия, хранившиеся в
экономиях и взятые на учет волостными комитетами
и Советами. Теперь они с полным основанием сочли
все это своим имуществом».
Что и говорить, картина общинной революции
получается достаточно неприглядная. Но она не
сводится к банальному грабежу или к пресловутой
«крестьянской стихии», «бессмысленному и
беспощадному» русскому бунту. Как показывает
Люкшин, действия крестьян подчинялись логике
«моральной экономики», предусматривающей
комплекс понятий общинной справедливости и
своеобразный договор с властями, по которому
власть должна давать знаки крестьянам, до каких
пределов они могут заходить в своих требованиях
и действиях. Так, например, «купцы, банки,
землевладельцы, использующие землю для
получения прибыли либо доверившие имения
управляющим, оказались вне пределов моральной
экономики общинной деревни. Игнорируя нужды
своих крестьян, они лишали себя оснований для
признания за ними права на выживание». Отказ же
большевиков соблюдать принципы моральной
экономики стал настоящей катастрофой для
русского крестьянства и привел его к гибели, так
как новая власть предпочитала не обозначать
намерение применять насилие, а сразу же
применять его без каких-либо ограничений. Кстати,
последующие несчастья крестьяне часто
воспринимали как возмездие за «неправедный»,
«небожеский» захват земли в рамках ленинских
декретов, т.е. постановлений власти, которая
стала восприниматься как незаконная.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|