ТАЙНИКИ ПРОФЕССИИ 
 

Вроде бы так естественно для учителя – разговаривать о детях. Это воспринимается как часть его профессиональной деятельности, свидетельство его профессионального развития.
Но как мы это делаем? О детях ли идет речь, когда мы собираемся в учительской или встречаем друг друга в коридоре, полные свежих впечатлений дня – от детских шалостей или чьих-то достижений? Ругая кого-то из детей или восхищаясь кем-то, мы воспринимаем ребенка как часть своей собственной ситуации: один нам ее омрачает, другой делает радужной.
Что прибавляют такие разговоры нашему пониманию конкретного мальчика или девочки? Или только запутывают, помогая выстраивать удобный нам образ ребенка и его семьи? В какой мере мы готовы не ученика обсуждать, а именно – понимать ребенка, входить в его мир, быть там, делиться миром своим, взаимно обогащаясь?
Это очень и очень сложно.

Разговор о ребенке

Он необходим учителю, чтобы понять, как работать с каждым конкретным учеником

Одно время довольно широко практиковались поклассные педсоветы: учителя, работающие в одном классе, собирались и разговаривали о каждом ученике. Это позволяло не только внимательнее вглядеться в ребенка, но и понять, чем и в чем ему можно помочь.
В вальдорфской школе такие педсоветы проводятся регулярно и называются конференциями, а разговор всех учителей школы об отдельных учениках называется здесь коллегией.
Вальдорфских школ у нас очень немного. В Москве, например, одна государственная и еще три частные. И опытом своим они делятся не часто. Может быть, поэтому особенно интересно заглянуть в их педагогическую лабораторию и примерить их приемы к своей работе. Наш обозреватель Людмила РЫБИНА побеседовала с учителем школы № 1060 Татьяной Борисовной САПОНЧИК.

– Татьяна Борисовна, с кем же учитель обсуждает своих воспитанников на конференции, если в вальдорфской школе до седьмого класса с детьми работает один педагог?
– Действительно, основной учитель – один, но есть еще два иностранных языка, учитель музыки, рисования, физкультуры, эвритмии, во второй половине дня, на продленке, – воспитатель. Учителя, которые меньше знают класс, очень нуждаются в наблюдениях основного учителя. Ведь в вальдорфской школе главное – видеть в ребенке духовное существо. Этому надо учиться. Все мы люди, и всем не так-то просто увидеть, что поступки, склонности, черты, особенности поведения, которые вызывают проблемы в классе, – это то, из чего вырастет неповторимый характер человека. И мы можем помогать ребенку расти, но не изменяя, а лишь направляя его.
Наши конференции начинаются с того, что каждый учитель описывает ребенка, о котором мы в этот день говорим. Мы создаем его образ.
Каждый, кто начинает в нашей школе работать, обладает некоторыми знаниями о соотношении внешних особенностей и типичного поведения. Например, есть у нас такой термин: большеголовый ребенок – это тот, у которого череп большой, а личико маленькое, и малоголовый ребенок – это такой, у которого, наоборот, та часть, в которой размещен мозг, маленькая, а лицо – большое. Эти дети ведут себя по-разному.

– Это звучит страшно, как диагноз.
– Можно смотреть по-разному. Да, анатомией многое предопределено. Я знаю, что у малоголового ребенка хорошая память, он любит все делать своими руками. Если он нарисовал без фантазии, просто четко выполнив мое задание, я не буду предъявлять к нему лишних требований, потому что знаю, у таких детей обычно слабо развита фантазия. А у большеголового – богатая фантазия, но долго сидеть и делать руками одну и ту же работу он не может. Зачем же я буду заставлять его делать то, что ему заведомо сложно. Моя задача все организовать так, чтобы он выполнил работу, но понемножку. Мы будем развивать то, к чему ребенок действительно склонен, отслеживая, чтобы его развитие не уходило в крайности, сглаживая там, где необходимо, природные особенности.
Внимательное вглядывание в ребенка нужно учителю не для того, чтобы определить его границы, а чтобы определить для себя, как с ним работать.
Главный вопрос, который мы ставим при создании образа ребенка: какой основной талант может у него быть. Где окажутся востребованными его особенности, которые сегодня, возможно, создают проблемы.
На конференции после описания внешности мы начинаем описывать, как ребенок двигается. И вот здесь не все, что удобно для учителя, хорошо для самого ребенка. Если ребенок вялый, мало двигается, даже поворачивается и встает с трудом, это, может, и устроит учителя: не мешает, и ладно. Но мы знаем, что такой ребенок начинает отставать в развитии. Ребенок должен быть подвижен, но такая подвижность, при которой ребенок, словно мячик, все время скачет, тоже мешает ему развиваться.
Мы описываем со слов родителей, как ребенок спит, как засыпает, как просыпается, как делает уроки. Это связано с его ритмами. Педагоги не привыкли о таком думать, но ритмы для человека очень важны.
Выстраивая образ, мы определяем темперамент ребенка. С сангвиником тактика учителя должна быть совершенно иной, чем с флегматиком. Сангвиника я буду хвалить за маленькие успехи, но буду все время стараться подвигнуть его на завершение работы, помогать доводить до конца, при этом я знаю, что ему это тяжело. А от флегматика я вообще не могу требовать выполнения работы в том объеме, в котором делают остальные. Он просто не может успеть за то же время сделать столько же. Я разрешу ему написать половину, но буду следить, чтобы то, что задано, было завершено.

– Я знаю, что на конференции посторонних не приглашают, а то, что там говорится, никуда не выносится.
– С конференции может быть вынесена только та информация, которую все вместе решили донести до родителей, до ребенка, до других работников школы. Конференция – это не одноразовое действие. Мы в первый раз можем обрисовать образ ребенка. И учитель попробует ответить себе на главный вопрос: какие у этого ребенка плюсы, сработает ли то, что мы предпринимаем, на будущее. В следующую встречу можно наметить план действий. Не все сразу. Маленькими шагами. Обычно обсуждаем действия на каждый месяц.
Установка на будущее ребенка может сильно менять те педагогические меры, которые принимает учитель. Важным оказывается не только то, как я, учитель, сейчас справляюсь с учеником в классе, а то, как он сам благодаря моей помощи будет справляться с жизнью.
Справляюсь ли я с ним в классе – это не проблема ребенка, это моя проблема. А для ребенка, да и для меня, как учителя, важно, какую профессию он выберет, как он будет выражать себя в будущем.
Вглядываясь в ребенка, я определяю даже, куда его посадить. Тихонькая девочка будет сидеть сзади, и я ее поначалу даже вызывать не буду: пусть привыкнет к классу, а около себя сажаю самых шумных и подвижных. Этим порой без толку говорить: «Тихо, тихо», слова до них не доходят, надо дотронуться, положить руку на голову, это успокаивает их. На холерика бесполезно кричать, такого ребенка надо просто обнять, усадить или увести, а позже поговорить, обсудить его поведение. Меланхоличного лучше не трогать и даже не спрашивать, вызывать, только когда он сам готов. Мы только с четвертого класса начинаем спрашивать детей независимо от их желания. И все эти ходы относительно каждого отдельного ребенка складываются благодаря обсуждению.
Каждый учитель утром здоровается за руку со своими учениками. Это уже начало контакта и начало диагностики. Одна ручка робкая, боится сжать мою ладонь, только вкладывает пальчики, другая даже дрожит, третья – холодная. «Ну-ка, сожми мою руку», – прошу я робкого ребенка, и это уже терапия.

– Обсуждение на конференции ребенка, который вызывает трудности у педагогов, должно быть максимально доброжелательным. Но в том-то и проблема, что именно этот ребенок мешает, нарушает, не выполняет и т.д. Возможно ли о нем говорить без раздражения? Как это удается?
– Бывает, более опытному, а это обычно классный учитель, приходится останавливать педагога, который начинает говорить слишком эмоционально или слишком субъективно: «Прости, это уже суждение, а мы просто описываем ребенка». Часто описание путают с суждениями. Бывает, что учитель застревает в своем негативном настрое. Тогда коллегия помогает ему решить уже его проблему. Но в целом разговор, конечно, идет доброжелательный. Важно, что после описания внешности ребенка, того, как он двигается, каждый учитель рассказывает, какие подходы он находит к этому ученику на своем предмете. Как в японском саду камней, где нет такой точки, из которой можно увидеть все камни, так и рассказы разных учителей дополняют друг друга, помогая сложить общую картину.
У меня только что произошел инцидент: прошу у ученика отдать мне на время урока телефон; обычно они мне отдают, а тут вдруг: «Не дам, Татьяна Борисовна!» Возмутиться? Но я знаю, что это зарождаются первые черты характера. Вопрос в том, как мне показать, что я хозяин в классе – первые семь лет у нас хозяин класса – учитель, потом мы переходим на более партнерские отношения. Но с четвертого класса начинаешь потихоньку отпускать. Ребенок должен начинать сопротивляться, потому что начинает становиться характер. Если буйному ребенку я все время буду говорить, что он плохой, непослушный, я задавлю его характер. Он начнет врать, изворачиваться, с недоверием относиться ко взрослым. А доверие – важная характеристика нашей школы. Когда ребенок сказал: «Я не отдам», это мне не нравится, но я же хочу, чтобы он когда-нибудь твердо сказал себе: «А я буду делать уроки». И в этом есть противоречие.
Учителю важно увидеть: то, что сегодня мешает в классе, может потом превратиться в полезное качество для самого человека и для той деятельности, которой он будет заниматься.

– А самому ребенку говорят о его плюсах и минусах?
– Свои плюсы и минусы ребенок должен знать, но о его темпераменте мы говорим с ним после восьмого класса. Говорим о достоинствах и недостатках темперамента, о том, как справляться с крайними его проявлениями: чрезмерной легкостью или чрезмерной агрессией.
Бывает, я иду в школу со своим грузом проблем, но вот вспоминаю, что у меня в классе есть меланхолик, который считает, в силу своего темперамента, что с ним постоянно случаются несчастья. А меланхолику в детском возрасте кажется, что он единственный несчастный на свете: «У всех все хорошо, а у меня плохо». Заходя в класс, я должна поздороваться так бодро, чтобы даже у него поднять настроение, и руками, и лицом, и тоном я показываю, что жизнь прекрасна. А потом я, возможно, поговорю с ним о том, что у меня тоже есть какие-то беды: пусть знает, это бывает с людьми, они с этим живут и не теряют вкуса к жизни. Если вижу, что жизнерадостность раздражает такого ребенка, я посажу с ним такого же меланхолика, пусть он переключается на чужое «горе». Так постепенно прорабатывается темперамент. Проработанный темперамент – это такое состояние врожденных качеств, когда человек может использовать все их плюсы и знает, как работать с минусами.

– Бывают у вас такие дети, с которыми вы не можете справиться?
– У нас немало сложных детей. Психологи часто посылают к нам родителей: «С вашим ребенком может справиться только эта школа». Бывает, что мы расстаемся с ребенком, но только после 8–9 класса. До того учим.

– Как вы считаете, такие заинтересованные разговоры о ребенке, которые ведете вы, возможны в обычной массовой школе?
– Учитель все время должен учиться. У нас есть педагогические семинары и лечебно-педагогические, на которых мы учимся помогать ребенку с отклонениями. Многие в нашей школе получают дополнительное психологическое образование.
Важны, конечно, не только знания, но и установка: мы смотрим на ребенка, имея в виду его будущее. Не мое, учителя, комфортное существование здесь и сейчас, а мой вклад в будущее ребенка, а значит, в будущее вообще. Часто в обычной школе установка не на будущее и даже не на комфортное состояние учителя, который из класса выдавливает всех трудных учеников, а на гладкую отчетность. И тогда разговоры о детях идут не в их пользу.
Мы в нашей школе очень медленно продвигаемся в общеизвестных умениях: например, медленно подходим к чтению. Сначала учим писать. Потом дети читают то, что сами написали, а это значит, что они очень стараются писать аккуратно, иначе им не прочесть. И только к четвертому классу они читают печатный текст. У нас нет оценок, мы можем спокойно проживать этот большой период. Но общая школа настроена так, что результат не выращивается, а должен возникать как по мановению волшебной палочки. На это же настроены и родители. Им тоже хочется быстрого видимого результата.
Из-за установки на результат и в обычной школе, в которой я немало проработала, и в нашей иногда родители требуют убрать из класса ребенка, который как-то необычно себя ведет. Но у детей первый социальный опыт, класс – это целостный социальный организм, они должны научиться жить с разными людьми. Учитель – это тот, кто помогает им научиться налаживать отношения в социуме. И поэтому мы не стремимся избавиться от сложного ученика. Мы вместе продвигаемся к взаимопониманию.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"