КНИГА ИМЕН 
ИМЕНА ЭТОЙ СТРАНИЦЫ:
Курбан Саид – Эссад-Бей – Лев Нуссенбаум (1905–1942)
Фред Вандер (род. 1917) 

СТРАНСТВИЕ – ИМЯ СУДЬБЫ

В ХХ веке – веке «перемещенных лиц» и «перемещенных» судеб – странствие перестало быть просто священной метафорой человеческой жизни. Наоборот, жизнь слишком непосредственно стала превращаться в «бытие-в-пути», а человеческая мысль – в путевой дневник, записанный или воображаемый. Даже тогда, когда этот дневник – дорожные впечатления от путешествия в ад истории. Поэтому и литература у этого века особая – большей частью литература трагических странствий, созданная эмигрантами и вечными постояльцами отелей, чей единственный документ, удостоверяющий личность, – билет на пароход…
Эта полоса как будто случайно свела вместе двух людей, которые вполне могли ходить по одним и тем же улицам Вены конца 1930-х годов, может быть, даже пили кофе в одном и том же кафе… При иных обстоятельствах линии жизни мальчика из бедного венского квартала и маленького нефтяного принца из того дореволюционного Баку никогда не прошли бы на таком близком расстоянии друг от друга.
Но общая трагедия их народа, вливаясь в трагедию эпохи, смела все различия. Обоих вынудили стать изгнанниками. Оба нашли прибежище в слове – единственном пространстве, которое могли бы назвать своей родиной. Сказать такие слова о таких судьбах нет права ни у кого. Но Фред Вандер сам сказал о себе: «Никто так не открыт для образов и знаков, как чужак, изгой, одиночка, растворившийся в толпе. Или это тоже некая полнота жизни – переживать мир, наблюдая его, такая особая радость всматривания?..» Что касается Курбан Саида, он все сказал уже тем, что превратился в персонажа своей главной книги – собственной жизни.
Переизданная в этом году лагерная повесть 88-летнего Фреда Вандера «Седьмой источник» заняла первую строчку в литературном рейтинге австрийской телерадиокомпании ORF. А роман Курбан Саида «Али и Нино», переведенный на 27 языков, по-прежнему остается классикой азербайджанской литературы и литературы европейской, не говоря уже о той особенной маленькой нации, имя которой – бакинцы…

Чужие будни

О писателе, для которого они стали спасительным укрытием

Эрнст Блох считал, что путешествие может быть только добровольным. Если же путешествие совершается вынужденно или по профессиональной необходимости, оно перестает быть счастьем, то есть перестает быть самим собой. Поэтому коммивояжеры, матросы и эмигранты никогда не путешествуют, даже находясь в пути.
Австрийский писатель Фред Вандер, проживший тяжелую жизнь изгнанника, свое изгнание превратил в странствие, словно только так смог обрести то, о чем мечтал в детстве.
Фред Розенблатт родился в 1917 году в Вене в семье украинских евреев, которые в 90-е годы позапрошлого столетия перебрались сначала в Галицию, а оттуда через несколько лет в Австрию. Отец торговал дамскими шляпками, мать зарабатывала шитьем на заказ. Как позднее писал в своей мемуарной книге «Хорошая жизнь» писатель Вандер, самыми сильными впечатлениями детства стали книги и унижения, с которыми столкнулся в Вене еврейский ребенок. От дяди, заезжавшего однажды по пути в Америку, остались рассказы о французском Иностранном легионе и «Афоризмы житейской мудрости» Шопенгауэра. Отец – страстный читатель – приносил из городской библиотеки «великих русских» – Достоевского, Толстого, Тургенева, которых его сын начал читать лет с десяти. И все же главным были мечты о другой жизни в других местах: «Мне не было еще восьми лет, когда я нашел дорогу на вокзал Вестбанхоф, чтобы часами стоять там на мосту и сквозь паровозный дым смотреть, как прямо подо мной от перрона уходили поезда – в Париж, в Амстердам и еще в Гамбург, туда, откуда большие корабли брали курс на Америку». Окончив школу, он доберется до Амстердама, где перепробует множество разных рабочих профессий. Но после «аншлюса» Австрии жажда странствий превратится в горькую необходимость выживания. В 1938 году через Швейцарию Вандер добрался до Парижа. Дальше в этом странствии, похожем на бегство, был Лион, где работал сапожником его брат, и французский Юг. В 1942-м из Дранси Вандер был вывезен в Германию. Он выжил, пройдя через Освенцим и Бухенвальд. После освобождения работал в Вене как фотограф и журналист, примкнул к коммунистам и в 1958 году вместе со второй женой Макси, тоже писательницей, решил остаться в ГДР, где прожил два с половиной десятилетия. Как бывший узник концлагерей, поначалу он был обласкан властями: пользовался государственными привилегиями, много путешествовал и приобрел литературную славу. Однако достаточно быстро выяснилось, что любые попытки сохранить писательскую независимость в ГДР бессмысленны. Потеряв одиннадцатилетнюю дочь, а затем жену, которая умерла от рака совсем молодой, в 1983 году Вандер вернулся в Вену, где живет до сих пор.

В 1971 году вышла повесть «Седьмой источник». Как почти вся лагерная проза, это реквием по погибшим: «Это книга о молодых мужчинах, которые остались там. Нельзя сказать что-либо о пяти миллионах мертвецов. Но о пяти, о шести людях, которых ты знал, которых видел живыми и умирающими, – о них можно сказать нечто». По сути, вся эта повесть о том, как в тени неописуемого ужаса реальности рождается поэзия, как в безвыходном положении само искусство рассказывать становится пространством утопии. Вандер вспоминает: «Жизнь в концлагере была жизнью на пределе. Выстоять можно было только в том случае, если не сдашься – не потеряешь любопытства. Сдаться означало смерть. Тот, кто больше не разговаривает, не смотрит на мир, не наблюдает за людьми, уже умер. А умереть было совсем легко. Достаточно было сдаться на час или на один день, и это был конец».
Тот, кто не терял способности наблюдать, оставался в живых. Повествование об этом отчасти облегчило жизнь выжившему – жизнь, которую так больше никогда и не покинет чувство опасности и постоянной угрозы существованию.

У читателя Вандера может создаться такое впечатление, что «Седьмой источник» словно открыл окно в воспоминания. Следующие книги оказались обращены к долагерным временам – периоду с 1938-го по 1942 год и местам, в которых их автор провел это время, – Парижу и Марселю. Это касается прежде всего повести «Комната в Париже» и романа «Отель Баальбек». Герои и темы обеих книг разительно схожи. В них рассказывается о жизни эмигрантов в парижских отелях.
В «Комнате в Париже» трое бывших эмигрантов (один из них – повествователь, от чьего имени ведется рассказ) и француз Батист встречаются после войны в отеле «Вавилон», в котором когда-то в конце 30-х годов нашли свое пристанище. В своем эмигрантском прошлом герои Вандера – люди, живущие на обочине общества и тем не менее постоянно обретающие маленькие радости и преданных друзей. Одиночество и нищета изгнаннического бытия превозмогается ощущением счастья от самой жизни во Франции, где просто можно радоваться «идиллии парижских крыш»: «Прорехи в жести, залатанные толем, странная гармония изломов и прямых, закрашенных старинных орнаментов и новых украшений из камня, железа, жести и стекла – это все инвентарь Утрилло, чьи старые дома имеют лица, глаза, уши и исполнены глубокой грусти…»
«Комната в Париже» – это книга о чужих буднях, ставших спасительным укрытием, с которым связаны возможности иного существования, а значит, и возможности радости: «Этот город позволял мне ходить по улицам и глазеть по сторонам. Меня очаровывало спокойствие этих людей, этих мужчин, читающих свои газеты по пути на работу, этих женщин, которые вяжут в метро, парочек, целующихся прямо посреди толпы, как будто они одни на целом свете…»
Похожие ощущения оставляет и роман «Отель Баальбек». Будничная действительность провинциального южного города и повседневная жизнь отеля – все то, что другие эмигранты воспринимают как хаос, – для героя Вандера, бедняка и парии, оказывается привлекательным и интересным, а чувство собственной бездомности и безродности уступает место очарованию нового и другого. Это становится понятным, если вспомнить, что для него возможность возвращения на родину несет в себе нечто куда более страшное – концлагерь. Может быть, поэтому вандеровское восприятие вынужденной жизни в чужой стране так резко отличается от ощущений других литературных изгнанников его эпохи.
Проза Вандера способна объяснить ту магию отеля, которая сделала место прибежища для эмигрантов и путешественников устойчивым мотивом литературы ХХ века: отель – место транзита, где сконцентрирован главный опыт человеческого бытия: одиночество и близость, любовь и смерть. В нем соединяются анонимность и публичность, интимность и отчуждение. Тем самым отель как бы становится контрапунктом ко всему остальному реальному миру, превращаясь в пространство перемены участи, в то место, где хотя бы в воображении исполняются желания и мечты.
Вандеровские книги об изгнании рисуют жизнь эмигранта во Франции, ничего не приукрашивая, но зачастую читаются как путевые заметки. Они разворачивают иные жизненные перспективы, напоминают об экзотических ароматах и вкусах и несут в себе ощущение защищенности и укрытости в чужом. Персонажи Вандера всегда в дороге и не хотят никуда прийти; они живут в роскоши вынужденного бездействия. О том, что эта роскошь куплена дорогой ценой, не умалчивается, но – в отличие от других романов об изгнании – вандеровские книги соотносят цену этого «бытия-в-пути» с его плодами. Эмиграция становится своего рода жизненной программой: «Человек не создан для того, чтобы жить в раю. Он создан для пребывания в пути, в усилии, в борьбе, в напряжении всех своих сил, и это – его рай. В пути у него появляется ощущение того, что он – человек, что он еще жив, что он еще нужен. Если он куда-то уже пришел, его внутренний мир распадается, источники пересыхают».
Не случайно человек, написавший эти строки, в 1945 году, когда ему уже ничего не угрожало, сменил свою фамилию Розенблатт на Вандер (немецкое wandern означает «странствовать». – Прим. пер.), превратив бытие-в-пути в имя своей судьбы. Сам того не предполагая, он стал частью той немецкой литературной традиции, в которой герой-странник отправляется в путь в поисках себя. Конечно, было бы верхом цинизма рассматривать романы, повествующие об изгнании, с точки зрения таких поисков своего Я. И все же в вандеровском опыте изгнания есть мучительные проблески чего-то такого, что можно было бы назвать «идеальным Я» вольного странника: в книгах Вандера то и дело проступает то «ошеломляющее счастье», которое, следуя словам Эрнста Блоха, и делает путешествие подлинным...

По материалам специального номера журнала “Der Deutschunterricht”

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"