ИДЕИ XXI ВЕКА 
 

Пространство физическое и человеческое

Ученые постоянно узнают нечто новое об устройстве мира.
Но пока созданной ими картине не хватало еще одного – человеческого – измерения

После того как идеи Ньютона получили законченное выражение в трудах классиков математической физики (Лагранжа, Эйлера и других), именно механика заняла место абсолютного лидера науки, и уже на ее основе пытались выстроить и мировоззренческие, и космологические, и даже социальные теории. Идеи и принципы теории биологической эволюции Ч.Дарвина тоже произвели мощный сдвиг в научном и культурном сознании, в свое время их пытались применить в социологии, в политологии, в социальной философии.
Современная теория самоорганизующихся систем, созданная Германом Хакеном, похоже, сейчас становится если не лидером, то по крайней мере привлекательным образцом быстро развивающейся, многообещающей науки. Она сочетает в себе строгость математических теорий (например, теории колебаний и качественной теории дифференциальных уравнений) с понятиями общеметодологическими и мировоззренческими: порядком, «круговой причинности» (взаимозависимость порядка и векторов состояний системы) и другими.
У современной науки нет единственного лидера. Научная картина мира наших дней – это впечатляющее многообразие различных понятийных и методологических структур, каждая из которых строит свой «универсум»; ни один из этих миров науки не может претендовать на единственность и абсолютную истинность, но все они перекликаются друг с другом, обмениваются понятиями, аналогиями, методами. Иногда они близко сходятся и образуют некие синтезирующие «образы» или «картины» (таковы, например, результаты взаимодействия космологии с теорией элементарных частиц, математики и физической химии с биологией, экономики и общей теории систем и т.п.). Иногда, напротив, тенденции объединения сменяются быстрой дифференциацией: картины мира разбегаются, становятся непохожими, вступают в спор между собой, и это вновь сменяется тягой к единству. В этом ритме бьется сердце науки нашего времени.
Даже такие фундаментальные понятия, образующие каркас научного мышления, как «пространство», «время», «число», «множество», «причинность», «вероятность», «размерность», в разных универсумах имеют особый смысл, играют свою особенную роль. Положение может измениться (история науки знает немало тому примеров), и тогда былые очевидности уступят место иным, идущим от других теорий-лидеров. Но может быть и так, что каждый научный универсум опирается на собственные понятия и представления о пространстве и времени, которые постепенно становятся фундаментальными основаниями всякого значимого рассуждения. Возникает методологическая догадка: пространство и время могут иметь иные, нефизические, размерности и измеряться совсем не так, как это имеет место в физике, или, лучше сказать, в тех научных картинах мира, в которые физика входит как главная и необходимая часть.
В большинстве макро- и микрофизических теорий пространство полагается гомогенным (однородным): хотя числовые значения измеряемых пространственных величин могут меняться, это всегда измерения одного и того же пространства, каждая точка или фрагмент которого ничем не отличается от иных точек или фрагментов, разве что положением относительно выделенной системы координат.
Представим иную картину мира, в которой пространство полагается принципиально негомогенным. Каждая его точка или фрагмент обладает собственным смысловым содержанием, и эти смыслы различны: то, что можно сказать об одном таком фрагменте, уже в принципе нельзя повторить о другом. Кстати, и в физике гомогенное пространство стало фундаментальным физическим понятием только после научной революции ХVII — ХVIII веков.
Исторически физика шла от аристотелевской иерархии мест к ньютоновскому однородному, абстрактному, лишенному качественной определенности пространству. Но образ негомогенного пространства, в котором различные смыслы отдельных частей связаны с человеческими стремлениями и ожиданиями, всегда играл важную роль в культуре.
В ней, например, есть святые (сакральные) места, которые особым образом организуют «пространство культуры»: Мекка и Медина для мусульман, Святая земля для христиан, поля великих и малых сражений, где решалось историческое будущее народов, места неслыханных страданий (Освенцим, Хиросима)…
И для отдельного человека место его рождения остается особым на всю жизнь. Место, где похоронены родные или друзья, на жизненной карте человека выделено его чувствами, памятью, привязанностью. Есть места благословенные, связанные с высшими взлетами души, и есть места проклятые – места преступлений и нравственных провалов, неудач и роковых ошибок. Есть места, куда человек всю жизнь стремится, и места, которых он боится, места – символы надежд и несчастий, жизненного краха или взлета (вспомним рефрен чеховских сестер: «В Москву, в Москву!», «Сибирь» – место ссылок и забвения, культурной и политической смерти в сознании тысяч россиян в XIX веке и «Архипелаг ГУЛАГ» – в сознании миллионов в XX веке).
В этой картине мира близкие и далекие места различаются не по числу километров: в годы «железного занавеса» Париж или Тель-Авив были несравненно более далеки от Москвы и Петербурга, чем Владивосток или Магадан. Передвижение в пространстве человеческого мира осмысливается вовсе не в терминах механического перемещения тел: покинуть Родину – это не то же самое, что переместить себя в иную географическую точку.
Пространство дома имеет совершенно иной смысл, чем пространство пути или поля. Человеческая душа, бывает, сосредоточивается в ограниченном пространстве дома, чтобы не быть подхваченной холодным сквозняком, пронизывающим мировое пространство. А когда дух охвачен предчувствием всеобщей гибели, он отождествляет ее с растворением в пространстве, уже не имеющем никакого человеческого смысла:

Туда, где смертей и болезней
Лихая прошла колея,
Исчезни в пространстве, исчезни,
Россия, Россия моя!

Время «в человеческом измерении» тоже особенное. Еще св. Августин говорил, что человек измеряет время в своей душе: прошедшее воплощается в памяти, настоящее – в созерцании, будущее – в ожидании и надежде. Но если это так, то и память, и созерцание, и ожидание всегда наполнены смыслами человеческой жизни: горем и радостью, наслаждением и страданием, красотой и безобразием, гордостью и унижением. На шкале человеческого времени – время молодости и время старости, время любви и время ненависти, время творческого озарения и время безнадежного отчаяния – эти времена длятся и переживаются по-разному. Они измеряются не колебаниями маятника или электрическими импульсами, а движением духа.
Физическое время не зависит от того, каким содержанием наполнены его фрагменты. Одними и теми же минутами или часами измеряется время рождения и время умирания, время «собирания камней» и время «разбрасывания камней», время прошедших и время предполагаемых будущих событий.

Как движется к земле морской прибой,
Так и ряды бессчетные минут,
Сменяя предыдущие собой,
Поочередно к вечности бегут.

Но в мире человеческих измерений время имеет совершенно иной смысл. Человек знает: есть «вершины времени», соблазняющие своей высотой его душу. В человеческом времени переход из одного фрагмента в другой может изменить смысл прошлого, то есть придать ему иное измерение.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"