ДРУГОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Игра выводит ребенка за пределы
обыденной жизни
И в этом ее главная ценность, считал
знаменитый историк культуры Йохан Хейзинга
Книга голландского историка культуры
Йохана Хейзинги «Homo ludens» («Человек играющий»)
была написана в 1938 году. Это серьезный труд,
описывающий различные формы игровой жизни
взрослых в разные эпохи истории, в разных
экономических и социальных обстоятельствах. В
начале девяностых годов эта книга была
переиздана в России и оказалась чрезвычайно
популярной в среде интеллектуалов, а выражение
«человек играющий» стало устойчивым
словосочетанием, обязательным в умных
разговорах. Но как-то незамеченными оставались
главки, посвященные детской игре. И перечитывая
их теперь, мы с удивлением обнаруживаем, что
брошенные когда-то автором вскользь замечания о
детских забавах приводят нас к более глубокому
пониманию сути игры, которая оказывается началом
не только душевной, но и духовой жизни человека.
Игра не есть “обыденная” или
“настоящая” жизнь. Уже ребенок прекрасно знает,
что он “ну просто так делает”, что все это “ну
просто, чтоб весело”. Сколь глубоко такого рода
сознание коренится в детской душе, особенно
выразительно иллюстрирует, на мой взгляд,
следующий эпизод, о котором поведал мне как-то
отец одного ребенка. Он застал своего
четырехгодовалого сына за игрой в поезд,
восседающим во главе выстроенных им друг за
другом нескольких стульев. Отец хотел было
приласкать мальчика, но тот заявил: “Папа, не
надо целовать паровоз, а то вагоны подумают, что
все это не взаправду”. В этом “не взаправду”
всякой игры заключено осознание ее
неполноценности, ее развертывания “понарошку”
– в противоположность “серьезности”, кажущейся
первичной. Но игра способна во все времена
полностью захватывать тех, кто в ней принимает
участие. Недооценка игры граничит с переоценкой
серьезности. Игра способна восходить к высотам
прекрасного и священного, оставляя серьезность
далеко позади.
Игра обособляется от обыденной жизни местом и
продолжительностью. Игра начинается, и в
определенный момент ей приходит конец. Пока она
идет, в ней есть движение вперед и назад,
чередование, очередность, завязка, развязка. С ее
временной ограниченностью непосредственно
связано другое примечательное качество. Игра
сразу же закрепляется как культурная форма.
Однажды сыгранная, она остается в памяти как
некое духовное творение или духовная ценность,
передается от одних к другим и может быть
повторена в любое время: тотчас – как детские
игры, партия в трик-трак, бег наперегонки; либо
после длительного перерыва.
Еще разительней временного ограничения
ограничение местом. Всякая игра протекает в
заранее обозначенном игровом пространстве,
материальном или мыслимом. Это есть отчужденная
земля, обособленные, выгороженные, освященные
территории, где имеют силу свои особые правила.
Внутри игрового пространства господствует
присущий только ему совершенный порядок. В этом
несовершенном мире, в этой сумятице жизни она
воплощает временное, ограниченное совершенство.
Порядок, устанавливаемый игрой, непреложен.
Малейшее отклонение от него мешает игре,
вторгается в ее самобытный характер, лишает ее
собственной ценности.
Всякая Игра есть прежде всего и в первую очередь
свободное действие. Игра по принуждению не может
оставаться игрой. Разве что вынужденным
воспроизведением игры. Уже один этот характер
свободы выводит игру за пределы чисто природного
процесса. Она присоединяется к нему, она
накладывается на него как некое украшение.
Ребенок или животное играют, ибо черпают в игре
удовольствие, и в этом как раз и состоит их
свобода.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|