КНИГА ИМЕН
ИМЕНА ЭТОЙ СТРАНИЦЫ:
Дмитрий Веневитинов (1805–1827)
Уильям Фолкнер (1897–1962)
«Пришлю ей не музыку, а что-то
неизъяснимое…»
В сентябре исполняется 200 лет со дня
рождения самого юного поэта в пантеоне русской
литературы ХIХ века
Души невидимый хранитель!
Услышь моление мое:
Благослови мою обитель
И стражем стань у врат ее…
Д. Веневитинов
Москва встречает юбилей Дмитрия
Веневитинова без всякой программы, обычной в
таких случаях. Как сказали бы в ХIХ веке – с
хладным равнодушием. Когда я безуспешно искал по
книжным магазинам столицы хоть маленькую
книжечку Веневитинова, меня везде
переспрашивали, как пишется эта фамилия и где ее
искать в компьютерном каталоге – в детективах
или в кулинарии. Заглянув в поэзию, сообщали:
такого нет.
Так, может быть, этот поэт, родившийся и умерший в
Москве, не стоит столичного внимания? Возможно,
его произведения не выдержали проверку временем
и не достойны переиздания? Но еще недавно, в 80-е
годы, Веневитинова издавали и «Детская
литература» в «Школьной библиотеке», и
академическое издательство «Наука» в знаменитой
серии «Литературные памятники».
Значит, все-таки дело не в «переоценке
ценностей», а в нашем равнодушии. Хотя бы в эти
дни давайте признаемся, что имя человека, об
утрате которого плакал в Симоновом монастыре
Пушкин, мы просто забыли. Давайте устыдимся того,
что дом Веневитиновых, который сохранило для нас
неумолимое время, какой уж год стоит брошенным,
оскверненным, загаженным, что наши дети знают,
кто такая Роулинг, но не слышали о Веневитинове.
Вспоминается до отчаяния горький возглас
Пушкина (из письма Дельвигу): «Почему вы
позволили ему умереть?..»
* * *
 Фамилия Веневитиновых происходит от
названия древнего русского города Венева,
стоявшего на южной границе московских земель.
После очередного разорения его уже не стали
отстраивать, а уцелевшие жители рассеялись по
разным княжествам, где их стали звать
Веневитиновыми. Так на воронежской земле
появился род Веневитиновых, позднее
перебравшийся в Москву, но не забывший родные
пенаты – усадьбу Новоживотинное.
Что вместила в себя короткая жизнь Дмитрия
Веневитинова? О многом мы никогда не узнаем, но и
то, что осталось потомкам, изумляет
многообразием творчества. А более всего –
гармонией и цельностью.
Веневитинов превосходно рисовал и сочинял
музыкальные пьесы. Когда друзья стали готовить
посмертное издание, Владимир Одоевский
настаивал на том, чтобы в книгу вошли рисунки и
музыкальные произведения Веневитинова: «Мне бы
хотелось издать их вместе с сочинениями моего
друга, чудно соединявшего в себе все три
искусства». А еще Веневитинов серьезно занимался
математикой и интересовался медициной,
увлекался фехтованием и верховой ездой, писал
критические статьи и создал
литературно-философский журнал «Московский
вестник», переводил Гете и Гофмана. В последний
год жизни он выдвинулся в число ведущих
сотрудников Азиатского департамента
Иностранной коллегии и готовился к командировке
в Персию.
Все это были плоды домашнего образования,
которым руководила мать поэта княжна Анна
Николаевна Оболенская. Поначалу она сама
занималась с тремя своими детьми – Митей, Алешей
и Соней, а когда они подросли, приглашала к ним
лучших московских учителей. Образование Дмитрия
было увенчано посещением лекций в Московском
университете в 1822–1924 годах.
Поражает удивительная для двадцатилетнего поэта
завершенность его стихов. Совсем немного начатых
и заброшенных отрывков. Все стихотворения
отделаны с тщательностью зрелого мастера. Борис
Садовский уже в зените Серебряного века
восхищался: «Форма у Веневитинова
безукоризненна. Плохих стихов у него вовсе нет, и
эта черта, как и некоторые другие, сближает его с
Пушкиным. Что-то пушкинское замечается в самой
фактуре его стиха».
И в философских сочинениях Веневитинова трудно
отыскать юношескую горячность и поспешность
выводов. Хотя, конечно, были и еще почти детская
увлеченность познанием мира, и любовь к мысли, к
мудрости. Позднее Иван Киреевский писал: «Кто
вдумается с любовью в сочинения Веневитинова,
тот узнает… поэта глубокого, самобытного,
которого каждое чувство освещено мыслью, каждая
мысль согрета сердцем…»
Именно юный Веневитинов дал название целому
направлению в тогдашней общественной мысли –
любомудрию. Участники кружка, собиравшегося в
доме Веневитиновых, называли себя любомудрами.
Познакомившись с лучшими образцами немецкой
философии, они решили, что возьмутся за создание
самостоятельной русской философии. Если
Веневитинову удалось только вступить на этот
путь, то ближайший друг его детства и юности
Алексей Хомяков вошел в историю как основатель
русской религиозной философии.
* * *
 Когда братья Веневитиновы и братья
Хомяковы были подростками, они вместе мечтали
бежать из дому на помощь грекам, восставшим
против турецкого ига. Греция была для них почти
родной страной, ведь одним из их любимых учителей
был грек Байло, они прекрасно знали греческий
язык и в подлиннике читали Гомера и Софокла.
Дмитрий Веневитинов до конца жизни не
расставался с греческим Евангелием. Любимым
поэтом мальчишек был Байрон, оставивший
благополучие и «обман свободы» (слова
Д.Веневитинова из драматического пролога
«Смерть Байрона») ради того, чтобы помочь грекам
отстоять свое достоинство и обрести
независимость.
Алексей Хомяков писал в «Послании к
Веневитиновым»:
Так, я пойду, друзья, пойду
в кровавый бой
За счастие страны,
по сердцу мне родной!
При этом своему другу Мите Веневитинову
он советовал оставаться дома, поскольку уже
тогда ценил поэтический дар друга и опасался за
его жизнь.
Пой, Дмитрий! Твой венец –
зеленый лавр с оливой;
Любимец сельских Муз
и друг мечты игривой,
С душой безоблачной,
беспечен как дитя,
Дни юности златой
проходишь ты шутя…
Свято храня память о друге и опираясь на
его идеи, Хомяков положил в основание своей
философской системы христианскую любовь и
настолько далеко обогнал свое время, что его
сочинения читаются сегодня как написанные нашим
современником.
«Приобрести жизненные силы посредством полного
внутреннего соединения с живым просвещением
Запада невозможно… – писал Алексей Хомяков в 1846
году. – Создать для своего обихода какое-то
эклектическое русско-западное существование…
как мечтают благонамеренные эклектики,
утратившие в мертвой книжности всякое здравое
понятие о жизни… есть несбыточная, безрассудная
мечта, осуждающая нас на самопроизвольное
ничтожество…»
* * *
 В последние полтора года жизни Дмитрий
Веневитинов был и для Пушкина одним из самых
близких людей. А дом Веневитиновых – родным для
великого поэта. (Кстати, заметим, что Александр
Сергеевич и Дмитрий Веневитинов были
четвероюродными братьями.) Инициатором
знакомства был Пушкин, прочитавший статью
Веневитинова о «Евгении Онегине» и признавшийся
друзьям: «Это единственная статья, которую я
прочел с любовью и вниманием. Все остальное – или
брань, или переслащенная дичь…»
Заглянем в хронику жизни Пушкина. Вот начало
осени 1826 года: «10 сентября. У Пушкина с визитом
поэт Д.В.Веневитинов… 11 сентября. Пушкин
приходит к Веневитиновым… 12 сентября. Утром в
гостях у Пушкина Д.В.Веневитинов. Вместе они
обедают в недавно открытой французской
ресторации «Яр»…
17 сентября. Пушкин на балу у Веневитиновых… 18
сентября. Пушкин у Веневитиновых… 25 сентября.
Пушкин читает «Бориса Годунова» у
Веневитиновых… 27 сентября. Пушкина ожидали к
обеду у Веневитиновых… 12 октября. Пушкин с утра у
Веневитиновых, где назначено публичное чтение
трагедии «Борис Годунов»… 13 октября. Пушкин
вновь в доме Веневитиновых…»
По этим записям можно подумать, что русские поэты
в пушкинскую эпоху только и делали, что ходили
друг к другу в гости да гуляли по ресторанам. Но
откуда тогда этот почти необъятный для нас объем
написанного ими, обдуманного и выстраданного?
Похоже, у поэтов той поры были совершенно особые
отношения с временем, позволявшие им жить с
невероятной духовной интенсивностью.
Федор Хомяков писал о Веневитинове своему брату
Алексею: «Хотелось бы для твоего исправления,
чтобы ты пожил с нами здесь, посмотрел на Дмитрия.
Это чудо, а не человек; я перед ним благоговею.
Представь себе, что у него в 24 часах, из которых
составлены сутки, не пропадает ни минуты, ни
полминуты. Ум, воображение и чувство в
беспрестанной деятельности. Как скоро он встал и
до самого того времени, как он выезжает, он или
пишет, или бормочет новые стихи; приехал из
гостей, весело ли ему было или скучно, опять за то
же принимается, и это продолжается обыкновенно
до 3-х часов ночи... Он гулять никогда не ходит,
выезжает только по обязанности…»
При этом он не был самоуверенным вундеркиндом, в
нем не было ни капли заносчивости и снобизма. Как
и многие та-
лантливые люди в этом возрасте, он мучительно
думал, в чем же его истинное призвание.
«Последнее время меня тяготит сомнение в себе, –
писал он одному из своих близких друзей. – Трудно
жить, когда ничего не сделал, чтобы заслужить
свое место в жизни. Надо что-то сделать хорошее,
высокое, а жить и не делать ничего – нельзя…»
За полгода до своей внезапной кончины, в ноябре
1826 года, Дмитрий Веневитинов был арестован в
Петербурге, его подозревали в симпатии к
декабристам и участии в тайной организации. Юный
поэт прибыл в столицу, чтобы приступить к своим
обязанностям на государственной службе, и
справедливо считал оскорблением свой арест. В
запальчивости он сказал жандармам, что был бы
счастлив принадлежать к обществу декабристов.
Несколько дней его продержали в сыром и холодном
карцере. Не найдя никаких доказательств вины, его
выпустили, но пережитое потрясение и простуда
вскоре сказались на здоровье Веневитинова.
Последние его письма грустны. В промозглом
Петербурге он чувствовал себя как на чужбине,
сильно тосковал по Москве. «Тоска замучила меня,
– писал он Михаилу Погодину 7 марта 1827 года. –
Здесь, среди холодного, пустого и бездушного
общества, я – один. Скорее бы отсюда в Москву, к
вам. Я ни за что не могу взяться. Мало верст нас
отделяет, а мне кажется, что я далеко от вас всех,
в каком-то тридевятом царстве…» Не желая
доставлять волнения матери, он просит друга: «При
получении письма моего, езжай к матушке. Попроси
у нее за меня прощения и, смотри, Мишель, ничего не
говори ей. Тысячи поцелуев ее рукам… Соничке
скажи, что скоро пришлю ей ноты. Пришлю ей не
музыку, а что-то неизъяснимое…»
Друзья и родные считали, что его тоска – от
безответной любви. Мне не хотелось бы сегодня
касаться истории любви Дмитрия Веневитинова к
княгине Зинаиде Волконской. Об этом слишком
много написано. Вспомню лишь три строчки из
стихотворения Юрия Домбровского:
Спи, мой юный, мой чистый, мой гордый,
Не достать их догадливой сплетне
До любви твоей двадцатилетней...
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|