ДОМАШНИЙ АРХИВ
ЗАВЕТНОЕ
Поклон Серговке
Вологодская художница Джанна Тутунджан
почти полвека ведет дневник в рисунках
Искусство, как жемчуг, – должно жить
на живой теплой груди народа…
Композитор Валерий Гаврилин
За моим городским окном в эту пору –
облака да ласточки. Красота! Но думаешь: вот бы
махнуть крылом и – в Сергиевскую, в деревню на
крутом берегу Сухоны-реки. Вот где настоящая-то
отрада. Там нет многоэтажных коробок, но видно
намного дальше, чем с моего восьмого этажа. Видно
весь Брусенец – соседнюю деревню за рекой. Видны
поля за Брусенцом. Виден синий лес за полями, а
над лесом – небо, небо…
На днях мне передали подарок из Вологды –
широкую, просторную для глаза книгу*. И вновь я
увидел и это небо, и деревню, ладно разбросанную
по берегу реки, и необъятные леса, и дивное
полукружье горизонта. Все это – на фотографии,
которой открывается книга. На фоне неба –
авторское посвящение: «Всем, кто жил и страдовал
на своей прекрасной Земле».
Однажды летом я ходил под этим небом вместе с
вологодской художницей Джанной Таджатовной
Тутунджан, и теперь, как наступает лето, тянется
душа в деревню, которую сами ее жители ласково
зовут Серговкой. И с надеждой Дюймовочки
смотришь на ласточек: может, возьмут с собой в
Кокшарию?
Нет такой страны на карте, но есть такая земля на
севере Вологодчины, где люди называют себя
кокшарами. Есть река Кокшеньга. И есть у этой
чистой северной страны свой художник – Джанна
Тутунджан. Вот уже скоро полвека, как ее южное имя
здесь так же привычно слуху, как местные названия
Шевденицы да Хавденицы, Тюреберь да Мадовицы…
В самом начале 60-х годов в Вологду приехала чета
молодых художников, выпускников Суриковского
института. Николай Баскаков – из Кадникова,
маленького вологодского городка. Джанна –
москвичка. Вскоре они купили домик на окраине
Сергиевской, куда приплыли по Сухоне на
самодельном плоту. Как встретили Джанну в
деревне, вспоминает Декабрина Шалашова (в письме
к вологодской журналистке Нине Веселовой):
«Прошел слух по деревне – художница к нам
приезжает, летом жить будет, рисовать людей
наших, дома. В большую перемену бегали всей
школой смотреть на нее, как на диковинку.
Незнакомых людей мало тогда в деревне бывало, не
только телевизоров не было, радио не в каждой
избе услышишь. К нам как-то фотограф в школу
пришел, так мы его чуть не затоптали! А тут –
художница, да еще с нерусской фамилией – как не
посмотреть!.. Но пришла осень, и она уехала. Обидно
всем стало – не понравились ей наши дома... А
между тем опять пришло лето, и снова волна
разговоров: приехала-таки! Помню, делает она
наброски с отца, а он сети вяжет. Тут я из школы
прилетаю, такая разгоряченная – обедать пора! И
засобиралась вдруг художница домой, никакие
уговоры поесть с нами не помогли – и то у нее не
сделано, и это она забыла, и молоко в печке стоит...
Ушла. “Вишь, какая стеснительная да скромная”, –
говорит мама. Такой Джанна Таджатовна и осталась
у меня в памяти до сих пор. А когда Тутунджан
стала делать с меня первые наброски к картине
«Молодая», я ей говорю: “Вот все художники
красивых рисуют, а я вроде бы некрасивая, почему
вы меня выбрали?” “Ты еще не знаешь, какая ты
красивая!” – улыбнувшись, ответила она мне…»
Быть может, самое главное в настоящем художнике
– это способность видеть Божественную красоту в
привычном, малом, близком. То, что блестит, люди и
так заметят, а ты открой человеку глаза на дивную
красоту примелькавшегося проселка, на поэзию
тропинки, сбегающей к реке, на узорочье полевых
цветов, на тишину и мудрость материнского лица…
Увидеть и запечатлеть все это дано лишь тому, кто
пишет не одними красками, а чистым благодарным
сердцем, не знающим гордости. Тому, кто сам умеет
страдовать (это корневое русское слово означает,
по Далю, «усильно трудиться»), кто умеет
поклониться земле-кормилице. Дар поклона – он
сейчас, наверное, самый редкий. Для альбома с
рисунками Тутунджан это, наверное, самое точное
название – книга поклонов.
Многие из вошедших в нее графических листов я
впервые увидел четверть века назад на
персональной выставке Джанны Таджатовны. Я был
тогда вместе с дедушкой, и мы долго ходили по
залам картинной галереи, глядели и не могли
наглядеться. Дедушка узнавал родное,
деревенское, я открывал еще мне неведомое. И что
самое удивительное было в этих рисунках:
слышались голоса. Рядом с каждым портретом были
набросаны столбиком несколько строк прямой речи.
В этой книге нет ни социологии, ни политологии,
никаких рассуждений о судьбе России. Тут никто не
кричит про народ; тут он сам, как умеет,
рассказывает о себе.
Говорит и показывает Серговка…
Д.Ш.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|