ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ДЕТЕЙ

Бывает, пригласишь на классный час какого-нибудь успешного человека, он и говорит-то не очень складно, и ничего такого особенного не рассказывает, а дети слушают затаив дыхание. Как детство провел, да какие препятствия были на пути, да как и кто помог. И вечно молчащие ученики вдруг вопросы ему задают, такими обаятельными становятся! Рады весточке из большой жизни.
А бывает, интересные люди со стороны пытаются стать учителями. Актеры, художники, музыканты, спортсмены, ученые… Они притягивают детей как магнит и как магнит же отталкивают педагогов, особенно администрацию. Мол, «портят детей, не знают методики, не соблюдают педагогической этики и нарушают правила внутреннего распорядка». Правда: школа живет по расписанию, требует исполнения рутинной работы, и слишком часто нам приходится делать то, что делать просто неприятно. Познать школу изнутри и остаться – редкое решение.
Пятнадцать лет назад его принял петербургский поэт Юрий БАЛАДЖАРОВ. Автор трех поэтических сборников, переводчик, составитель текстов популярных песен, которые исполняют эстрадные знаменитости, он преподает словесность в обыкновенной школе №2 небольшого городка Коммунар, что под Петербургом.
Каково «поэту высокой моды, тонкому лирику» – так именует его критика – тянуть лямку учительского труда?
Наша беседа с Юрием была интересной, а потому долгой. В нем как собеседнике подкупали покой и беспристрастность. Ни любимых идей, ни опорных имен, никаких методических школ и технологических изобретений. Если цитата – то из детской работы. Если шутка – то придуманная сию минуту. В общем, смотрите сами!

Юрий БАЛАДЖАРОВ: «Часто думаю: можно ли учить не обижая?»

Трудности всегда первые

В школе я начал с того, что в первый же день сорвал голос. Понял, что делаю все не так. Поняв, попытался узнать и научиться. Через год стал завучем, но сразу почувствовал: сидеть в кабинете, распоряжаться не по мне. То ли дело быть в классе! Тогда я стал учителем по убеждению.
В последнее время веду уроки только в старших классах. Ничего особенного, прихожу и работаю. Трудными бывают самые первые дни, первые уроки в десятом классе, когда приходится в прямом смысле слова ломать и переламывать неуважительное отношение к предмету. Мы сразу договариваемся о правах и обязанностях каждого из нас, и сначала всех устраивает, что мы так немного требуем друг от друга: я – только внимания к тому, что говорит каждый из нас; а они – интересных уроков. Но буквально тут же начинают перебивать говорящего или отвлекаться на что-то постороннее. В течение нескольких недель я проявляю изрядное упорство и педантизм: говорю категорическое «нет» нарушениям и нарушителям договоренности. В ход идут и замечания, и дневники, и оставление после уроков для разговора с глазу на глаз, и двойки, конечно. Я настойчив и непреклонен. И только тогда, когда вижу, что все приняли мои условия, отменяю «чрезвычайное положение». Начинаются занятия. А как иначе? Если кто-то по-настоящему думает, говорит, он находится в особом психическом состоянии, напрягается, вибрирует. А его окружает шум, бесполезный крик учителя: «Дайте своему товарищу возможность высказаться!» Это вообще не урок, тем более не урок Слова. Лучше и не начинать.

Смешенье языков

В Союзе писателей (а я в правлении) люди скрывают свои мысли и свое отношение друг к другу. Крайне обострены ревность и зависть. Похвалить кого-то или поругать – это нанести смертельную обиду, получить врага на всю жизнь. Я не поэтому с критикой никогда не выступаю, просто не люблю расставлять оценки. Говорю, если надо кого-то поддержать или если мне действительно нравится какая-то чудесная строчка. Горжусь тем, что кто-то это смог сделать. Без зависти. Люди говорят, что я удачливый. Меня поют Киркоров, Леонтьев, Пьеха. Многие поют. Но я песни свои никогда не публикую. Это не поэзия. Концерты помогают мне уйти от общего шипения в писательской среде. Залы всегда собираются, но организация концерта – дорогостоящее и трудоемкое мероприятие.
На мои концерты часто приходят ученики, хотя я никогда никого не зову. Сами узнают, покупают билеты, слушают. Как-то раз ученик сказал мне, что написал музыку на мой «Петербург», и пригласил на выступление музыкальной группы. Я пошел послушать, но и близко не мог представить, во что превратится мое лирическое стихотворение! В рок! И текст жалко, так его изуродовали. Сказал об этом прямо, тем не менее пригласил исполнить эту песню на моем концерте. И знаете, людям очень понравилось. Значит, ученики прочитывают меня по-своему, понимают меня совершенно на другом, не на моем языке.

Поэт-учитель больше, чем поэт

Я в школе не потому, что поэзия не кормит, а поэтические книжки продаются очень долго. Нет. Школа – добрая пристань, где мне спокойно и надежно. Учителя, конечно, тоже неравнодушны друг к другу, но не в такой степени ревнивы, как поэты. Нет позиции «Один я – настоящий». В педагогическом коллективе не так страшно «потерять лицо», можно смело спрашивать, говорить о своем незнании, о том, что забыл или не понял. В учителях есть готовность помочь.
Да, в школе есть не только учителя, но и дети. И у них, к сожалению, плохой литературный вкус. Это беда, если «Властелин колец» – книга номер один. Напрямую, быстро изменить ничего нельзя. Но я заметил: ребенок, который успешно учится по всем предметам, способен и к творчеству.
Мы с коллегами-словесниками из других школ решили организовать для школьников ежегодный городской конкурс «Единство глагола и души». Наверное, везде проводят конкурсы литературных работ школьников, везде отмечают лучшие. Но у нас этот конкурс популярен благодаря гала-концерту победителей. Проходит он в больших, хорошо оснащенных залах, по профессионально составленным сценариям. Становится культурным событием, праздником для всех горожан – не только для родных и знакомых участников. Тут мне помогают знание техник шоу-бизнеса, опыт проведения собственных концертов и, конечно, определенная известность поэта.

Маэстро не уверен

Самое трудное – оценить детские стихи. Правда, плохие стихи, как и хорошие, не имеют возраста. Отвергаем подражательные, мертвые. Ищем неожиданные, непосредственные. Выделяя это как лучшее, мы пусть косвенно, но отрицаем грубый вкус. На положительных праздничных эмоциях многое удается в образовании. Хотя в школьной повседневности места празднику не находится, попытки создать что-то особенное все же предпринимаются.
В Ленинградской области есть школа для одаренных детей. В Лисьем Носу, живописнейшем месте на берегу Финского залива. Состав учеников непостоянный, сюда на несколько недель приезжают десятиклассники, победители олимпиад и творческих конкурсов. Заезды математиков, биологов, историков и так далее. Я езжу туда на литературные группы, читаю лекции по современной русской литературе и выступаю как поэт, ведущий мастер-класс. Сразу заявить о себе как о поэте – значит сковать слушателей. Беру тему и предлагаю ее развивать. Например, тема «Цвет и образ». Это всегда палитра одиноких чувств. Так называемое личное восприятие – это то, что сразу приходит в голову. И представьте, класс у нас светлый-светлый, мирные тени, деревья шумят, теплый ветер в окно залетает, у меня там всегда лучезарное настроение. Но они все почему-то говорят о темном. О черном и сером. Все, что их окружает, – мрачное. Это необъяснимо, но я не спорю. Пытаюсь увидеть, как они. А потом, когда мы разъезжаемся, начинают приходить очень светлые, очень теплые письма. Мне, наоборот, бывает невыразимо грустно.

Ставка на красоту

Я не понимаю учителей, которые вбегают в школу со звонком. Учителей, которые ведут себя с детьми на бытовом уровне и не стремятся быть подробными, выразительными, неординарными. Тех, кто считает, что ученик глуп и без посредника ничего не поймет. Они привычной скороговоркой воспроизводят тему или ситуацию опроса и бегут дальше.
А дети любят красивое. Красивое всегда немного странно. Оно обязательно цепляет и волнует. В каждой науке есть своя красота, об искусстве же и говорить не приходится. Достаточно жеста, чтобы обратить на нее внимание.
Помню, в первые годы работы в школе мне дали класс, о котором все говорили как о «невозможно слабом». И я подумал: «Как буду с ними проходить Толстого, если, говорят, они читают едва не по слогам? О чем говорить?» Решил, что многие главы пропущу, выберу те, которые имеют отношение к экзаменационным темам. Только вот начало почитаем вместе… Почитали, и я предложил пропускать «необязательные» главы. Что вы думаете? Они обиделись: «Нет, мы хотим все!» И они действительно читали и хотели обсуждать… что бы вы думали? Именно стиль. И я продлил изучение Толстого на десять часов сверх программы.

Никаких методических ключей

Сложно требовать идеального текста от ребенка, даже если это одиннадцатиклассник. Не может и не должен он писать безукоризненно, все понимать «правильно». А книги, которые им предлагает читать школьная программа, – это серьезные, взрослые книги. Как можно требовать «своих мыслей»? И что это за «свои мысли»? Как правило, мысли авторов учебников, критиков. Мертвые штампы. Что же делать? Отнять критику, запретить учебник, объявить войну штампам – с чем ученик останется? Совсем растеряется. Хоть что-то у него было, а теперь совсем ничего...
Я больше всего боюсь обидеть ребят и все время думаю: можно ли в принципе учить не обижая? Дело в том, что им очень сложно определиться, именно определить собственную позицию. Сравним: наше поколение впервые знакомилось с описанием любовных чувств на произведениях Пушкина и Лермонтова, и потом мы уже в этом фарватере решали для себя многие вопросы. А у них глаза на любовь давно открыты: «Татьяна ведет себя глупо: любит Онегина, а живет с князем, кому нужны ее «верна-отдана?» Учителю в такой ситуации трудно не начать что-то навязывать. Даже если я просто отнесу Татьяну к типу русской женщины, закрыв тем самым любые обсуждения, я еще больше удалю Пушкина, и он не поможет им открыть что-то в себе. Я внимательно и спокойно выслушаю самые нелепые суждения. Это очень трудно. Помню, на «Мастере и Маргарите» я однажды чуть не вышел из себя. Для меня всегда было непреложной истиной, что московская часть написана графически, а библейская – живописно. И цветное, думал я, интереснее. Но вдруг слышу: им больше нравятся сатирические страницы, они чувствуют их красочными, находят цвет там, где я его не вижу… Поразительно! Но представьте, в каком аду оказывается ученик, если учитель заставляет его повторять чужие мнения, навязывает свой вкус, мерки, по которым сам понимает.

«Как хочется покоя и добра!»

Это не случайная стихотворная строчка. Боюсь перебивать и никому не разрешаю этого делать. Не хочу обижать. А должен, просто обязан заставить всех учеников прочитать все программные тексты. Не устраивать же на уроке читку?
Тех, кто читал, сразу видно. Всегда есть в классе человек двадцать читающих. И всегда есть люди, которые не могут преодолеть отвращение к чтению. Я понимаю, как чтение может не пойти. Сам я очень поздно начал читать – классе в седьмом-восьмом. До этого чтение меня абсолютно не интересовало. Наверное, потому, что мне в детстве очень много читали вслух и пели. И отец, отправляя меня каждое лето к бабушке на Кубань, давал Майн Рида и говорил: «Почитай “Всадника без головы”, такая интересная книга!» Я брал, но читать никак не мог. Начну – описание прерии, мне неинтересно, отложу. Лето проходит, возвращаюсь, отец спрашивает, и я признаюсь, что не прочитал. Он огорчается. И так было из года в год, я возил туда-сюда одну и ту же книгу. Но настал момент, когда я так же, как всегда, открыл описание прерии и не смог оторваться. Следом были проглочены «Королева Марго», «Спартак» и что-то еще.
В школе тексты спрессованы, шедевр на шедевре, и требование стопроцентного прочтения всех произведений учеником не может быть исполнено. Один прочитал это, другой то – ученики влияют друг на друга, передают свои ощущения, наблюдения, поворачиваются к писателям разными сторонами. Огромное влияние на восприятие произведения оказывают их отношения друг к другу. Нечитавшие тоже попадают в ауру, создаваемую нами вокруг произведения, становятся другими. Мне, честно говоря, погружать детей в пучину Достоевского всегда жалко. И в бесконечное пространство «Войны и мира» тоже.

Основной ресурс

Ребята подходят ко мне поговорить, делятся проблемами, тайнами, я что-то отвечаю. Но настоящая дружба учителя с детьми невозможна. Урок может быть безумно интересным, но дистанция – это закон жанра. И душу я никому не отдаю. О себе можно думать что угодно: я великий поэт или гениальный педагог. На самом деле живущий человек не может сознавать, что он принес в этот мир, зачем пришел. Поэтому должна быть гигиена общения, особенно с детьми. Твердо знаю, что личное Я мало помогает человеку. Прислушиваюсь к голосам извне. Вот дневники мне сильно помогают. Веду их уже лет шесть. Это все. Вся моя жизнь. И школе там небольшое место уделено. Не о школе пишу, а о тех, кто в школе. И не о себе. Это ведь я и пишу!
Люди требуют от человека цельности, последовательности и сами себя хотят так же представлять. Зачем обеднять представления о человеке? Меня одна наша учительница удивила: «Прочитала твой сборник. Это ведь не ты написал! Я же тебя знаю!» Ни о ком я не могу сказать: «Я тебя знаю». И ни о чем.

«Не ужас красным подчеркнул, а время суток»

Это из работы ученика по «Гамлету». С тех пор как мне стало работать в школе легко, все больше появляется учеников, которые пишут очень хорошо. Но так было не всегда. Когда-то все было плохо.
В самом начале моего учительского пути умерла прежняя директор школы, и новый предпринял попытку распрощаться с теми учителями, которые успешно сотрудничали с ней. Тогда я испытал жуткое давление. Категорию мою поставили под сомнение, в переаттестации отказали. Я решил документы забрать. Но кто-то из городской администрации позвонил директору и сказал: «Не придется ли нам работать с тем, что он сейчас создает? А вдруг когда-то его стихи будут проходить в школе?» Невероятно, но это подействовало. Забрал я только свое заявление на аттестацию. Прошло время, и директор сам напомнил мне о необходимости повышения разряда. Тогда мы объяснились начистоту: «Ты всегда выпячиваешься, идем мы рядом, а люди здороваются в первую очередь с тобой!» – «Но ведь я живу здесь, а вы приезжаете в наш город на работу!» Ему было важно услышать такой простой аргумент.

В зеркале другого

Какая разница, чему учить. Надо быть живым. И только. Но это почти невозможно. Ученики на всех капустниках и кавээнах копируют меня на сцене, стараются показать все мои смешные и странные – живые – стороны. От этого иногда просто корежит. Почему никому из педагогов так не достается? Например, вытягивают изо рта жвачку и под общий хохот начинают наматывать ее на палец. Я говорю им: «Да, я держу во рту жвачку, но исключительно для того, чтобы уменьшить дефект речи: моя шепелявость почти исчезает. Вам же легче слушать! И никогда я не вынимаю ее изо рта и не накручиваю!» Они смеются и говорят, что надо мной можно пошутить, не то что над другими учителями, и что на самом деле мне все завидуют. Я говорю: «Идите прочь, не хочу вас слушать!»
В этом году на выпускном вечере в кругу учителей директор вдруг поднимает тост: «Давайте выпьем за то, чтобы ученики не только о Юрии Васильевиче думали, но и о нас! Давайте постараемся для этого!»
Но ведь каждый человек такой, какой есть. Он не может быть другим. А собой приходится становиться всю жизнь – принимать себя, понимать, реализовать.

Равнение на себя

Новшества, вводимые в образование, ожесточают межличностные отношения в школе: тесты, рейтинги, бессмысленная и беспощадная зубрежка ответов. Ученье теперь, прямо по Фамусову, становится причиной безумия детей, родителей, учителей. Некогда себя осознать. Вспомнить что-то важное лично для себя. Мне же во многих школьных ситуациях помогает то, что я помню свое детство очень подробно, в ощущениях.
Меня не обижали, я был всегда окружен вниманием и любовью близких, однако упреки и насмешки меня не миновали.
Помню, как лет семи пошел я с теткой в лес за грибами, задел осиное гнездо, осы покусали меня так сильно, что лицо распухло, губы вывернулись. Тетка испугалась, стала меня ругать, я с перепугу стал тереть лицо чем попало, оно распухло еще больше, тут уже скандал: «Как мне с тобой, таким страшным, завтра на теплоходе ехать, что мать скажет?» Я шел и с горя срывал и ел кислые яблоки-дички. Тетка ругалась и причитала, губы распухали еще больше, становились красными-красными. Дома я заперся в ванной, решил отмыть рот одеколоном, оттереть полотенцем, чтобы угодить тетке. Понятно, что вышло только хуже. В общем, когда мы сели на теплоход, я был уверен, что мной «только людей пугать», поэтому пролез на корму, где никого не было, и замер там. Но надо же такому случиться, что копоть из трубы летела прямо на меня, и я в довершение ко всему стал черным. Тетка ахнула в очередной раз: «Страшилище!» И тогда я перестал переживать, скорчил рожу и с диким воплем побежал по палубе – всех пугать...
Чужой страх передается ребенку стремительно. На его гребне находиться опасно, чувство реальности пропадает полностью. Учителя часто повторяют детям: «Это требование программы»; «Так решила завуч»; «Мы исполняем приказ директора». Или грозят: «Вот будет срезовая контрольная работа, а вы ничего не знаете!»; «Завуч собирается взять ваши рабочие тетради на проверку, а в них столько ошибок, позор!». Мне абсолютно ясно, что это фальшивый и очень вредный прием.

Непротивительная интонация

Видите, многие из школьных обычаев я ставлю под сомнение. Меня в школе тоже сначала не воспринимали: нечего ему здесь делать. Поводов для критики я давал предостаточно. Но поскольку я никогда не вставал в оппозицию, всегда стремился договориться, люди со мной возились, особенно на первых порах.
Как-то в первый год работы приехала ко мне на урок проверяющая. Методист! Я так разволновался, что все, что было запланировано на урок, выполнил очень быстро. Стою, не знаю, что делать. Тишина. Я объявил, что урок закончен, и вышел из класса за пятнадцать минут до звонка. Провалил урок! Было страшно. И вдруг мне говорят: «У вас было очень интересно!» – и увольнением не грозят. Правда, потом произнесли одно «но». И это «но» было очень корректным. Я почувствовал его кожей, то есть очень сильно захотел понять тех, кто так хорошо понял меня. Этот случай всегда держу в уме: с неадекватными поступками учеников приходится сталкиваться часто. И всякий раз ищешь такую интонацию для «но», чтобы она коснулась человека почти физически.

Абсцисса и ордината

Если я кому-то из учеников симпатизирую, об этом никто не догадывается. Зато известно: если ты преодолел планку общих требований, получишь больше работы. Не вообще заданий, а таких, к которым ты склонен. Допустим, человек плохо читает стихи или вообще не может этого делать, зачем с него спрашивать именно стихи? Он, возможно, аналитик хороший. Или биограф отменный. В филологии есть разные области самореализации, поэтому пятерку по литературе заработать может каждый человек, если он чем-то серьезно увлекся. Пусть это даже выразительное чтение. Учишься – это когда в чем-то продвигаешься вглубь (или поднимешься ввысь?), а не скользишь по поверхности, зная кое-что кое о чем. Многое из того, чему учат в школе, детям и так известно. А вот неочевидного мало. Когда оно появляется, всем становится интересно.
Учителя меня до сих пор спрашивают: «А что вас держит в школе? У вас такое широкое поле деятельности». Я говорю: «Люблю школу». И опять вопрос: «Как можно любить школу, этот сумасшедший дом?» – «Мне здесь интересно». А ведь со мной говорят люди, которые по-настоящему преданы школе, они на своем месте. Но школа стала для них привычкой. Ни сил, ни времени не остается на то, чтобы принять, обработать другие, нешкольные впечатления. Они попросту исключены. Только школа, только свой предмет, только свой круг людей, одни только разговоры про школу. У меня другая любовь к школе. Она прорывается сквозь хроническую занятость самыми разными делами, поездками, встречами. Вырастает тем больше, чем дальше я нахожусь от школы. Когда беседую с Эдитой Станиславовной Пьехой, всегда преклоняюсь перед ее мудростью, но обязательно вспоминаю своих учеников. Когда плыву в ночном Босфоре к маяку, я счастлив, испытываю острую причастность к вечности, но ловлю себя на том, что подбираю слова, какими поделюсь этим впечатлением с учениками. Потому что учишь – это когда растешь вширь, меняешься, в общем, сам живешь.

Записала
Людмила КОЖУРИНА
Фото автора

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"