СТРАНИЦА ОДНОЙ КНИГИ
Утро после борьбы с ангелом
“Ночь воцаряется в человеческом сердце
для того, чтобы стали видны его звезды”, – писал
Роман Брандштеттер
Имя
польского поэта, драматурга, эссеиста и
переводчика Романа Брандштеттера (1906–1987)
привлекает все больше внимания. Брандштеттер –
один из лучших переводчиков Шекспира на польский
язык. Он переводил также библейские книги и книги
Нового Завета. Одно это обеспечило бы любому
писателю прочную память в национальной
литературе.
Однако сегодня Роману Брандштеттеру посвящены
сотни страниц в Интернете – и не только на
польском языке. Зарубежные театры стремятся
ставить его пьесы, переводчики – воплощать его
размышления на других языках.
Опыт польского писателя приобретает в
современном мире новую актуальность, а его
размышления – новое звучание.
Кто такой Роман Брандштеттер?
Он родился в семье польских евреев с богатыми
культурными традициями, получил филологическое
и философское образование в Ягеллонском
университете в Кракове, в 1928 году, в 22 года,
выпустил первый поэтический сборник. Как многие
польские евреи, пережил гибель всех своих
близких во время гитлеровской оккупации.
В биографических справках направленность его
художественного творчества обычно определяется
так: «католический писатель».
Роман Брандштеттер нес двойное бремя – быть
евреем и католиком. И третье бремя – быть
писателем, говорящим о жизни духа. Это придало
его творчеству невероятную напряженность и
взрывную силу.
В своих духовных размышлениях Брандштеттер не
мог и не желал опираться на успокаивающую
инертность псевдонародной христианской
«традиции» с ее языческими суевериями и ярко
выраженным национализмом (слова «поляк – значит
католик» в Польше произносят так же часто, как в
России «русский – значит православный»).
За то, что он перешел в христианство, его отвергли
одни и с большим недоверием принимали другие.
Но он продолжал размышлять и творить.
После Второй мировой войны и образования
государства Израиль писатель покинул Польшу и
шесть лет проработал в Польском телеграфном
агентстве в Иерусалиме. За его плечами были
разоренная варварством Европа и погибшая в
Освенциме семья. Именно там, среди святынь
Иерусалима, он почувствовал себя верующим
христианином.
«Ночь была долгой, – рассказывал он об этих
минутах. – До рассвета продолжалась борьба с
ангелом. Она была неравной, как и всегда в тех
случаях, когда Бог дает нам последний шанс
спастись от бездны... Утро, которое наступило
после той ночи, впервые за многие годы было
особенно приветливым. Земля в саду размякла, как
тесто, и на ней были отчетливо видны следы
шакалов, которые ночью осторожно подходили к
дому, но, не найдя пропитания, вернулись в
долину...»
Брандштеттер принял решение вернуться в Европу.
По дороге в Польшу писатель посетил Рим и Ассизи
– город в итальянской Умбрии, родину святого
Франциска Ассизского, память о котором сыграла
решающую роль в его обращении. Российские
исследователи культуры напоминают, что
религиозное мироощущение францисканства с его
заповедями бедности и любви ко всему живому
ближе других стоит к православию и к движению
нестяжателей. Сегодня образ святого Франциска
присутствует в числе пяти католических святых,
написанных в России знаменитым иконописцем
игуменом Зиноном.
Написанные по живым итальянским впечатлениям,
«Ассизские хроники» кому-то напомнят записную
книжку путешественника, хотя внешним
обстоятельствам передвижения по Италии в них
уделено не много места. В «Хрониках» нет
пластической мощи в описаниях дворцов, дорог и
картин, которая присуща «Образам Италии» Павла
Муратова или итальянским романам Анри де Ренье.
Итальянские красоты для паломника из Иерусалима
– не цель путешествия. Эта книга написана
человеком, который видел ад и звезды, прежде чем
увидеть Италию.
Для Брандштеттера руины, дороги, соборы –
воплощенный в истории разговор души с Богом.
Паломника влечет красота напряженного духовного
свечения, скрытого под прекрасной оболочкой
руин, дорог, соборов, человеческих лиц. Его язык
приобретает хрупкость цветка, передает зыбкость
отсветов на воде, спиритуальность, невесомость
человеческих лиц и тел.
«Эта яркая полоса лишь кажется отблеском костра,
горящего во дворе, – пишет он о картине Караваджо
«Отречение апостола Петра», – в
действительности она – открытая рана, сквозь
которую сочится кровь внутреннего света... Этот
трагический раскол души апостола Петра – первая
в мире бездна, сквозь которую виден не ад падших
ангелов, а небо и звезды возносящегося ввысь
человека».
«Ночь, – повторяет Брандштеттер, – воцаряется в
человеческом сердце для того, чтобы стали видны
его звезды».
Появление «Ассизских хроник» на польском языке
не понравилось властям народной Польши. В 1953 году
весь тираж был конфискован и отправлен в
макулатуру. Брандштеттер отнесся к этому с
юмором: он заключил официальное извещение об
изъятии тиража в рамку и повесил на стену.
«Самыми трагическими в истории человечества
становятся те эпохи, – писал он, – в которые злые
борются со злыми за добро, глупые с глупыми за
мудрость, а рабы с рабами – за свободу. При этом
непонятно, на чьей стороне нужно быть. Мне
кажется, что в таких случаях лучше выбрать роль
зрителя, сидящего в цирке и наблюдающего за тем,
как клоуны бьют друг друга по лицу. Конечно, это
позиция стороннего наблюдателя, но что может
сделать беспомощный человек, увидев, какой ад его
окружает!»
Он смог пережить эти годы, как и Борис Пастернак в
России – занимаясь преимущественно переводами.
В 1952 году в переводе Брандштеттера вышли
«Гамлет» и «Ричард III», в 1953 году – «Венецианский
купец», в 1962 году – «Генрих IV».
В своих собственных пьесах писатель обращался к
греческой мифологии («Медея»), к европейской
истории («Возвращение блудного сына», «Война
жаков с панами», «Театр святого Франциска»), к
истории современности («Молчание», «День гнева»).
В «Ассизских хрониках» автор приводит одну из
самых прекрасных францисканских легенд о том,
как святой Франциск своей проповедью сумел
приручить кровожадного волка из местечка Губбио.
«Мы, люди, на которых легла тень от крематориев,
скорее воспримем как чудо обращение человека,
нежели волка, – пишет Брандштеттер. – Нам
кажется, что ненависть к злому человеку должна
быть больше и сильнее самого зла, для того чтобы
оно было побеждено и уничтожено. Нас тревожит
мысль, что мы все еще мало ненавидим... Мир – это
лес, полный волков. Те, кто вошел в этот лес, чтобы
искоренять ненависть с помощью ненависти,
возвращаются из леса, зараженные проклятием зла.
Наш путь ведет через Ассизи к Губбио, где
произошло такое прекрасное чудо возрождения
волчьей души...»
В завещании Роман Брандштеттер попросил, чтобы
литераторы не произносили речей на его
похоронах.
Светлана КИРИЛЛОВА
На русском языке вышли две книги Романа
Брандштеттера: «Ассизские хроники» (1999 г.) и пьесы
«День гнева» и «Молчание» (2002 г.). Обе выпущены
Издательством францисканцев в Москве. Отрывки из
книги «Случаи из моей жизни» были опубликованы
журналом «Иностранная литература». Все переводы
с польского выполнены Игорем Барановым.
Из книги «Ассизские хроники»
* * *
Нас волнует проблема внутреннего поступка. В
каждом человеке таится море скрытых грехов и
искушений, которые, скованные цепями, покоятся на
дне души, как каторжники на дне корабля. Что же
делать с тем адом, который в нас заключен? Мы
одиноки. Все люди, которые были гостями нашей
жизни, ушли. Глубина и восприимчивость наших
чувств ограничена. Некоторые люди с трудом
умещаются в них и тогда уходят, чтобы никогда к
нам не вернуться. В этом нет ни их, ни нашей вины.
Самое важное в этом нелегком расставании людей –
вероятно, только следы пережитого, которые
остаются в нас. Этим следам мы с горечью даем имя
человека, запечатлевшего их.
* * *
Надо быть осторожным в оценках человеческой
жизни, полной падений и отчаянных метаний. Суд
над жизнью человека – дело необычайно трудное,
потому что вместе с самим человеком следует
судить и его мир, дом, где он живет, деревья, в тени
которых он привык отдыхать, камни, по которым он
ступает. А прежде всего надо бросить на чашу
весов тяжесть его молчания, сопровождавшего
слова, поступки и шаги.
* * *
Наша жизнь складывается из несчетного числа
смертей. Достаточно вслушаться в только что
произнесенное слово, проводить взглядом
уходящего человека, вспомнить огонь прошедшей
любви, чтобы ощутить постоянное приближение
смерти. Так неужели каждое рукопожатие, каждый
влюбленный взор, каждый радостный миг и каждый
вздох – это всего лишь ступени непрерывного
умирания? Неужели в нас действительно нет ничего,
кроме постоянного ожидания того, что не придет
никогда?
* * *
Люди боятся снов, особенно таких, в которых Бог
является в облике нищего в лохмотьях.
* * *
Самые прекрасные виды – это виды человеческого
сердца. В каждом сердце, независимо от того, чье
оно – нищего или богача, труса или героя,
преступника или ангела, – за пределами пустыни
тянутся цветущие луга и плодородные земли. В
каждом человеке за стеной тумана и умерших снов
живет предчувствие этих земель.
* * *
…И тогда мы увидели прежде не виденные сады и
оливковые рощи, а над ними город, в котором царит
тишина, прозрачная и легкая, как крылья бабочки.
Пейзаж надо застать врасплох – тогда можно
увидеть очарование его свежести и понять его
подлинную суть. Расширились границы нашего мира,
потому что мы стали понимать собственную
незначительность.
* * *
У каждого дома есть своя жизнь и своя душа.
История домов не менее интересна, чем история
государственных мужей или полководцев, о которых
часто пишут толстые монографии. Бывают
дома-долгожители, а бывают такие, которые умирают
в молодом возрасте. В Польше дома умирают
преждевременной смертью, героической и
мученической. История польских домов ждет своего
Плутарха, который расскажет о жизни камней и о
мужестве их духа.
* * *
Бог пришел в Рим через Иерусалим. Во всей красоте
Своего грозного величия, в огне исторической
трагедии. Он пришел разрушать языческие
памятники императорам, сравнивать с землей
мрамор римского Форума, обращать в прах каменных
юпитеров. В Риме разыгралась драма истории. В
Риме текла кровь. В Мамертинуме, в сырой келье,
где когда-то задушили Югурту, римский центурион
заковал в кандалы двух евреев, прибывших из
далекой иудейской пустыни. За стенами города
палач отрубил голову святому Павлу. А святого
Петра распяли на кресте. Рим цезарей защищался от
распятого Бога. Распятый Бог любви и прощения
завоевывал Римскую империю под грохот
разваливающихся стен Палатина.
* * *
В Риме человек смиренно склоняется к земле.
«Пьета» Микеланджело в базилике Святого Петра
настолько прекрасна, что приходится закрывать
глаза, чтобы спокойно молиться. В Ассизи человек
устремляет взор к небу и, желая произнести
молитву, широко открывает глаза и смотрит на
облака, которые, как херувимы, кружатся над его
головой. В Риме человек чувствует себя частью
исторической драмы, а в Ассизи само присутствие
человека уже отрада. Кто хотя бы раз был в Ассизи,
желает создавать мир по образу Ассизи.
* * *
Небо – как изумруд. Просперо да Ассизи, молодой
скульптор, посвистывая, идет по улице. Вчера он
показывал нам свои скульптуры. Все они посвящены
францисканской теме. Итальянка с оливковой кожей
черпает воду из фонтана. Сегодня ночью я буду
читать «Фауста».
Из сборника «Случаи из моей жизни»
Цирк
Самыми трагическими в истории человечества
становятся те эпохи, в которые злые борются со
злыми за добро, глупые с глупыми за мудрость, а
рабы с рабами – за свободу. При этом непонятно, на
чьей стороне нужно быть. Мне кажется, что в таких
случаях лучше выбрать роль зрителя, сидящего в
цирке и наблюдающего за тем, как клоуны бьют друг
друга по лицу. Конечно, это позиция стороннего
наблюдателя, но что может сделать беспомощный
человек, увидев, какой ад его окружает!
Дом смерти
Сегодня в первой половине дня мы с Иреной были в
Колизее. Гуляя среди руин, я думал о десяти
тысячах пленных евреев, которых двадцать
столетий назад привезли из покоренной Палестины
в Рим. Они по приказу Цезаря и построили этот дом
смерти. А потом я подумал о тысячах первых
христиан, брошенных на съедение львам и умерших
на этой арене. Теперь эти два события уже стали
скучной главой в школьном учебнике. Через сотни
лет и трагедия миллионов людей, погибших в
газовых камерах и концентрационных лагерях, тоже
станет частью какой-нибудь скучной главы в книге.
Книга перемен
Я купил «Исторический атлас мира». Затаив
дыхание я разглядывал карты, отображающие судьбы
империй и государств, их переменчивые границы и
очертания, их возникновение из отдельных частей,
их расцвет и исчезновение, порою столь
стремительное, что уже на следующей карте от них
не оставалось и следа. Я закрыл атлас с чувством
ужаса, вызванного бесчисленными несчастьями,
злодеяниями и притеснениями, из которых
сложилась эта странная книга перемен, носящая
беспечное название «Исторический атлас мира».
Сараево
Во время посещения военно-исторического музея в
Вене я задержался в зале, где находились вещи,
связанные с трагической гибелью наследника
австрийского престола эрцгерцога
Франца-Фердинанда: его окровавленный мундир и
автомобиль, в котором он находился в момент
покушения.
– Как вы думаете, – спросил я стоявшего
неподалеку служителя музея, – как сложилась бы
судьба Европы, если бы Франц-Фердинанд не погиб в
Сараеве?
– Произошло бы то же самое, – грустно ответил мне
старый служитель, – с той только разницей, что в
этом зале были бы выставлены другие экспонаты. А
кроме этого ничего бы не изменилось. Мы точно так
же встретились бы в этом зале, вы задали бы мне
тот же вопрос, а я дал бы тот же ответ.
Развалины около пруда
Рядом с прудом, поросшим осокой, высятся руины, по
форме напоминающие не то триумфальную арку, не то
храм, не то часть театральной сцены. Не знаю, что
это было за сооружение и каким было его
предназначение до того, как оно превратилось в
развалины. Не знаю его названия и не представляю,
какому божеству оно могло быть посвящено. Я мог
бы все это узнать из путеводителя, но предпочитаю
не делать этого, поскольку красота этих руин – в
их трагической безымянности и ненужности.
Надежда
Иногда люди теряют надежду. Если ты веришь, то
выстоишь и переживешь это жестокое, безнадежное
время. Вера не даст тебе погибнуть. Истинная вера
сильнее самой сильной надежды.
Разговор соседей
Старик, сидя вечером на пороге дома, попыхивает
трубкой и рассказывает соседу о своей жизни. Он
говорит о том, что настоящее счастье – это итог
страданий. Сосед кивает головой, но не знает, что
отвечать, потому что никогда не был счастлив.
Несовпадение
В одной компании, рассуждая о человеческих
характерах, пытались выяснить причины, по
которым один и тот же человек в одних условиях
ведет себя как герой, а в других – как трус. Кто-то
вспомнил о Теофиле, который во время войны
совершил много героических поступков, а потом, в
мирных условиях, когда также требовались
смелость и сила духа, вел себя как лакей.
В разговор вступил Богумил и сказал:
– Исторический опыт учит нас тому, что легче
геройски бороться за высокие идеалы народа и
человечества, чем сказать «нет» директору
предприятия, на котором ты работаешь.
Зачем ребенок убил бабочку
Мальчик поймал бабочку, оторвал крылья и стал
дуть на неподвижное тельце, пытаясь заставить
его полететь. Я задумался над тем, что заставило
ребенка умертвить бабочку. Бессознательная
склонность к садизму? Пробуждающаяся жестокость?
– Зачем ты убил бабочку? – спросил я его.
А он мне ответил:
– Мне хотелось ее оживить.
Ненужные вопросы
Не спрашивай, зачем ты живешь, зачем одерживаешь
победы и терпишь поражения. Не строй из вопросов
дом, в котором хочешь поселиться. Не строй из
вопросов мост, по которому завтра перейдешь на
другой берег жизни. Не создавай из вопросов
вечность. Сын мой, задавая вопросы, ты не найдешь
Бога.
Перу Романа Брандштеттера принадлежит 20
пьес, которые получили признание за пределами
Польши. Драма «Молчание» переведена на 11 языков и
поставлена в 78 театрах Европы, США и Австралии. Ее
действие происходит в 1951 году в обыкновенной
варшавской семье: отец слишком влюбчив, сосед
ухаживает за его молодой женой, а дочь
недолюбливает мачеху. По ходу действия между
членами семьи – отцом, семнадцатилетней дочерью
и мачехой – вскрывается глубокий конфликт, и
пьеса приходит к трагическому концу: дочь губит
отца, донеся на его друга.
Пьеса «День гнева», которую Брандштеттер назвал
«драматической мистерией», написана в стихах.
Она посвящена памяти поляков, укрывавших евреев
и расстрелянных за это гитлеровцами. «День
гнева» рассказывает историю еврея, спрятанного
монахами в монастыре. Столяр Эммануил Блатт,
переживший расстрел своей семьи, сохранил жизнь,
но утратил веру. «А кто создал лагеря, гетто,
крематории, /Если не те, кого в школе учили
/Прекрасным словам о любви к ближнему? –
вопрошает он настоятеля, укрывшего его в
монастыре. – А кто сжигал синагоги и убивал
детей, /Если не те, которые за своими матерями /В
детстве повторяли слова молитвы? Поэтому не
будем говорить о моем и о вашем Боге». «Сын мой, –
возражает настоятель, – это один и тот же Бог».
«Здесь не о чем спорить, – с горечью отвечает
уцелевший. – Плохо, когда Бога нет, /Но еще хуже,
когда Он есть, /Потому что тогда ничего не понятно
/И все лишено смысла – и мир, и человек, и жизнь».
Такова завязка драмы. О том, что монахи укрыли
еврея, становится известно. Проститутка
шантажирует настоятеля, требуя отдать жемчужное
ожерелье со статуи Богоматери. Штурмбанфюрер СС
Борн требует выдать беглеца. Подпольщики требуют
помощи в казни Борна. Захватывающий сюжет,
который держит в напряжении до последнего
мгновения драмы, глубина очерченных характеров,
великолепие стиха – все это напоминает
шекспировские пьесы.
Из драматической мистерии
«День гнева»
…О как страшна судьба, вынуждающая человека
Постоянно праздновать победы, –
Она дает ощущение силы
Только в минуты триумфа,
Опрокинутых пограничных столбов,
Капитуляции врага и предъявления своих условий,
Но не оставляет малейшего смысла
В минуты печали, скорби и поражения.
Разве может человек строить свою жизнь
Из одних побед, парадов и рукоплесканий,
Из радостных маршей и хвастливых речей,
Из казарменных песен о прекрасном будущем,
Из власти, которая исчезает, словно кадильный
дым?
Я знаю, кто я такой в час победы,
Но не знаю, кем становлюсь в час поражения…
Как безнадежна жизнь человека,
Которому никогда нельзя потерпеть поражение!
Главное произведение Романа
Брандштеттера – тетралогия «Иисус из Назарета»
(1967–1972). В ней христианский опыт автора
соединился с глубоким постижением
древнееврейской традиции, прекрасное знание
мест, в которое происходит действие, – с поэзией
языка. Критики считают эту книгу вершиной его
творчества. «Иисус из Назарета» – уникальный
случай художественного произведения, на которое
в своих трудах ссылаются современные богословы.
Отец Александр Мень называл его одним из лучших
художественных произведений о Христе.
Тетралогия «Иисус из Назарета» еще только
переводится на русский язык. Потому с согласия
переводчика Игоря Баранова мы публикуем
завершающий отрывок из последнего тома «Иисуса
из Назарета».
Из тетралогии «Иисус из Назарета»
…На склоне дня они вышли из Храма. В то
же самое время один пожилой фарисей, возвращаясь
домой после прогулки в долине Кедрона, заметил
издалека незнакомых мужчин и женщин, идущих в
направлении Верхнего Города. Проходя мимо них, он
услышал, как они возбужденно обсуждают какое-то
чудесное событие, свидетелями которого им
довелось стать. Фарисей остановился и спросил:
– О чем так живо беседуют мои братья?
– О Мессии, – ответил один из них.
– Молитесь о том, чтобы Он пришел, – произнес
старик.
– Он уже пришел! – воскликнул юноша с девичьим
лицом.
– Пришел? – Голос старика дрогнул.
– Иешуа из Назарета – это Мессия! Неужели ты
ничего о Нем не слышал, достойный господин? –
прозвучало в ответ.
Старик недоверчиво пожал плечами и, опираясь на
палку, медленно пошел вниз, к своему дому,
белевшему на склоне холма среди темных кипарисов
– деревьев, которые возлюбил Господь. Да, фарисей
слышал о Мужчине из Назарета. Он слышал о Его
мудрости и доброте, о проповедях и чудесах, о Его
мученической смерти и воскресении. Он не
усматривал никакой вины в осужденном. Он считал
бесчестным поступком предание сына Израилева в
руки языческих палачей. Но чтобы Иешуа Бен Иосиф
был Мессией? Иешуа Бен Иосиф – Сын Божий? Иешуа
Бен Иосиф воскрес?!
Старик вздохнул и остановился. Сел на
придорожный камень. Задумался.
А был он праотцем того, кто написал эту повесть об
Иисусе из Назарета.
31 декабря 1972 года
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|