КРУГИ ИСТОРИИ
В каждом из нас есть компас совести...
Юрий Галансков: письма из лагеря
(1968–1972)
 Юрий
Галансков, поэт. Родился 19 июня 1939 года. Учился на
истфаке МГУ, откуда был исключен. Один из
организаторов первой правозащитной
демонстрации 5 декабря 1965 года с требованием
гласного суда над писателями Синявским и
Даниэлем. В 1967 году был арестован и в январе 1968
года осужден на 7 лет лагерей строгого режима за
антисоветскую пропаганду, главным образом за
составление им машинописного
общественно-политического и
литературно-философского альманаха “Феникс-66”.
Умер 18 октября 1972 года в лагерной больнице от
перитонита, развившегося после операции язвы
желудка. Ему было 33 года.
Аленка, я писал тебе в письме из
изолятора, что в изоляторе мне снился сон: я
нарвал много-много цветов, всяких ромашек,
васильков, колокольчиков, и в эти цветы бросил
тебя, и ты великолепно в них барахталась. Потом я
сплел из ромашек и васильков (и еще из листьев)
красивый и гордый венок тебе на голову (белые
ромашки на темных волосах). Еще я сделал тебе
юбочку из листьев, травы и цветов. А еще из
листьев и травы кусок широкой ленты на грудь,
которую мы завязали у тебя на спине, и получился
большой красивый узел между лопаток, который
как-то украсился (сам собой) алым цветком. И еще в
этих цветах мы ели землянику с молоком и грызли
орехи (обыкновенные, наши лесные).
...Кстати, “Науку логики” Гегеля мне нужно
прислать в лагерь. Аленка, когда у тебя будут
деньги (их можно взять у моего отца в день
получки, когда он часть денег прячет от матери
куда-нибудь в дырку), купи всего Канта (кажется,
выходит 10-томник, точно не знаю) и всего Гегеля...
***
Пишите о здоровье, о работе, об отдыхе, о
радостях и бедах, о любви, о винах, о кино, о
погоде, о природе, о детях, о науке, о литературе, о
религиозной философии, о театре. Цензуру не
интересуют человеческие вещи. Цензура, она для
того, чтобы люди не писали ничего
противозаконного. А ничего противозаконного я и
слышать не хочу! Меня интересует жизнь во всем
своем многообразии.
***
Иногда обыкновенную головную боль или
обыкновенный кувырок в полете принимают за
трагедию жизни. Глупцы. Жизнь сама по себе
трагична и комична. Жизнь – то, что она с нами
делает, и то, что мы делаем из нее. Поэтому я люблю
человеческое созидание, созидание строительства
и разрушения. Да, да, есть созидание разрушения.
Есть созидание счастья через радость и одинаково
– через трудности. Только не нужно опускаться до
пошлости, а пошлость многообразна. То там, то
здесь она ловит человека в свои сети, разлагает
его чувства и его разум, превращает в живой труп,
неспособный восхищаться зеленью и солнцем,
противостоять подлости и глупости. В каждом из
нас есть компас совести, он почти всегда говорит
нам правду, и нужно руководствоваться этой
совестью, и будет счастье, даже если будет трудно,
и будет легко, даже если будет тяжело. Каждый,
очевидно, замечал, как легко можно носить тяжести
и как трудно порой нести самую легкую ношу. Нужно
думать: думая, человек врастает в жизнь, как
дерево корнями в почву, и только крепость ствола
и сочность кроны обнаруживают эффект чувства и
мысли. Разговорился я. Кончаю.
***
В жизни бывает хорошее и плохое.
Например, преданность – хорошо, а предательство
– плохо.
И то и другое имеет место в жизни. И то и другое
есть объективно состояние жизни.
И было бы грубой ошибкой думать, что “люди
склоняются к злу”. Наоборот, зло всегда противно
человеку. И он проецирует зло как темное,
дьявольское Нечто. Оно для него тягостная
вынужденность, с которой он ведет постоянную
упорную борьбу.
 В
своей душе, в своем духе человек остается
хорошим, кристаллизует все доброе как
нравственное и проецирует эту кристаллизацию,
положим, как десять заповедей. Эти десять
заповедей, как десять жемчужин, как десять
откровений, он вписывает в систему религии. А
всякая религия – это гигантская величественная
проекция гигантского величия человеческого
духа.
Развращенный атеизмом уже не может верить в это
величие, потому что в нем не осталось даже
крупицы этого величия.
Если градусник показывает +100°С, то атеист верит,
что объективно существует такая температура. А в
то, что объективно существует нравственность,
атеисту поверить уже трудно. Сравнить нашу душу с
ртутью, а десять заповедей со шкалой на
градуснике для атеиста уже невозможно.
Но мы потеряли градусник нашей нравственности.
Мы нравственно больные люди, не знаем, что с нами
происходит. Мы верим в термометр, но не верим друг
в друга, в добро.
…Ты говоришь: “Проблема относительности
всякого добра”. Добро абсолютно. Оно есть или его
нет. Добро – оно для всех добро и ничем другим ни
для кого быть не может.
***
...У меня могут быть отношения с самыми
разными людьми. Но есть люди, которых я принимаю
целиком и полностью. Принимаю их такими, какие
они есть. Принимаю при всех и во всех
обстоятельствах. Принимаю в сиянии и в грязи.
Принимаю в бедности и в богатстве. Принимаю в
здоровье и в болезни. Человеческие отношения
сплошь и рядом построены на конъюнктуре. Люди
выгадывают, выкраивают, обманывают и
обманываются, выигрывают и проигрывают. У меня
нет нужды заниматься всей этой человеческой
бухгалтерией. Я не знаю, что там люди находят и
теряют. Мне все равно, бывает ли им в такой жизни
лучше или хуже. В моем понимании все это плохо.
Позитивизм и прагматизм в человеческих
отношениях разбивает магический кристалл
мировоззрения, растлевает личность, ввергает ее
в хаос суетной конъюнктуры. Люди хватаются за все
и не могут насытиться ничем. Эта негативная
сторона современной жизни сейчас хорошо
известна. Конъюнктурный ритм жизни беспощадно
дробит мировоззрение людей на мелкие осколки
животных реакций и рыночных комбинаций.
Положение серьезное и, может быть, даже страшное.
Утратив веру в Бога, люди никак не могут обрести
веру друг в друга. И это действительно тяжелый
случай, что в идеального Бога можно было верить и
верили, а как верить в грешного человека? Как мне
верить в человека, если я знаю, что он всегда
может обмануть и предать меня? Как мне любить
этого мошенника и предателя? И какие я в таком
случае могу иметь надежды? Все вопросы и вопросы.
И вопросы-то все правомерные.
***
А домой очень хочется. Очень-очень! Хотя
из этого еще не следует, что здесь жить
невозможно. Совсем не следует. Даже наоборот.
Если у человека нормальное здоровье, то в
некотором роде он может считать, что ему повезло
– пройти сквозь эту жизнь. Здесь много
постигается. Здесь грани жизни отчетливы. Здесь
человек понимает жизнь до ее последних возможных
глубин.
***.
…Скоро весна. А я люблю весну. Прилетят
скворцы, грачи, жаворонки. И май будет близко. А уж
после мая будем ждать, когда подойдет срок
личного свидания в начале августа. И ты приедешь
ко мне, мама. А в августе останется примерно 30
месяцев (19 июля будет ровно два с половиной года).
***
Веселая зима! И я ее переношу легче, чем
осень, в смысле здоровья. С чего ты взяла, что я
лежу? Я работаю. Шью по сто рукавиц в день, только
дым идет из-под шапки моей машинки. И в конце
работы выхожу в зиму, в снег, на мороз, дышу и
быстро прохаживаюсь по тропинке в сугробах.
Сегодня вечернее небо, как грудь снегиря,
говорят, что завтра будет морозно.
***
Ты для меня не все другие, а ты. И я в
известном смысле был создан не всеми другими, а
тобой. В этом смысле я творение твоих чувств,
движений и эмоций. Твоих – и ничьих более.
Хороших и дурных, но твоих...
В одном из твоих писем было нечто о
сверхактуализации. Может быть, мне трудно (и даже
невозможно) судить об этом. Я затрудняюсь
сказать, будет ли сверхактуализацией
воспоминание о том, как мы в первый раз шли в
Донской монастырь. Мы вошли в ворота, пошли по
дорожке до кладбища, через кладбище и сели на
скамейку около одинокой заброшенной могилы. Нет,
тогда я не просто шел. Это было какое-то парение
чувств. Двое идут по улице. Но что значит идут?
Нельзя сказать, что мы когда-нибудь просто шли. Мы
всегда стремились друг к другу. Если бы на моем
пути к тебе оказалась стена и ее невозможно было
перейти, я стал бы разбирать ее голыми пальцами.
Это было бы почти безнадежное дело, но я делал бы
это безнадежное дело...
С 7 мая лежал в больнице. Завтра 9 июня.
Выписываюсь и еду в лагерь.
Печатается по изданию: Галансков Ю.
Стихи и проза. Frankfurt/М.: Посев, 1980 год
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|