ДОМАШНИЙ АРХИВ 
ДЫМ ОТЕЧЕСТВА 

Тихо, особенно тихо бывает в наших дворах 22 июня. Тишина эта пронзительна, потому что она не абсолютна, она не оглушает, она о чем-то хочет нам напомнить. О ком-то. Все так же поют птицы, все так же бегает и галдит малышня, но задумчивы старики, отрешенно плывут облака, а цветущая липа, как невеста, молча приникла к плечу двухэтажного деревянного дома, побитого дождями и ветрами.
Сегодня мы вспоминаем подробности того дня, когда тишину разорвал голос черного репродуктора. Те мгновения важны даже для тех, кто появился на свет спустя тридцать, сорок, пятьдесят лет. Они будут всегда важны, если мы действительно хотим помнить.
22 июня 2005 года в городке Шенкурске Архангельской области откроется памятник Калисте Павловне Соболевой. Она проводила на фронт семь сыновей. Никто не вернулся.

Мы жили под зеленым тополем

Мне часто снится дальняя лесная дорога и много-много мужчин, уходящих по ней

СВЕРДЛОВСК, 22 ИЮНЯ 1941 Г. “ГОВОРИТ МОСКВА...” СНИМОК ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ

Это был необычный тополь – совсем не такой, как все остальные в нашем поселке. Мы, дети, любили его за темно-красные сережки, за свежий аромат листьев, особенно после дождя. Мы прижимались щекой к теплым ручьям морщинок его ствола, обхватывали загорелыми руками и шептали все трое: “Ты мой, тополь, мой!” Худые, цепкие семи-восьмилетние мои верные подружки и я прыгали к его нижним ветвям: “Я достала, задела всей ладошкой!” Мы любили свой тополь еще за то, что он не пушился белым пухом, который бы лез в нос, уши, залетал бы с ветром в распахнутые окна домов. Наш мужественный тополь ронял перезревшие сережки на землю, никогда не превращая их в пух…
В предвоенное лето сорок первого года тополь не цвел… “Такое с ним – к беде, – сказала моя бабушка и добавила: – Четверо сынов у нас с дедом, у всех вместе пятнадцать ребятишек да у трех дочерей – семеро…” И больше ничего не сказала. Суровый дед не любил ни лишних слов, ни ахов-вздохов. Он любил молча трудиться и обучал этому своих сынов. Без окриков – примером.
…А в Кировграде июнь был для нас таким звонко-радостным, солнечным. Мы, пятеро девчат-старшекурсниц ордена Трудового Красного Знамени горно-металлургического техникума, проходили практику на медеплавильном заводе. Здесь же проходили практику студенты Уральского политехнического института. Они жили рядом с нами в комнате одноэтажного деревянного общежития, мы слушали их гитару, цыганские романсы. А Глеб, самый веселый, стройный, проходя по длинному коридору с полотенцем на плече, с утра распевал любимые арии: “Спи, моя красавица, крепко-крепко спи, радостный, светлый сон на тебя сойди…” По-моему, каждая из нас пятерых втайне надеялась, что поет он именно для нее. Студенты УПИ приглашали иногда сыграть в волейбол или домино, но в общем-то относились к нам снисходительно – не более. Другое дело, когда неожиданно приехали девушки из Днепропетровского металлургического института. Красивые, яркие украинки вскоре завладели вниманием уральских студентов. Мы, немного попереживав и подавив ревность, успокоились, тем более что предстояла сдача техминимума и письменные отчеты.
В то воскресное утро все мы вышли на спортивную площадку. Игра студентов УПИ в волейбол шла ловко, азартно – они были все стройные, загорелые, особенно белокурый, всегда серьезный Орест, который как бы шутя гасил мяч. Солист Глеб был суетлив, эмоционален – вечный предмет шуток для команды. Мы, девчата – и украинки, и уралочки, – собрались на крыльце и активно болели за команды.
И вдруг время остановилось: замерли молодые голоса, был слышен последний шлепок по мячу, солнце спряталось за тяжелую тучу. А из черной тарелки динамика, прикрепленного на столбе у крыльца, раздалось: “Сегодня Германия без объявления войны, вероломно…” Потом радио замолкло, и мы услышали всхлипы украинки Ани:
– Мы не сможем вернуться домой… Фашисты уже перешли границу. Что будет с нашими родителями?..
Как девушки с Украины добрались до родных, где встретились и встретились ли – мы так и не узнали. Почтальон уже нес для нас телеграмму: “Немедленно возвращайтесь в техникум. Директор Сивков”.
В техникуме меня ждала другая телеграмма – от мамы: “Приезжай. Отца забирают на фронт”. Папу – на фронт? Но ему же через месяц исполняется пятьдесят лет!
…С утренним солнцем долгой дорогой – на подводах, пешком – мы добираемся из своего поселка в райцентр, до Березовского. Идем я, мама и отец. Я вижу, как он устал, пот выступил на висках, но он держится хорошо, только иногда ладонью проводит по густым черным усам, делает вид, что приглаживает их, а сам смахивает с них капли пота. Потом достает платок, вытирает виски. Я думаю с тяжелой грустью: он не выдержит, его убьют… Проклятый Гитлер! Почему-то вспоминаю, как мои молодые родители собираются на первомайскую демонстрацию… Мама наглаживает нам с братом только что сшитые обновки. Папа у порога начищает ботинки и говорит весело: “Все! Блестят как зеркало, можете поглядеть в них…” Мне хочется плакать. Сдерживаюсь. Нельзя. Взрослая ведь, выпускница техникума. Сейчас нужно быть очень мужественной. Ловлю на себе строго-сочувствующий взгляд мамы: держись! не хнычь! Эти слова мы всегда слышали от нее, с самого раннего детства. Словно сквозь сон слышу ее твердый голос:
– В Березовске зайдешь в фотографию у моста. Сфотографируйся с отцом. Может, больше… – не договаривает, прерывает себя: – А я забегу в магазин, что-нибудь ему на дорогу прикуплю…
Мы сфотографировались. Отец усталый, я – грустная и хмурая. Папе – почти пятьдесят, мне – почти семнадцать.
Райвоенкомат. Моих земляков и отца выкликали по фамилиям, наспех построили в неровный ряд. Потом военком сказал совсем не командным голосом: “С родными попрощайтесь”. Мне горько, но я совершенно не помню прощания с отцом, теплоту его больших рук – я их знала всегда. Так знала! И мне часто снится дальняя лесная дорога и много-много мужчин, идущих по ней. Цветные платки женщин на обочинах дороги среди пышных берез и лиственниц. И еще мелькание вихрастых голов мальчишек, провожающих отцов.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"