Голоса войны
Об исторических исследованиях старшеклассников, посвященных Великой Отечественной войне,
рассказывает Ирина ЩЕРБАКОВА, руководитель проекта

Метаморфозы

В начале перестройки вместе с отторжением всего советского у молодых возникло явное отталкивание и от любых разговоров о войне: надоело, сколько можно об одном и том же…
Все это ушло. Никакого нигилизма по отношению к войне не осталось и в помине. Но стало расхожим представление, что в этой войне просто два тоталитарных режима боролись друг с другом. Подросткам трудно разобраться в том, что отодвигают от себя взрослые в трактовке начала войны. СССР действительно вступил в войну в 1939 году как агрессор, но в 1941 году, когда Гитлер перешел границу, началась народная война. И снова трудный вопрос: что принесла Красная Армия вместе с освобождением в Восточную Европу?
Правда, сейчас все больше доминируют другие ноты: усиливаются элементы нового патриотизма – мы победили силой русского оружия, силой русского духа.
Путь самый продуктивный, как мне кажется, для нашего конкурса – убедить наших участников найти, пока это еще возможно, тех людей, те документы, которые отражают реальную жизнь народа через чью-то конкретную судьбу.

Окопная правда

Не маршальские дети пишут нам, а дети крестьянской России: большинство работ приходят из сел и маленьких городков. Авторы – дети рядовых солдат войны, точнее, их внуки или правнуки. Их прадедушки в большинстве своем в сырой земле лежат: рядовому, призванному в 1941 году, выжить было мало шансов.
И все же через обрывки писем, рассказы выживших солдат прорывается низовой, окопный уровень войны. Это, по-моему, одно из главных достижений конкурса.
Война на этом уровне выглядит совсем не так, как в школьных учебниках, в советской публицистике. Тут нет рассказов о героях и добровольцах, их дедов и прадедов призвали – они пошли. Бросили в пекло – они отдали свою жизнь. Простая солдатская правда отовсюду лезет – такая тяжелая, непарадная…
«Дедушка, я хочу записать что-нибудь красочное, а ты про то, как какие-то ямы рыл…» – типичное настроение подростков, которые начинают записывать воспоминания солдат. Им, конечно, все равно хочется героизировать войну, вопрос только в том, чтобы они поняли, в чем состоял реальный, а не мифический подвиг.

Партизаны и полицаи

Стереотипы, затверженные старшими в годы советской власти, впитанные младшими, порой рушатся от соприкосновения с живым рассказом свидетеля и участника. Особенно когда речь идет о таких сложных вещах, как жизнь на оккупированной территории.
Одна прекрасная работа у нас была: семья после войны оказалась в Мончегорске, и девочка оттуда постоянно ездит к бабушке в Белоруссию. Она заинтересовалась местным кладбищем белорусского местечка, население которого на две трети состояло тогда из евреев, и все они были уничтожены. Девочка начинает спрашивать про это кладбище, ей рассказывают про уничтоженных евреев, про партизан. Рассказывают о бывших полицаях и рассказывают бывшие полицаи. Из всего этого складывается очень сложная картина, прямо в духе Василя Быкова. А кончается это все замечательной сценой: 9 мая все собираются и пьют – и бывшие партизаны, и бывшие полицаи.

Разрушение табу

Есть вещи, о которых не принято было говорить. Но подростки любят докопаться до правды. И тем не менее впадают в некоторую растерянность от странных бабушкиных воспоминаний о «человекообразных» оккупантах: стоял у них дома немец – тихий, вежливый, очень музыку любил и детей подкармливал. Как-то не сразу им приходит в голову, что немец этот и запомнился именно тем, что на других похож не был...
Или, например, сюжеты, связанные с Холокостом. Мальчик из Краснодара обнаружил, что ходит каждый день по никак не обозначенным местам массовых расстрелов. В другой работе скупой рассказ: соседка-еврейка пришла ночью с детьми чего-то просить, бабушка им дала еды, вещей, но оставить у себя их не могла, потому что их бы тогда самих расстреляли.
Еще из тем, которые были табуированы в официальной советской истории войны: расстрелы на месте так называемых дезертиров. Неоправданная жестокость вызывает сочувствие к жертвам: ну, струсил солдат, в первом бою спрятался – так все равно в следующем бою он голову сложит, зачем же его было расстреливать?!
Гораздо чаще, чем фронтовая, возникает в работах картина тыла. Часто она не светлее военной. Многие стали жертвами указов военного времени, получив срок за опоздание, за невыполнение трудодня, за то, что не вовремя ушел с трудового места. …Ну, три года отсидели, никто их не реабилитировал, и люди это скрывали, а теперь стали рассказывать. Дети передают такие рассказы без всякого осуждения. Эта их готовность встать на сторону «маленького человека» очень подкупает.
Иногда сегодняшние подростки начинают думать: а как бы я себя вел и что бы со мной было, если бы я жил тогда. И четко осознают: я и представить себе не могу, как бабушка выжила, я не знаю, как можно было так питаться, так работать, так жить; она ведь была, как я, и работала у станка, я смотрю и восхищаюсь…

* * *
Если для них победа в этой войне – это цена жизни прадеда, рядового, ефрейтора, который погиб ровно в тех местах, где погибли сотни тысяч, то тут действительно есть – ну, гордость тут плохое слово, но по крайней мере повод для того, чтобы осознавать место свое и своей семьи в этой истории. Осознание, что было отдано (как бы патетически это ни звучало) ради того, чтобы они могли жить. И я убеждена, что это правильный взгляд и правильное отношение к той войне.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"